Анатолий Михайлов - У нас в саду жулики (сборник)

• Название: У нас в саду жулики (сборник)
• Автор: Анатолий Михайлов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-6698

Уже само название этой книги выглядит как путешествие в заманчивое далеко: вот сад, подернутый рассветной дымкой, вот юные жулики, пришедшие за чужими яблоками. Это образы из детства героя одной из повестей книги Анатолия Михайлова.

С возрастом придет понимание того, что за «чужие яблоки» – читай, запрещенные цензурой книги и песни, мысли и чувства – можно попасть в места не столь отдаленные. Но даже там, испытывая страх и нужду, можно оставаться интеллигентом – редким типом современного человека.

---

Своего стола на кухне у меня пока нет. Их у нас всего шесть; но соседей, мне кажется, в несколько раз больше, как-нибудь надо сосчитать. А у старухи, с которой я поменялся, был. Но я его, увидев таракана, сразу же выкинул, чем очень всех озадачил. Сначала кто-то даже хотел поставить еще один свой, дополнительный, но, посовещавшись, решили запретить: пускай лучше за мной числится место. А на плите, их всего у нас три, мне к моей персональной конфорке выделили специальное место для спичек.

В одной из банок, куда выбрасывают обгоревшие спички, я замечаю одну сломанную, но необгоревшую. Должно же когда-то и повезти.

С чайником в руке я бегу к себе обратно. Коридор у нас имеет форму буквы «Г», и чтобы попасть из кухни в мою комнату, необходимо сделать поворот.

Возле самой моей комнаты стоит телефон, и к нему никто никогда не подходит. Подхожу один я и после ко всем стучусь. Это меня раздражает. Но если этого не делать, телефон будет трезвонить бесконечно. Основная масса далеко, а ближние хотя и под боком, но толку мало. Те, что за стенкой, когда дома, всегда пьяные. А соседка, что напротив, хотя и всегда дома, но глухая. Скорее всего, притворяется.

Когда накапливается грязь, то с каждым днем она становится темнее и гуще. А когда тает заварка, то все наоборот. Уже совсем прозрачная. Сегодня еще, пожалуй, разбавлю. Последний раз. А завтра вытряхну.

Плеснув горячей воды в кружку с опивками, я подставляю стакан. Когда-то я пил один кипяток. И даже был счастлив. Но теперь уже не тот возраст.

Я скребу по дну сахарницы вилкой. Но оттуда ничего не выковыривается. Как будто наросты льда. Хоть отбивай кайлом. Вылив из чайника остатки, я жду, пока не исчезнут колдобины, и опять подставляю стакан.

Конечно, не очень-то сладко. Но приходится терпеть. На завтрак еще со вчерашнего вечера я приготовил себе два беляша. А после ужина остался один.

Проглотив застрявший ком, я нагибаюсь к ботинку. Опять разорвался шнурок. Уже в который раз. Кусок, что подлиннее, я оставляю в ботинке, а тот, что покороче, засовываю в карман. Когда разорвется снова, пригодится.

Я верчу фуфайку со всех сторон, стараясь уловить, куда выпячивают следы от локтей. Влезаю в рукава и просовываю голову. Но когда голова пролезает, то оказывается, что задом наперед. Приходится стаскивать. От напряжения материя фуфайки не выдерживает, и под мышкой трещит.

Все-таки непонятно, почему: я питаюсь не совсем калорийно, а у меня все растет и растет живот.

Я смотрю на себя в зеркало. После протискивания через фуфайку волосы торчат во все стороны. Какие-то блестящие. Голова под расческой зудит. С аванса надо купить мыло.

Задерживая дыхание, я запираю дверь на ключ и, повозившись в коридоре с цепочкой, с усилием выбиваю крюк.

На первом этаже все тот же знакомый запах. Возле батареи лужа. Вестибюль нашего подъезда почему-то привлекает внимание нарушителей общественного порядка. Такая сложилась традиция. Невзирая на стрелы облепивших потолок амуров.

В этот час Невский еще только раскачивается. В оранжевой безрукавке мотается вместе с метлой деловитая дворничиха. Пролетел полупустой автобус. Из подворотни вылезла кошка и задумчиво притаилась. Прошелестела по тротуару и приятно прибила запах пыли поливальная машина. Расхлябисто проурчал дверцами и тронулся дальше пустой троллейбус.

Обогнув булочную, к которой, разворачиваясь, медленно подъезжает фургон с надписью «Хлеб», я пускаюсь по улице Бакунина галопом.

Стрелки часов на здании типографии показывают ровно шесть. Я рывком распахиваю дверь и подбегаю к вертушке. Следящие за обстановкой вахтеры, как правило, задают мне загадки.

Одни имеют привычку оставлять вертушку приоткрытой, и тогда не надо нажимать на кнопку. А мне в этом случае требуется осторожно проскочить. Но некоторые любят наоборот, – чтобы все было закрыто и чтобы на кнопку нажимать. Вахтер нажимает, а я перепутаю и, вместо того чтобы четко пройти и довернуть до упора, проскакиваю, и вахтеру приходится нажимать снова, и он ругается. Вот и сегодня – мало того что заругался, еще и пригрозил.

Я несусь по ступенькам на третий этаж. Подстегивая мой бег, из репродуктора гремит гимн Советского Союза.

Соседка

Ко мне постучалась соседка и, как-то настойчиво напирая, предложила несколько сосисок. И хотя я упорно отказывался, она мне их все-таки всучила. Моя соседка работает в столовой.

И теперь я стал мучительно ждать, что она у меня вот-вот и одолжит рубль. Но она все не одалживала.

Тогда я об этом позабыл, и вот тут-то она как раз и одолжила.

У нас в колидоре

Я думал, опять угощение, но на этот раз Клавдия Ивановна попросила меня выйти в коридор.

– Выйдите, Толик, пожалуйста. Хочете посмотреть?

Я выхожу вслед за Клавдией Ивановной. Из двери, что напротив, приоткрыта щель.

– Вот, полюбуйтесь, Толик… все она… старая галоша…

На обшарпанных половицах груда битых стекляшек и наляпанные сгустки как будто свернувшейся крови. Рядом с ведром намотанная на швабру тряпка. Клавдия Ивановна собирает осколки и, разогнувшись, несет совок на кухню.

Старая галоша – это, значит, Наталья Михайловна. Наверно, ходила в овощной за томатной пастой и в темноте споткнулась. Наталье Михайловне восемьдесят один год. Она уже еле ползает.

У меня с Клавдией Ивановной договоренность: когда подходит моя очередь уборки, то я плачу четыре рубля, и Клавдия Ивановна убирает вместо меня. Эту цифру она мне предложила сама.

Клавдия Ивановна убирает и за Наталью Михайловну. Раньше она брала с нее три, но раз я согласился на четыре, то почему бы не взять четыре и с Натальи Михайловны.

Щель приоткрывается пошире, и Варвара Алексеевна, высунувшись, продолжает наблюдать. Клавдия Ивановна уже возвратилась и окунает тряпку в ведро.

С одной стороны, Варвара Алексеевна недовольна: слишком уж Клавдия Ивановна воспарила, шутка ли – целых четыре рубля! Но с другой – радостно стучит сердце: теперь Наталье Михайловне платить на рубль больше! А для нее это уже сумма.

Варвара Алексеевна желает поделиться своими чувствами. На ее губах блуждает восторженная улыбка.

– Это же надо?! Весь колидор обосрали!

Поединок

« Я толкаюсь возле подносов и, схватив пустую тарелку, пристраиваюсь в хвост очереди. Перед входом за барьер – миска с капустой. Зачерпнув, незаметно сворачиваю и, выбрав глазами столик, слежу…

Грузчики выпили компот и, поковырявшись в стаканах вилками, шумной ватагой направляются к выходу.

Я стремительно подскакиваю и, опережая уборщицу, ставлю тарелку на стол. Придвигаю остатки хлеба и… »

В это время из тамбура вдруг раздается удар, и в комнату – ну, вот, опять забыл защелкнуть задвижку! – со словами «Толик, одолжите до аванса два рубля…» просовывается голова Клавдии Ивановны.

Я смотрю на отпечатанные строчки и, оторвавшись от пишущей машинки, сжимаю у подбородка кулак.

Но Клавдия Ивановна не сдается. Она просовывается еще дальше и входит целиком. Чувствуется, что без двух рублей она отсюда уходить не собирается.

– До аванса… – еще раз повторяет Клавдия Ивановна и начинает осматривать в моей комнате вещи. Подходит ко мне ближе, и я невольно морщусь: от нее несет мочой. Клавдия Ивановна разглядывает гравюру: над проволокой через шлагбаум уносится вдаль косяк птиц.

Оставленный единомышленниками, я отрываю от щеки ладонь и выворачиваю карман, – я сижу в пижаме. Из пижамы вываливается расческа. Она летит на пол.

Клавдия Ивановна недоверчиво косится и еще раз уточняет:

– Толик, до аванса…

Я смотрю на ее ноги и продолжаю молчать. У Клавдии Ивановны грязные ногти. Еще и вдобавок изогнутые. Может, предложить ей ножницы?

И тут она вдруг подбоченивается и, как бы ища у меня сочувствия, распаляется.

– Вчера… скотобаза… – увлеченно начинает Клавдия Ивановна, – прихожу… а он, козел… лежит…

Я не выдерживаю и засовываю руку в карман пиджака. Пиджак висит на спинке стула. Нащупываю два рубля и, преодолевая сопротивление, медленно их вытаскиваю… Клавдия Ивановна меня благодарит и поворачивается к выходу. А уже из тамбура опять просовывается:

– Только Вовке ничего не говорите…

Безымянные герои

Я трясу позабытый на столе коробок и, подставив свой пустой, делюсь со своими ближними. И на замызганной клеенке вдруг замечаю открытку: над кремлевскими башнями таким развесистым веером повисли разноцветные снопы. На Красной площади салют. А на другой стороне напечатано: «Дорогой Владимир Гаврилович! От имени пионерской организации поздравляем Вас, ветерана Великой Отечественной войны, с тридцатилетием со Дня Победы. От всей души желаем Вам счастья, здоровья и успехов в труде». Слова «Владимир Гаврилович» вписаны чернилами.

Из коридора приближаются шаги, и на кухне с огромной бадьей в руках появляется сам Владимир Гаврилович. Или просто Вовка, муж Клавдии Ивановны.