Петя Шнякин - Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни

• Название: Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни
• Автор: Петя Шнякин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4219-000

Попроси меня охарактеризовать автора одним словом, и я без колебаний выдам: бесхитростный. Многим подобная оценка покажется чуть ли не унизительной, но это совсем не так. Между здоровой простотой и беспомощностью лежит дистанция огромного размера.

Петя Шнякин совершенно ясен. В этом его несомненное достоинство. Он не преумножает сущности без нужды, язык Шнякина универсален, манера изложения доходчива, а проблематика житейская, общая для всех.

Да, до этих записок был Тургенев, был Довлатов, ехал с Курского вокзала взлохмаченный Богом Веничка. Вся русская литература выросла из маленького человека, выпавшего в мир из шинели. И явление Пети Шнякина, – не явление командора видавшего виды сластолюбцу читателю. Пафоса нет. Но явление это глубоко закономерно.

Буду краток в перечислении характерных черт творчества Шнякина. Он пишет доступным языком всем понятные вещи. Подача классически проста, натура глубоко индивидуальна. Каждый узнаёт в нём частицу себя, и всякий сочувствует и сопереживает лирическому герою. Герой этот и впрямь лиричен, несмотря на пьяную слабость и грубоватую временами речь.

“Не мы такие – жизнь такая”, – соглашается герой с другим популярным героем, но в отличии от того не столь задорен, да и поумней будет в силу опыта.

Думаю, что нет смысла углубляться в словоблудие, автор этого не одобрит. Я бы советовал всем прочитать эту книгу, на что сам искренне надеюсь.

Антон Чижов

---

А хозяйка разозлилась – раз ты не пьёшь, то и я не буду!

Ну и начали мы это дело на сухую. С лифчиками у меня всегда были проблемы – никогда их расстегнуть не мог, не то чтобы красиво, как в кино, а вообще. То ли руки от желания дрожали, то ли они действительно, по определению Марины, были «под хуй заточены». А тут изловчился-таки, снял с Вальки бюстгальтер, и… пышные груди её раскатились почти до пупка, став плоскими и жидкими.

Но такие удары судьбы я умел держать – когда баба давала, промашек не случалось. Обследуя другие участки тела, обнаружил, что кожа у нее гладкая, влагалище на ощупь тёплое и влажное, а поскольку минет не входил в набор Валькиных сексуальных навыков, то пришлось приступить к делу заводским способом, задрав повыше её белые ровные ноги.

Особого блаженства я не испытывал, да и она что-то не сильно тащилась.

И тут шепчет мне: «Ты на спине лежи, а я сверху сяду. Только так кончить могу». С моей стороны возражений не последовало…

В этой позиции Валька преобразилась и неожиданно запрыгала на мне, тихо поохивая, а вскоре, закатив голубые глаза, кончила. И тут из неё хлынуло столько горячей жидкости, что потом наверняка пришлось менять не только простыню, но и матрас. Довольной моей партнёрше уже ничего не надо было, мне же, всему мокрому, оставалось лишь развернуть её задом и завершить этот странный акт.

Потом Коля Берковский – я с ним в дурдоме познакомился – утверждал, что встречаются такие бабы, у которых во время оргазма происходит самопроизвольное мочеиспускание. И что он сам трахал такую тёлку на кафельном полу одного из цехов Очаковского пивзавода.

А Валька заметно повеселела, выпила рюмку водки и, даже не спросив, хочется ли мне ещё, поинтересовалась, когда мы увидимся снова. Я ответил неопределённо – может, через три дня, в мою следующую смену, но, как мог, избегал встречи.

И вскоре с облегчением увидел её вместе с высоким бригадиром из восьмого цеха.

Поездки в банк

Через пару недель после нашего расставания с Валькой Борис Васильевич Дроздов решил устроить внеплановое мероприятие – организовать стрельбу из карабина личного состава ВОХРы. Нас усадили в автобус и отвезли на стрельбище в Захарово. Стреляли по пять раз в мишень с расстояния ста метров. Я, имевший большой опыт в охоте, отстрелялся лучше всех, и начальник охраны прилюдно поблагодарил меня за отличную службу. Но дело только этим не ограничилось.

Меня стали направлять в город Жуковский, в банк, за авансом или получкой для всего завода. Ехали мы туда на ПАЗике – шофёр, один стрелок мне в помощь, женщина-бухгалтер и какой-нибудь заводчанин – мешки с деньгами в автобус перетаскивать. Моя зарплата была сто тридцать рублей в месяц, а бабла нам выдавали по пол-лимона, иногда и больше. Деньги по тем временам огромные! Я мог брать на выезд ТТ, но никогда этого не делал – с карабином, пусть и громоздким, чувствовал себя намного спокойнее.

Из банка возвращались на завод и складировали мешки в кассе, на первом этаже управления. На несколько минут я забегал в здание ВОХРы – поменять карабин на пистолет. Вероятность ограбления на огороженной и охраняемой территории была ничтожной, волноваться особенно не стоило.

В заводоуправлении до утра дежурил комендант, мой дружок из посёлка Родники, который знал Марину. Она частенько приходила вечерами к проходной и передавала мне незатейливый ужин. А в этот раз я от кассы отойти не имел права и уговорил коменданта пропустить её через наружные двери. Марина принесла тёплые котлеты и термос с чаем. Перекусив, я развалился на дерматиновом диване, меня потянуло на подвиги, и я попросил её:

– После такого чудесного ужина ещё бы и минет на десерт…

– Да ты что, Шнякин, с дуба рухнул?! Здесь? Только под дулом пистолета!

А ТТ висел у меня под курткой на ремне:

– Знаешь, за язык тебя никто не тянул!

Я расстегнул куртку и достал пистолет Токарева из кобуры…

Она не испугалась. Посмеялась только – прикольно получилось. И всё сделала как надо.

Хламов

А тут взяли служить в ВОХРу Мишку Хламова, пацана из Раменского, шпанистого весёлого пьяницу. По решению суда он должен был где-то работать, чтобы выплачивать алименты жене из города Горького за сына, тоже Мишку. По своей воле делать это он не хотел, и пришлось к двадцати пяти процентам обычных алиментов за одного ребёнка выплачивать ещё двадцать процентов государству, чтобы впредь неповадно было. Судьба Хламова висела на волоске – если бы его выгнали из охраны, то поехал бы он, по его выражению, «шестиметровую рожь косить», то есть на зону, к «хозяину».

Как-то в курилке он спросил, не хочу ли я на рыбалку? Я ответил, что можно, а куда, спрашиваю, поедем – в Шатуру или на Истринское? Он меня ошарашил:

– Поедем на Говнюшку.

– Какую ещё Говнюшку?

– Да в Томилино, на Пехорку, там говно в речку спускают, вода тёплая круглый год – плюс двадцать пять. Плотва, карась, сазан и щука как на дрожжах растут. Рыбу мы ночью ловим, днём нельзя – рыбнадзор поймает.

– А за что?

– За жопу, за что… Мы люльками ловим. Это подъёмник такой, четыре на четыре, с длинным шестом. Снасть запрещённая, но поймать до хуя можно, иногда килограммов тридцать за ночь.

– А что с ней делать?

– Как что? Сами едим и продаём. В Жуковском на платформе торгуем. А когда и в магазины сдаём, по два рубля кило. Ну, поедешь?

– А я чем ловить буду?

– Мы тебе пока маленькую люльку настроим, три на три.

Еще засветло приехали мы в Томилино, сели в автобус и остановились у электролампового завода. Протиснулись через лаз в заборе, прошли мимо гаражей и по раздолбанной грузовиками дороге дотопали до Пехорки. От реки шёл пар и запах канализации, в воде плавали какие-то ошмётки и принесённые течением презервативы.

С нами приехал ловить Мишкин друг Васька – угрюмый сорокалетний мужик с двумя ходками за хулиганство. Он работал шофёром, возил муку на КамАЗе. Василий слегка прихрамывал. В ту ночь Мишка рассказал историю, как их компанию где-то под Бронницами, в период нереста линя, попытался задержать местный егерь. Но они вырвали у мужика двустволку и решили над ним подшутить – двое ребят схватили «должностное лицо» за руки и стали привязывать к дереву, чтобы «расстрелять». Егерь им поверил, обосрался от страха, но внезапно, вырвавшись из лап мучителей, кинулся в лес. А Васька держал ружьё стволами вниз и от неожиданного рывка пленника нажал на взведённый курок, отстрелив себе половину большого пальца на правой ноге. Вторым выстрелом он попытался достать косвенного виновника полученной раны, но, то ли от боли, то ли от неумения стрелять, промахнулся. Как Мишка говорил, «подранка» они не нашли, сели в КамАЗ и уехали от греха подальше, а ружьё отдали за три литра водки какому-то браконьеру из Гжели.

Поведал он мне об этом за чаем, который мы часто пили во время ночной ловли, чтобы спать не хотелось и сил было побольше. Чай готовился так. Где-нибудь на помойке находили литровую консервную банку – «чифирбак», обжигали его на костре, а затем брали воду прямо из Говнюшки, кипятили и добавляли туда три горсти «слонов» – индийского чая, чуть-чуть припаривали на огне и оставляли минут на пять у костра – доходить. Получался, конечно, не чифир, но тоже крепкий напиток, который назывался «купец». То был первяк. Когда он подходил к концу, готовили вторяк – разбухшие «нифеля», то есть чаинки, что осели на дне «чифирбака» после первого чаепития, заливались водой из той же Пехорки и теперь уже долго кипятились. Напиток получался помягче, скорее чтобы жажду утолить, чем взбодриться. Перед первяком, чтобы от него не мутило, съедали кусок-другой селёдки. Её всегда брал с собой Мишка или Васька, либо ещё кто-нибудь из нашей бригады, вопреки примете о том, что рыбное на рыбалку приносить нельзя – удачи не будет.

У нас эта примета не работала, караси с сазанами ловились – и ловились в больших количествах. Я поначалу уснувшую рыбу раздавал соседям, а живую, пойманную под утро, пускал в ванну, чтобы потом ее зажарила жена. Но мыться стало негде, и вскоре мне пришлось вместо утреннего сна располагаться с Мишкой у платформы «Фабричная» или «Отдых» и продавать ночной улов полуголодным жителям Подмосковья. Два рубля кило, а рыбы было минимум десять килограммов – уже двадцатка, десять рыбалок в месяц – двести, а месячная зарплата моя в то время не превышала ста тридцати рублей.

Я стал хорошо ловить, получил кличку Петросей, и мне наладили большую люльку. Облавливать удавалось почти всех, но только не Мишку Хламова. Он постоянно был пьян, не брезговал ничем, мог проглотить три таблетки седуксена, запив их стаканом водки шацкого разлива. Порой падал замертво у костра, прожигая штаны и телогрейки, но к рассвету, когда я, с хорошим уловом, мысленно торжествовал победу над Хламом, он просыпался, таращил оловянные глаза и исчезал. А часа через два, ещё пьяный и полумёртвый от усталости, выходил из утреннего тумана и пёр рыбы в два раза больше, чем у меня.