Кевин Брокмейер - Лучшее от McSweeneys

• Название: Лучшее от McSweeneys
• Автор: Кевин Брокмейер
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9689-0139-2

«McSweeney’s» — ежеквартальный американский литературный альманах, основанный в 1998 г. для публикации альтернативной малой прозы. Поначалу в «McSweeney’s» выходили неформатные рассказы, отвергнутые другими изданиями со слишком хорошим вкусом. Однако вскоре из маргинального и малотиражного альманах превратился в престижный и модный, а рассказы, публиковавшиеся в нём, завоевали не одну премию в области литературы. И теперь ведущие писатели США соревнуются друг с другом за честь увидеть свои произведения под его обложкой.

В итоговом сборнике «Лучшее от McSweeney's» вы найдете самые яркие, вычурные и удивительные новеллы из первых десяти выпусков альманаха. В книгу вошло 27 рассказов, которые сочинили 27 писателей и перевели 9 переводчиков. Нам и самим любопытно посмотреть, что у них получилось.

---

СЛЕЗЫ СКУОНКА И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ

Глен Дэвид Голд

В конце марта 1916 года, за неделю до приезда в Теннесси «Цирка Семьи Нэш», все стены в Олсоне, городке при железной дороге, были оклеены разнообразными афишами. Если забыть о вечном грохоте на сортировочной станции, больше всего Олсону подошло бы определение «сонный»; на место убийства он уж никак не походил. И семейство Нэш с их наемными исполнителями не внушало ровно никаких опасений.

В афишах со старыми картинками, которые уже выцветали, были обещаны номера с дрессированными животными. Вот наездник, вот клоун, а еще рыкающий лев и наконец пара жонглеров-клоунов (изображения были наклеены рядом — одна шайка-лейка как-никак). Собранные вместе, они выглядели такими же одинокими, как сиротки, которые торчали иногда рядом с шатром, воображая себе внушительное представление, имеющее мало общего с теми вялыми действами, какие разыгрывались обычно под заплатанной полотняной крышей шапито.

Клоуны семьи Нэш были так себе. Среди лошадей имелись и славные имена, но все они были притомившиеся, так как молодые их годы остались позади — к счастью, однако, не такие притомившиеся, как акробаты, которые по большей части думали только о том, как бы дождаться окончания войны и возвратиться в Германию. Нет, главным козырем семьи Нэш были не они, а нравственный стержень главы семьи, Ридли Нэша.

С цирком Нэш был связан с 1893 года, когда зародились передвижные аттракционы. Поработав поваром в Чикаго и изучив кухни разных стран, он готовил еду в международных павильонах Колумбийской выставки. И именно там и в то время он так полюбил цирк — развлечение сугубо семейное, — что приобрел в кредит у торговца из павильона галантереи свой первый вагончик.

К 1916 году его начали называть «полковником» Нэшем, к тайному его неудовольствию, ведь он не служил в армии и не считал себя вправе равняться с теми, кто честно заработал этот чин. Тем не менее такой уж сложился обычай у бродячих цирковых трупп — иметь во главе полковника, пусть ненастоящего, и Нэшу пришлось смириться.

Среди афиш цирка семьи Нэш было немалое число печатных листовок, которые составил сам Нэш. По его утверждению, каждое слово там соответствовало истине, от начальных «высоконравственное развлечение» до заключительных «23 года честной работы для американской публики». В промежутке содержались посулы, к примеру, «8 забавных клоунов», и в тех случаях, когда восьмой клоун находился в подпитии, полковник Нэш, дабы выполнить обещанное, сам надевал красный нос и подставлял спину под колотушки.

В центре одной из листовок красовался гравированный слон, Мэри, о котором было сказано, что среди всех ручных слонов он занимает третье место по величине. Слониха была наряжена в шапочку и пелерину, надпись рядом обозначала ее рост — двенадцать футов в холке.

Это действительно был третий по величине ручной слон и именно того роста, который был указан в объявлении; однажды утром намерили даже три дюйма сверх того, но полковник на случай проверки держался прежних цифр.

Афиши со слоном долгие годы ценились на вес золота — не ради нравоучения, а потому, что Мэри на них была показана в профиль и анфас. Нэш желал, чтобы на гравюре можно было различить «честно» (его любимое словечко), шапочку и пелерину слонихи, но иные зрители, побывавшие на ее последнем представлении (а затем присвоившие себе экземпляр афиши), отметили предусмотрительность полковника: изображение на афише походило на фото в полицейских документах.

В последнее утро жизни Мэри одни рабочие с кувалдами вбивали колья, другие равняли манеж — сорок два фута кругом центрального столба, воздвигнутого десятком подручных, напевавших, как во времена Дэна Райса:[5]«Раз, два, три — потянем».

Небо застили свинцовые облака, влажный воздух отдавал странным — ржавым и тяжелым — запахом; он тянулся из депо, в окружении которых Олсон казался крохотным. Городишко ютился в тени холма Уайлдвуд-Хилл, с кладбищем грузовых вагонов на вершине. Внизу, готовясь к параду, настраивал свои убогие инструменты оркестр, вдали высился громоздким силуэтом Ол-1400 — подъемник Маккеннонской железной дороги; он снимал с рельсов поезда и перемещал их, беспомощных, как черепашата, в груду металлолома.

Парад устраивали с целью показать зрителям для затравки кое-что бесплатно, подогреть их интерес перед вечерним представлением. В 11 оркестр был готов и пустился в путь: неприбранные и унылые отпрыски Нэша, а с ними двое объездчиков лошадей и погонщик мулов, худо-бедно владевший тромбоном. Далее следовали три акробата; обыкновенно они крутили сальто на дороге, но теперь из-за грязи взгромоздились на повозку, запряженную козлами: выстраивали пирамиды то в задней ее части, то в передней. И замыкали процессию те самые восемь забавных клоунов, в 11 утра не склонных еще к забавам, поскольку их терзало философское недовольство миром.

Единственным заслуженным среди них был Скуонк. Когда в начале сезона они с Мэри присоединились к семейству Нэш, полковник честно написал в программках: «Джозеф Бейлз, изображает прославленного клоуна Скуонка», — но Бейлз, высокопрофессиональный артист, обучавшийся в Европе, пришел в ярость. «Нэш, — заявил он, скрестив руки на груди, — я высокопрофессиональный артист. Как нас учили в Европе, ни один артист ни за что на свете не раскроет своего имени». Пантомима, фальшивый нос, гигантские туфли, сказал он, являются не чем иным, как элементами поэтики (в Аристотелевом смысле), призванными беречь тайну. Ссылка на Аристотеля прозвучала внушительно, но осталась несколько непонятной, однако Нэш против воли, только чтобы утихомирить темпераментного Бейлза, стал обозначать его отныне кратко: «Скуонк».

Тем утром Скуонк (в дурацком колпаке и дутом комбинезоне в клеточку с тремя желтыми помпонами спереди) казался вездесущим: изображал трубу, надувал щеки, как тромбонист, грозился разрушить пирамиду акробатов. Он бесцеремонно вмешивался в выступления других клоунов, подогревая этим толпу, но зля коллег, глядевших на него волком. Скуонк продемонстрировал им, как следует подбрасывать ребенка: вскинул вверх и поймал маленькую девочку и вручил ей маргаритку, и все это одним плавным, бережным, прозрачным как стекло движением.

Но это были цветочки, ягодки еще ожидались. Двое ведущих во главе парада остановились и замахали руками, словно стараясь заблокировать прилегающие улицы. Они кричали: «Придержите лошадей! Слон идет!»

Толпа почтительно притихла, ожидая явления невероятного зверя: такие удивительные праздники случались не чаще раза в год. Иным эти диковинки — хобот, бивни, гигантские уши — представлялись доказательством существования милостивого и премудрого Господа. К той же идее склонялся и Нэш; ему случалось иногда заглядывать Мэри в глаза и зреть там поразительный ум. Скуонк выписал для него цитату, чтобы использовать в разговоре: «По словам графа Жоржа Леклерка Бюффона, прославленного французского натуралиста, слон по уму настолько близок к человеку, насколько материя может быть близка духу».

Отсюда предостережение насчет лошадей. Слоны терпят, когда их приковывают к грузовику, погоняют шестом с крюком, принуждают стоять на задних ногах и трубить. Но лошадей они не терпят. Один вид лошади вызывает у них атавистическую ярость. Глаза заволакивает пелена, словно в мозг проникло слоновье бешенство.

Когда безопасность, как будто, была обеспечена, Скуонк, забыв о своих ужимках, размашистым шагом вышел вперед. Стало заметно, что он не зря несколько лет обучался в Европе. Его неподвижность, наклон головы, энергичный и притом изящный жест указывали на то, что за спиной у него находится поразительное произведение искусства, известное как слон. Толпа зааплодировала, трепетно, но несколько неуверенно.

Мэри шествовала медленно, хобот держала вопросительным знаком и поводила им из стороны в сторону, когда ступит в грязь. На ней были шапочка в блестках и длинная пелерина с гофрированным воротником шекспировских времен. На ухе виднелся рубец — буква М, ее инициал (кражи слонов случались редко, но это было дорогое имущество). Наиболее образованные покровители цирка, увидев это снаряжение, а также букву М, тут же понимали, насколько уместно это имя. Пока земля содрогалась под величавыми шагами, они бормотали: «Королева Мария».

Бейлз дрессировал Мэри особым образом — ее не учили обрызгивать людей водой или удерживать на хоботе мяч. Он был более требователен, более взыскателен. Мэри танцевала балет.

В плакате Нэша упоминались увлекательные номера, исполненные ею для венценосных особ Европы (как и в послужном списке Бейлза — он ссылался на Карла II Испанского и Софию Греческую: ему было понятно, что выражение «венценосная особа» расплывчатое и публика может усомниться). Толпа, наблюдавшая парад, ждала балета, и, если бы все шло обычным порядком, Мэри изобразила бы для них простейшее па — реверанс и вечером зал, как всегда, ломился бы от зрителей. Это было неописуемое движение — большинство тех, кто наблюдал парады прежде, делились со своими друзьями: «Это нужно видеть, просто видеть».