Алексей Карпов - Княгиня Ольга

• Название: Княгиня Ольга
• Автор: Алексей Карпов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03213-2

Книга посвящена биографии киевской княгини Ольги, первой на Руси правительницы-христианки, жившей в X веке. Вместе с вышедшими ранее в серии «Жизнь замечательных людей» биографиями князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого она образует своего рода трилогию, в центре которой — Крещение Руси и образование Древнерусского государства.

В Приложении к книге печатаются ранние редакции Жития княгини Ольги. Некоторые тексты впервые введены автором в научный оборот.

---

Третья месть Ольги свершилась на самой Игоревой могиле — на холме, насыпанном ее людьми. Древляне уселись пировать, Ольга же повелела своим «отрокам» прислуживать им. Древляне опять не поняли смысл происходящего. Их кормили и поили, им прислуживали — но не так ли кормят, поят и холят жертвенное животное, предназначенное к закланию? И когда древляне упились, Ольга повелела своим «отрокам» «пить на них»[92] — то есть, надо полагать, совершить уже по ним ритуальную тризну.

Все было сделано в полном соответствии с языческим обрядом. Плач над усопшим, высокий курган над могилой, ритуальная тризна, питие хмельных медов — все это непременные элементы погребального обряда, совершаемые последовательно, один за другим. Но есть еще одно, последнее, непременное условие — пролитие жертвенной крови.

«Если умрет рейс («главарь», вождь. — А.К.), то его семья скажет его девушкам и его отрокам: “Кто из вас умрет вместе с ним?” Говорит кто-либо из них: “Я”. И если он сказал это, то это уже обязательно, — ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы», — так описывал Ибн Фадлан похороны знатного русса{99}. Но насколько же больше крови должно было пролиться при погребении князя — правителя всей Руси! Тем более князя, убитого в чужой земле, во время освященного обычаем «полюдья». И пролиться должна была не просто чья-то кровь, не кровь его избранных «отроков» или добровольно согласившихся на заклание девушек, но кровь его убийц — древлян.

Ольга исполнила ритуал до конца. Она пролила столько жертвенной крови на могиле мужа, что это навсегда вошло в память потомков, отразившись в предании, а затем и в летописном рассказе. Сама она, правда, покинула место будущего побоища («отиде кроме»), предоставив расправиться с древлянами своим «отрокам».

«И повелела дружине своей сечь древлян, — рассказывает летописец. — И иссекли (изрубили. — А.К.) их 5 тысяч»[93].{100} По исполнении этого страшного ритуала Ольга возвратилась к Киеву и «пристрой вой на прок их», то есть собрала войско на оставшихся древлян.

Исключительная жестокость, с которой Ольга расправилась с древлянами (а ее казни, как известно, не ограничились троекратным мщением, но продолжились и дальше), оказалась оправданной и с точки зрения ее современников, и с точки зрения позднейшего киевского летописца, уже христианина. Отчасти это объясняется самим жанром повествования, о чем мы говорили выше. Поведение Ольги «узаконено фольклором», как выразилась современная исследовательница: она «совершает те шаги, которые и должна совершать определенного рода героиня в определенного рода условиях»{101}. Но дело не только в этом. Законы родовой, кровной мести соблюдались в раннесредневековом обществе неукоснительно, и не только на Руси. «Кроваво отомстить за смерть близких людей было делом чести, и в этом отношении русская княгиня ничем не отличалась от варварских королев эпохи Меровингов во Франции, оставивших после себя впечатление безудержной жестокости и мстительности», — писал по этому поводу академик Михаил Николаевич Тихомиров{102}. Если различия и были, то лишь в масштабах совершённого, в грандиозности кровопролития. Но надо думать, что сама эпическая грандиозность Ольгиной мести настолько потрясала воображение позднейших книжников, что заставляла их напрочь забыть о каких-либо этических оценках ее деяний. Тем более что древлянская месть относилась к языческому периоду в жизни Ольги. Приняв крещение, она смыла с себя прежние грехи — в том числе и грех древлянских убийств. Более того, известно: чем тяжелее грех, тем выше подвиг добровольного преодоления его. Возможно, именно этим объясняется своего рода «смакование» летописцами греховных подробностей языческой жизни не только Ольги, но и ее внука Владимира — вначале язычника, братоубийцы и разнузданного женолюбца, а затем Крестителя Руси и великого святого.

Впрочем, книжники московского времени предприняли попытку объяснения и оправдания древлянской мести Ольги с точки зрения христианской морали. Сделать это было довольно трудно (не случайно древлянские эпизоды отсутствуют почти во всех редакциях Жития княгини; опустили подробности древлянских казней и составители Никоновской летописи, склонные в других случаях, напротив, к распространению и драматизации летописного повествования). Однако в той редакции Жития святой Ольги, которая вошла в состав Степенной книги царского родословия, устами самой Ольги объясняется смысл учиненной ею расправы, и объяснение это долженствует внушить страх не столько древлянам, сколько современникам агиографа, подданным московских государей. «…Того ради да примут месть, чтобы прекратилась дерзость в Русской земле помышляющих злое на самодержавных, — рассуждает здесь Ольга. — Да и прочие не навыкнут убивать государствующих ими в Руси, но со страхом да повинуются величию царствия Руския державы начальникам». Более того, агиограф XVI века увидел в поведении Ольги признаки христианских добродетелей будущей святой: «Кто не удивится сея блаженыя Ольги премудрости, и мужеству, и целомудрию? — восклицал он по завершении рассказа о ее расправе над древлянами. — Аще и не крещена бе, и земнаго царствиа власть управляя, по лишении же мужа не изводи посягнути ко другому мужеви (то есть не захотела выйти замуж за другого. — А.К.), уподобися горлици единомужней». Эта добродетель Ольги оказывается главной; что же касается пролития крови, то оно отнесено к «обычаям» властей предержащих и заботам матери о будущем «скипетродержании» ее сына: «Убийцам же супруга своего месть возда, яко же властодерьжателие обычай имеяху, печаше бо (заботилась. — А.К.) исправит и доброприбытно устроити скипетродерьжание Рускиа земли отеческое наследие сынови своему, с ним же тогда в любви пребываше»{103}.[94]

Вернемся, однако, к княгине Ольге, какой она изображена в ранних летописях. Напомню, что мы оставили ее в приготовлениях к походу на древлян — на «прок» их, по выражению летописца. По мысли Ольги, все древляне, а не только «нарочитые» древлянские мужи, должны были принять воздаяние за случившееся в их земле.

Между прочим, война с древлянами — единственная, которую вела Ольга за все годы своего княжения, — во всяком случае, единственная, сведения о которой сохранились в летописи. «Ольга с сыном своим Святославом собрала воинов многих и храбрых и пошла в Древлянскую землю…» — так рассказывает летописец{104}.[95]

Описание древлянской войны составляет содержание уже новой летописной статьи, обозначенной следующим, 6454 годом. Однако точно датировать события войны весьма затруднительно, поскольку основу летописного рассказа по-прежнему составляет народное предание. И мы, к сожалению, не можем сказать наверняка, имели ли место в действительности два похода Ольги в Древлянскую землю — первый, к могиле мужа, когда она перебила несколько тысяч древлян во время ритуальной тризны, и второй, когда она осадила и взяла главный город Древлянской земли Искоростень; или же — что кажется более вероятным — летопись сохранила два разных предания об одной и той же жестокой расправе Ольги над древлянами. Единственное, что можно сказать с определенностью, так это то, что военные действия затянулись. По всей вероятности, они завершились лишь весной — к обычному времени пахоты и сева (на это есть указание в летописи). Но если так, то это должна быть весна уже следующего, 947 года.

Исход войны был решен в первом же сражении, в котором киевскими войсками руководили воевода Свенельд и «дядька» малолетнего княжича Асмуд. Однако начать битву предстояло Святославу — несмотря на то, что он был совсем еще ребенком.

Таков был древний обычай. В глазах людей того времени князь обладал особой, сверхъестественной силой. Его действия в начале битвы носили прежде всего ритуальный, магический характер — во всяком случае, воспринимались таковыми; они должны были обеспечить победу его войску. То, что Святослав был дитя, ничего не меняло, даже напротив, усиливало магический эффект. А потому, в соответствии с обычаем, Святослав был посажен на коня и вывезен впереди войска. На глазах у обоих полков, выстроившихся для битвы, — и киевлян, и древлян, — князь-младенец принял из рук своих воевод копье и бросил его в сторону врага — насколько хватило сил. Сил же хватило ненамного: копье едва перелетело через голову коня.

«И когда сошлись оба полка на битву, — рассказывает об этом летописец, — бросил Святослав копьем в древлян, и пролетело копье сквозь уши коня и ударило тому в ноги, потому что был еще совсем мал. И сказали Свенельд и Асмуд: “Князь уже начал, потягнете (последуем. — А.К.), дружина, за князем”».

Киевское войско с воодушевлением подхватило почин своего князя и устремилось в битву. Древляне же, по-видимому, были надломлены морально — то ли из-за того, что большая часть их «нарочитых мужей» была перебита в Киеве, то ли потому, что киевское войско было лучше вооружено и подготовлено к войне. Оказать достойного сопротивления они не смогли. «И победили древлян; древляне же побежали и затворились в градах своих», — читаем в летописи.