В Бирюк - Обязалово

• Название: Обязалово
• Автор: В Бирюк
• Жанр: Фэнтези

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла «Зверь лютый» — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

— Да и хрен. Благочестника отца опальный слуга. Опальный — раз. Отца — два. А у него новые, молодые да ярые вокруг стола в три ряда стоят. Ты со своим боярством — ему не первый свет. Как будет время девать некуда… а пока жди. Я-то слово замолвлю. Я-то тут на княжьем дворе живу, величают — оружничим. Только князь наш… не часто оружием интересуется. Он более по делам благочестивым. Но при случае — скажу. А ты стольнику грамотку подай. Дескать, вот, княже, жду твоей милости. Как по закону и положено.

Аким загрустил. Возникшая, было, мечта — вот так сразу, прямо к князю в покои… Как, бывало, Ромочка к нему прибегал во времена ученичества…

— Какие-то грамотки… Гаврюша, да разве мы с тобой ворогов грамотками били?! Да разве нам в те поры хоть какие стольники требовались? Сабелька точёная да стрелка вострёная — наши грамотки князя супротивникам-то быстро ум вправляли.

— Ну, Аким, времена… сам понимаешь. К князю сейчас идти — только хуже будет. Ты скажи где встал — я человечка пришлю. Ежели что. Вдруг.

Вот не надо мне размазню по ушам размазывать! Мне это: «мы с вами свяжемся», «мы будем иметь вас ввиду»… Это для вас, мужи добрые, новизна. А я в бюрократии… родился, тонул, выплывал, гадил и кушал… Жил, короче.

И чётко усвоил: бюрократия человеком прошибается. Надо знать — как, надо знать — кому, чего, сколько и в какой форме. Надо знать свои права и его обязанности. Но бюрократ — удара индивидуя — не держит. Если, конечно, индивид — личность в удар вкладывает. Потому что бюрократ — функция. И ему вкладывать душу… за это ж не платят! А реально и больно наказывают.

Охо-хошеньки… Вкладываемся.

Я вытащил, из подшитого изнутри к поле кафтана карманчика, кожаный мешочек с завязками. Идиотская страна, идиотская одежда — карманов нет! Приходиться самому портняжничать. Ванька-портной, прогрессор-белошвейк… кретинизм.

Развязал завязки, вытащил платочек беленький, опустился на колени.

Идиотская страна, идиотская мебель — в присутственных местах нет столов! Только лавки по стенам да большое кресло в середине дальней стены. Актовый зал, одним словом.

Мне нравится это слово. Хорошо бы как-нибудь кого-нибудь… на этом кресле… Это — «княжеский стол» называется? Как свиньи: «вот это стол — на нём сидят». Устроить бы на этом «столе» — акт. Такой… пролонгированный. На других разных столах — я уже, а вот на таком…

Ванька! Хватит трястись — поздно. Голову — или оторвут, или — нет. Не дрожи так. Разворачивай. Итить тебя ять.

Я развернул платочек. В теньке залы загадочно поблёскивали драгоценные камни на золотых украшениях.

Подарок Смоленской княжны Елены Ростиславовне её первому мужчине, беглому холопу, который случайно спасся у неё под кроватью, за что её же и изнасиловал.

Подарочек чуть дополнен кое-какими посторонними побрякушками. Просто для увеличения стоимости. И — вариантности: не в одном месте взято.

— Эгкрх… Эта… чего?

— Ваня… эта… вот…

Акиму я просто палец показал. Не тот, про который вы подумали, а указательный. В смысле — тш-ш-ш, потом. А вот «будда»…

Оружничий занимается княжеским оружием. Такое оружие обильно украшают. Приходиться понимать и в ювелирке. То, что это игрушки княжеского уровня — он уже понял. То, что они украдены, скажем приличнее — взяты, отсюда, из смоленской сокровищницы — либо уже понятно, либо поймёт очень быстро.

Тут все вещи уникальные, штамповок нет. А украшения вообще — эксклюзив, настоянный на уникальности.

— Это? Да вроде какие-то цацки бабские. Я зимой к Чернигову ходил. По делам торговым. Под поганых попали. Еле отбились. Назад шли — беженцев целый обоз собрался. Голодные, битые… Иные и помёрли дорогой. Ну, в пути-то… у кого вдова или, там дети большие… а которые одни — их майно мне ссыпали не глядя… там-то не до того было. Только пришли — ледоход. Еле успели доволочься. После — половодье, у нас в вотчине чуть весь целиком под воду не ушла. Чуть вытащить успели. Потом, значиться, сев. Новосёлы ж, росчистни давай… Вот, только уж как сюда идти — руки-то дошли глянуть. Я сразу и понял: такую красу — только княгине. Только нашей, только светлой… Хотя может и княжнам сгодиться. Как думаете, а, мужи добрые?

«Будда» махнул рукой. Типа: дай сюда. Подержал на коленях платочек, пересыпая в нём украшения. Не глядя протянул руку за мешочком. Всё это время его, несколько… бурятское (?) лицо выражало… отсутствие всякого выражения.

— Гостей — в гостевую избу. Отдельно. Квасу, заедок. Ни на шаг. Глаз не спускать.

С тяжким вздохом слез со скамейки и, переваливаясь, широким, поперёк себя шире телом, потёк к выходу. Аким, в крайнем недоумении протянул, было, руку вдогонку. Но перед ним уже заплясал прислужник:

— Вот и хорошо! Вот и славненько! А пойдёмте-ка, гости дорогие, во трапезную, а попробуйте нашего кваску княжеского. Уж его-то у нас не просто так делают. Уж такие секреты есть! Тута вощина особая, тута мёд липовый…

Прислужник вился вокруг роем мух. Оказывался одновременно со всех сторон, подталкивал, тянул, направлял и выпроваживал. При этом — ни одного жёстко фиксируемого прикосновения. Ошалевший Аким как загипнотизированный двинулся следом. Мы с Яковом — тоже.

Довольно большое строение возле ворот оказалось гостевой избой. В которой нам досталась отдельная горница. Прислужник на минуточку выскочил, и Аким, наконец, обрёл голос. Вполне командирский, но с несколько истерическими интонациями:

— Ванька! Ты… Идолище Поганое! Ты что ему сунул? Ты где это взял?! Ты почему мне не сказал? Ты…

— Я — это я, а ты это — ты. Твою в бога гроба душу мать не ругавшись! Лаять меня — не смей! Получишь гривну — тогда… поглядим. «Умножающий познания — умножает печали» — не слыхал? Тебе своих печалей мало?! Перестань мне палки вставлять. В мозги. Цель у нас одна — твоё боярство. Не мешай.

Аким, разогнавшийся гневаться на меня, притормозил. И, по обычаю своему, растерянно уставился на Якова. Тот, разглядывавший содержимое какого-то кувшина, уныло вздохнул и, не поднимая глаз, всё объяснил. Одним, уже обычным словом:

— Ловок.

Аким ещё пытался, судорожно сглатывая, проглотить эту, внезапно вновь открывшуюся ему истину, как в двери уже набежали прислужники с прислужницами, накрыли стол скатертью, отобрали у Якова прежний кувшин, вручив в замен новый, понаставили тарелок, пощебетали, поворковали, обмахнули пыль… и рассосались.

В дверном проёме появился миловидный юноша в скромном, но дорогом кафтане. Сдержано, чётко фиксируя каждое движение, от чего даже и неглубокий поклон приобрёл вид весьма уважительного, он негромко, но весьма внятно, так, что всякий щебет в помещении мгновенно затих, провозгласил:

— Господин пресветлый князь Роман Ростиславович желает видеть вас в своих покоях. Проследуем же.

Внимательно оглядев нас, убедившись, что слова его услышаны и поняты, юноша возложил на главу свою — шапку и ровным, почти плывущим шагом удалился из горницы.

Мы — захлопнули рты и кинулись за ним.

Бл-и-ин! Хочу! Хочу такую игрушку! Среди массы скособоченных, пересколиозненных, сутулых, хромающих, шаркающих, косолапящих, топочущих…

Он идёт впереди, но такое ощущение, что не поворачивается к нам спиной — невежливо. Спинка прямая, но впечатления гордости, гордыни, вызова — нет. Шаг не суетливый и неширокий. А мы за ним чуть не в припрыжку. Вот школа! Выучка, профессионализм! Этому с младенчества учить надо. Учить как ходить, дышать, смотреть… Мне б такого хоть одного! Я бы своих… сирот да найдёнышей, «паучков», да беженцев, да голядей… на него глядючи да такую речь слушавши…

Первый и единственный друг Янки при дворе короля Артура — Кларенс. Глава придворных пажей. Очень хорошо понимаю американца.

На входе ещё в одно здание у нас с Акимом отобрали видимое железо — даже мой Перемогов засапожник. Якову вообще место на лестнице указали. И пустили в горницу.

Грешен я, господи, зря «Святую Русь» страной идиотов ругал — мебель здесь есть.

Посреди горницы стоял стол. У стола — лавка. На лавке — князь. На столе — скатёрка из столь памятной мне прошлогодней камки (радует — прижилось!), на скатёрке — платочек, на платочке — золотишко. Вокруг стола — четыре-пять мужчин и пара женщин. Стоят. И наш «будда» по имени Гаврила — в их числе.

Князь — Роман Ростиславович, прозвище — Благочестник. Старший сын Великого Князя Киевского, светлый князь Смоленский. На лице — маска православного благочестия и княжеской милостивости, едва прикрывающая крайнее раздражение.

Аким как в двери вошёл — сразу на колени. И меня потянул. Как Юлька-лекарка, когда в Киеве нас первый раз к Степаниде свет Слудовне пустили.

Вру — не так. На одно колено. На два становятся женщины, дети и рабы.

Так будут становиться перед московскими князьями и царями все. Но после татаро-монгол. А пока на «Святой Руси» более действуют европейские ритуалы. Понял, исправился быстренько.