Анатолий Михайлов - У нас в саду жулики (сборник)

• Название: У нас в саду жулики (сборник)
• Автор: Анатолий Михайлов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-6698

Уже само название этой книги выглядит как путешествие в заманчивое далеко: вот сад, подернутый рассветной дымкой, вот юные жулики, пришедшие за чужими яблоками. Это образы из детства героя одной из повестей книги Анатолия Михайлова.

С возрастом придет понимание того, что за «чужие яблоки» – читай, запрещенные цензурой книги и песни, мысли и чувства – можно попасть в места не столь отдаленные. Но даже там, испытывая страх и нужду, можно оставаться интеллигентом – редким типом современного человека.

---

– Толик, – с заученной интонацией уверенно начинает Клавдия Ивановна, – одолжи до аванса два рубля (наверно, уже и забыла, что недавно одалживала)…

Я лезу за пазуху и от всего сердца выворачиваю карман. Мне нужно собраться с мыслями.

– Нету, – говорю я, – нету, Клавдия Ивановна, денег… – и в знак доказательства предъявляю вывернутую изнанку.

Клавдия Ивановна смотрит куда-то в окно и молчит. Под глазами у нее мешки. Ногти на ногах, как всегда, грязные. Да и мочой несет, как обычно. Вовка повесился в конце июня, а сейчас уже начало августа.

– Толик, до аванса… – привычно повторяет Клавдия Ивановна и неожиданно начинает плакать, – вчера… приходят из мебельного… к Вове… спрашивают… десять рублей… а я… Толик, ты же знаешь… мы с ним уже полгода не жили…

Я вытаскиваю словарь и достаю из него заначку до зарплаты – семь рублей. А в банке из-под монпансье – мелочь.

Отделив две рублевки, я протягиваю их Клавдии Ивановне.

Счёт

Выключив газ, я хватаю с плиты чайник и несу его к себе. И на повороте спотыкаюсь о приступку. Ну, прямо туши свет – ведь только что горело. Зато теперь горит в туалете.

Щелкая выключателем, я заворачиваю за угол и догоняю Наталью Михайловну; ее комната уже за поворотом, и Наталья Михайловна ползет к телефону. Я пытаюсь проскочить между ее локтем и стенкой, но она, вместо того чтобы меня пропустить, чуть со мной не столкнувшись, перегораживает мне дорогу.

– А, это вы? – Наталья Михайловна меня узнает и, повернувшись обратно, продолжает свой путь дальше.

Опустив чайник к самому полу, я аккуратно ее обхожу. Потом оборачиваюсь и кричу:

– Я вам принес батон!

Осиливая сантиметр за сантиметром, Наталья Михайловна мне молча кивает. В руке у нее палка, и ее тучное тело колышется из стороны в сторону. Ее семенящее шарканье угадывается даже у меня за столом.

Когда Наталью Михайловну зовут к телефону, то потарабанят к ней в дверь и с криком «Наталья Михайловна, телефон!» тут же линяют. А Наталья Михайловна пока слезет с кровати, пока доползет до двери, пока откроет, пока пропутешествует по коридору. Доберется, а в трубке гудки.

И всем, конечно, известно, чем эта прогулка закончится. Но никогда второй раз так и не подойдут. Стукнули – и привет.

Надо предупредить, что Наталья Михайловна все еще где-то в пути. Но, как всегда, поздно. И я кричу в глубину коридора, что уже повесили трубку.

Иногда после кропотливых усилий Наталья Михайловна натягивает безразмерные боты и, одолев коридор, нацеливается на улицу. И если выйти следом, то можно успеть потолкаться в кондитерском и постоять в очереди в овощном, а потом, поднимаясь по лестнице, услышать настойчивое шарканье. Наталья Михайловна еще только спустится на полпролета.

Чтобы нам было сподручнее, обычно я наклоняюсь. Наталья Михайловна обхватывает мой локоть, и так, рука об руку, мы кандыбаем вниз в сутолоку Невского. Уже на улице она меня отпускает и дальше ползет сама. Клавдия Ивановна приносит ей из столовой сосиски. И за это одалживает у нее трешницу. И не отдает. А в мои обязанности входит хлеб.

Когда у меня неважно с бюджетом, Наталья Михайловна дает мне в кредит рубль, и я на него запасаюсь продуктами. А на хлеб для Натальи Михайловны, запоминая набегающую сумму, трачу из своих копеек. Раз в два дня я покупаю ей четвертушку черного, а примерно два раза в неделю за двадцать две копейки батон. А когда рубль заканчивается, Наталья Михайловна раскошеливается снова. Я опять затовариваюсь, и покупка хлеба возобновляется в привычном ритме.

Сегодня у меня на завтрак деликатес: я купил в продовольственном сыр. Как правило, мне отрезают из середины. Заметив меня в очереди, продавщица уже заранее улыбается и, придвинув еще не распечатанный круг, натягивает капроновую нить. За это я на весь молочный отдел отслюниваю раз в неделю программки. Распотрошим в типографии пачку – и каждый себе, сколько надо, отстегивает. И в кулинарию – тоже, и мне там оставляют без жил четыре антрекота. А вечером растоплю на сковородке маргарин и жарю, сразу на несколько дней. И соседи меня не устают нахваливать: у всех мужья пьяные, а я себе сам готовлю. Да и в квартире тоже обо всех позабочусь. И если бы не я, то так бы часами возле киосков и дежурили. За исключением Натальи Михайловны, у которой телевизора нет. А сегодня вдруг попалась новенькая и отрезала с самого угла. Еще не врубилась. И на моем праздничном столе из двухсот пятидесяти граммов пошехонского сыра – добрая половина корки.

…Из коридора доносится шарканье – Наталья Михайловна уже заходит в тамбур. Я заворачиваю срезанную корку и встаю…

Переступив через порог, Наталья Михайловна скрещивает ладони и, оперевшись на палку, поднимает голову:

– Опять не успела…

На ее бесформенном теле поверх какого-то подобия нижней рубашки висит что-то напоминающее кофту, кое-где уже протершуюся; опухшие ноги обуты во что-то похожее на галоши; клочковатые седые волосы неряшливо и несвеже спадают на оплывшие дряблые щеки. И – неожиданно совсем еще молодые глаза.

– Я вам кое-что хочу показать… – Наталья Михайловна замечает пишущую машинку и, точно юный натуралист, увидевший заветную птицу, в задумчивом восторге застывает. – Может, вам будет любопытно. Если найду… Денег еще не надо?

– Не надо, не надо… – я хватаю купленный Наталье Михайловне батон и, помогая ей развернуться, поддерживаю перед собой за локоть…

В этой комнате почти совсем нет мебели. Но зато все пронизано солнцем. Когда-то приличный паркет уже весь в подтеках и выщербинах. На обширном колченогом столе – стеклянные банки, пожелтевшие газеты, сковородка, на сковородке – остатки, наверно, еще прошлогоднего варева; вместо скатерти – тоже вся в подтеках клеенка, когда-то цветастая и яркая, а теперь поблекшая и грязно-серая.

У Натальи Михайловны целых два окна, и оба выходят на Невский. Когда Клавдии Ивановне требуется «взаймы», она приходит к Наталье Михайловне покалякать, а заодно и провести тряпкой по стеклам. А раз в неделю приводит Наталью Михайловну в ванную и устраивает банный день: сначала ее раздевает и моет с мылом, потом причесывает; а напоследок – постирушка. Бельишко сушится прямо в комнате на веревке.

Когда-то Наталье Михайловне принадлежала чуть ли не вся квартира. Так, во всяком случае, утверждают соседи. А Варвара Алексеевна говорит, что у Натальи Михайловны было пять мужей. И что она их всех сгноила. Еще до войны. А Наталья Михайловна говорит, что Варвара Алексеевна была до войны ключницей. В тюрьме. Просто не знаешь, кому верить. А сама Наталья Михайловна работала учительницей, и иногда к ней приходят ее бывшие ученики. Правда, соседи считают, что любовники. Если я их правильно понял, то, наверно, тоже бывшие. Среди них такой благообразный седой старик лет шестидесяти пяти, соседи говорят, что профессор, и еще один пьяница по прозвищу Комбат. Он ей чинит электроплитку, и Наталья Михайловна разогревает на ней пищу, не выходя из комнаты. Чтобы не тащиться на кухню. И все время что-нибудь перегорает. Тогда пьяный Комбат берет деревянную лестницу и ковыряется с пробками. А соседи стоят внизу со спичками и смотрят.

А в последнее время зачастил тоже пьяница, но помоложе, примерно моего возраста. Тезка. Обычно он появляется по ночам и нажимает на все кнопки подряд. Если Наталья Михайловна не дремлет, то она ему в конце концов открывает. А если не открывает, то вся квартира не спит и кто-нибудь выходит в коридор и закрывает дверь на крюк. Потом все-таки не выдерживают и вызывают милицию, и моего тезку забирают.

Наталья Михайловна говорит, что этот широкой души человек когда-то играл в шахматы с Корчным. И даже его побеждал. А теперь, когда Корчной убежал за границу, затосковал. И Наталье Михайловне его очень жалко.

Недавно он чуть было не покончил с собой, но Наталья Михайловна его спасла. Дала ему взаймы три рубля.

До прошлого года Наталья Михайловна ютилась в двух смежных каморках: одна примерно метров восемь и без дневного света, а другая чуть побольше и даже с окном, но окно упирается в стену; а когда Тихоновым дали квартиру и освободилась жилплощадь, то написала заявление, и ей неожиданно пошли навстречу. Наталья Михайловна переехала в двадцать четыре метра, а ее каморки отремонтировали и перегородили, и получились две отдельные комнаты. И, хотя по нормам и не положено, говорят, что скоро заселят. Но вроде бы уже кто-то прописан. А Наталья Михайловна живет теперь, как царица.

Еще до войны она написала Сталину письмо – Наталья Михайловна рассказывала мне уже сама, – чтобы ей разрешили редактировать газету. Все затраты она берет на себя, но только при одном условии: все члены редколлегии должны быть беспартийными. Пока она дожидалась ответа, муж, а был он у Натальи Михайловны все-таки единственный, куда-то пропал. А она все ждала… Детей у них не было. И теперь она осталась совсем одна.