Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

• Название: ТАТУИРО (HOMO)
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Глава 23

Витька открыл глаза и стал смотреть сквозь решетку ресниц на солнечные знаки.

По светлой стене, скользила к потолку, размываясь, бледнея, становясь ярче, бесконечная золотая сетка. Солнце плело зыбкие письмена, они складывались и скрещивались, разбегались к самым краям рисунка, исчезая, растекаясь по светлой поверхности стен.

Немного болела голова. Не поворачиваясь, слушал – шаги, шорох, звяканье. Вздохнул. Позади изголовья скрипнуло, рука легла на лоб, взъерошила волосы. Мелькнуло прохладой по сонной коже лба толстое серебряное кольцо. Витька взялся пальцами, потащил прохладу к глазам. Прикрыл веки, наслаждаясь.

– Мне снился сон, такой сон, – сообщил, слушая кожу и серебро. Как отступает под кольцом ноющая далекая боль.

– Я в автобусе ехал. Знаешь, Нат, я часто вижу, как еду один и не знаю куда. Уезжаю из знакомых мест в чужие. Все за окнами меняется. И я боюсь. Неуютно так. Думаю, а как обратно?

Он поворочался. Подождал. Девушка молчала. Чуть шевельнула пальцами на его веках.

– Ага, так хорошо. Ну вот. И автобус привез меня в маленький городок. Я понял, он последний и обратно мне пешком. Или – оставаться. Но там хорошо. Я в такое место и хотел, и бывал уже, только… ну, оно то же самое, только все время разное, понимаешь? Маленькие домики стоят на желтом песке среди корявых деревьев. А за домиками – море. Тихое такое. В две полосы. Там вдоль пляжа идет узкая коса метрах в пяти от берега. Как… как меч, наверное. И получается такой лягушатник с мелкой прозрачной водой. Да, а под деревьями мне снились лягушки, представь! Большие и важные. Смотрели. Очень красивые глаза у них – желтые с черным зрачком. Как полированные камни на просвет. И – чайки. Везде. Белые с черным, стоят в воде по колено. По колено красных ног… Скажи, Наташк, звучит песней, да? По-ко-ле-но крас-ных ног…

Витька потянулся. Сморщился от боли в натруженных мыщцах, да что такое, ноги болят, плечи… Потащил прохладную руку к губам, поцеловал и стал говорить дальше, касаясь губами краешка серебряного кольца:

– Во-от… я стою, значит, осматриваюсь. А камеру прижимаю к груди, в автобусе давка была, я ее держал, смешно, у сердца прямо. И вижу вдруг, аж задохся, над лягушками этими и над чайками на песке, по стволам деревьев, по стенкам деревянным – бабочки! Огромные, в две ладони! Совсем цветные. Калейдоскоп. Ни одной одинаковой. Крылья широкие, форма одна, но рисунок и цвет! Если бы не складывали они их время от времени – с ума сойти от разного яркого. Но то одна покажет себя, то другая. Представляешь?

И за ними – море. Синее. Как надо, такое синее, режет глаз. Песок не желтый, а чуть светлее, песочного, короче, цвета. Ох, красиво! Просто по глазам – шелком.

Помолчал. Девушка молчала тоже. Гладила пальцем тихонько возле губ. Солнце трогало серебряный толстый обруч, вело вдоль выпуклости металла остренький блик.

– Я быстро камеру настраивать, а она сломана. Раздавили в автобусе. Все болтается, объектив набок, ее трясешь, а она погремушкой тарахтит. Жалко ужасно, и не могу от бабочек глаз отвести, боюсь – улетят. Я ведь там, Натка, был уже, в этих местах. В детстве был, но тогда никаких бабочек. Все проще было. А потом во снах был. И места вроде бы разные, но я-то знал – одно оно. То самое. Так снять хотел, блиннн! Кручу камеру, пытаюсь ее удержать – хоть пару снимков, хоть один. Улетят ведь!

– Не улетят… – низкий голос, с легким акцентом и, одновременно, издалека – Наташин смех.

С чувством, будто пол мгновенно плавно поменялся местами с потолком, Витька вскочил, зашатался, нащупывая равновесие внутреннее и внешнее. Ошалело смотрел на сидящую в изголовье улыбающуюся смуглую женщину. Тонкие темные пальцы на смятой подушке, на одном – знакомое кольцо.

Заныло бедро. Витька сильно потер кожу, потом, спохватившись, ослабил нажим, осторожно глянул вниз. Погладил змеиную голову, что смотрела в глаза уже с верхней части бедра. Припоминая одновременно вчерашний танец. И – полет.

– Я где? Наташа? – ответом снова смех, из распахнутой узкой дверцы, из круглого окошка, в котором солнце. И плеск.

Витьку снова качнуло. Но он уже вошел в реальность, выпадая из послесонного времени. Вода. Там вода – за иллюминатором. Она и рисует на потолке солнечную вязь. А думал – еще во сне, тянул, не хотел просыпаться.

Девушка встала, подошла к столику. Солнце, досадуя на помеху, тут же прошило иголочками лучей светлое парео, показало очертания фигуры.

Витька, пустив сознание в два потока, слушал с палубы разговоры, смех, и смотрел, не отрываясь, на изгибы смуглого под светлой пенкой ткани, руку над плоскостью стола – темным стеблем, пальцы вокруг высокого стакана, в котором плавает маленькое яркое солнце. И темные волосы облаком, темным контуром на ярком круге иллюминатора.

Повернулась, пошла к нему, подавая стакан – серией восхитительных снимков, каждый следующий со своим поворотом, деталями: распахнулась ткань, расколотая темнотой стройной ноги, чуть опустилось лицо, сверкнули зубы на смуглом, и белки глаз – исподлобья.

Принимая стакан, Витька застонал от беспомощности. Где камера! Идиот! Радовался вчера, что не взял, философ недоделанный! Когда еще так, вот это! Где еще так?

– Не улетят, – повторила девушка, – теперь они всегда с тобой. Везде.

Витька поднес стакан к губам, но остановился. Отвел, заглянув внутрь подозрительно.

– Ты вообще, кто?

Она рассмеялась. Почти как Наташа, но голос пониже, грудной, мягкий.

– Это не зелье. Это вода. Из бутылки. Потом кофе будет. Я вообще – человек. Ингрид.

– Ага… – Витька попытался придумать, что сказать. Не смог и стал пить воду, пряча себя за стаканом. Медленно глотал, собирая мысли, надеясь, что успеет к донцу стакана хоть как-то сориентироваться.

– Мы с Германом здесь на яхте. Уже месяц. Он художник, я его, как это… агент? И модель. Он делает картины. Потом продаем или… отдать в музей, да, галерея. Или – дарим. Живем так.

Витька слушал, глотая сведения с холодной водой.

– И что, продаются?

Ингрид пожала плечами:

– Нечасто, – сказала лениво, садясь на узкую койку и подбирая под парео босые ноги.

– То есть, на жизнь не хватает? Если рисовать все время?

– Нет.

– Тогда зачем?

– Ох! – она посмотрела без укоризны, с веселым интересом. Витька уткнулся в стакан.

– Плохой ты агент, да? – сказал вызывающе. Стукнул стаканом о полированное дерево столешницы.

– Самый хороший, Витька, – у нее получилось «Витка», – я не для этой жизни. Понимаешь? – она вытянула перед собой руки и сложила их горстью, ловя солнечный свет. Потом дунула, отпуская со светлых ладоней невидимое, – он очень художник. Он умрет, а они останутся. Тут. И дальше, дальше. Полетят…

Витька открыл рот, собираясь задать вопрос, другой, третий. Но на каждый тут же приходил в голову ответ – ясный и насмешливо простой. Спрашивать, кажется, не о чем. Простые ответы, что вчера не приходили даже в голову, были тут, будто лежали на раскрытых ладонях. Это вчера они были чем-то нереальным и необязательным, ненастоящим, как лягушки и бабочки снов. А сегодня стали реальностью. Полноправной. Какой стали его сны, все.

Под спокойной темнотой взгляда Витька почувствовал, как вода, покалывая десны свежестью, пьянит его не хуже хорошего вина. Будто из маленькой каморки распахнули дверь в огромные залы и сказали – твое, пользуйся, ходи, расставляй вещи, приглашай гостей, живи, короче.

Он сидел в изумлении, почему же вчера, месяц назад – не видел? Ютился в каморке, где не двинуть рукой, не поднять головы. И в голове лишь каморочные мысли. А рядом все время было – это?

Но все-таки уцепился за вопрос из прежней жизни. Логичный, хоть и выцветающий стремительно, не успевая прозвучать:

– А как жить, а? Надо ведь на жизнь чего-то еще? Вам хорошо – яхта. Деньги, похоже, есть.

– Иногда, есть, – согласилась Ингрид, – а иногда пусто. Если совсем будет плохо – будем без яхты. Понимаешь? Будем жить.

– Ну-у… не пропадете, значит?

– А ты?

– Что я?

– Пропадешь? Нет, скажи, ты пропадал? Чтоб совсем?

Витька добросовестно повспоминал.

– Н-нет, – сказал удивленно, – хотя, да! Один раз. В степи, ну, там история была. Махнул рукой на себя, да. Подумал, умру и ладно.

– Умер?

– Нет, как видишь. Повезло.

– Повезло!… – Ингрид рассмеялась. Указала рукой в сторону Наташиного смеха:

– Иди. Туда, на палубу. Я принесу кофе. Завтра целый день и вечером вы в отеле. вечеру придем к вашему отелю. Все взяли, что ваше – деньги, документы. Ваш гид знает. Никто не ищет.

Витька покивал и медленно двинулся в узкую дверь – к солнцу и смеху.

Наташа стояла у штурвала, смеялась, рукой придерживала короткие прядки, но без пользы – ветер отбирал и кидал в лицо горстями. Большая фигура Германа, изгибаясь вокруг, оберегала, направляла движения ее рук на полированных рукоятках. Яхта рыскнула, смех разлетелся над сверканием ряби.