Юлия Лавряшина - Гринвичский меридиан

• Название: Гринвичский меридиан
• Автор: Юлия Лавряшина
• Издательство: «Мангазея»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-8091-0031-7

… — Я люблю тебя, Пол, — жалобно вскрикнула она. — Я так люблю тебя! Мне больше ничего не надо в жизни… Я это поняла, когда ты… когда тебя…

Она подалась к нему, не страстно, как бывало, а точно ища защиты… Пол отшатнулся… Чтобы не видеть ее, он впился в лицо руками.

— Почему я не умер? — пробормотал он…

"Умереть бы… сейчас… глядя в ее глаза…" — мелькнуло у него в мыслях. Она гладила его лицо так робко, что в пору было заплакать от жалости к ней. Оцепенев, он понял, что не знал ничего лучше этих легких прикосновений.

— Пожалуйста, Пол! Пожалуйста…

— Пожалуйста? — выдохнул он и с силой опустил ее руки. — Я тоже говорил: пожалуйста. Ты не услышала. Я не… виню тебя. Я уезжаю…

О ЛЮБВИ… — новый роман Юлии Лавряшиной «Гринвичский меридиан».

---

Пытаясь уловить звуки улицы, которая (я помнила это!) была за окном, я поворачивала голову и перед глазами возникало зеленое мельтешение. Оно шелестело и хлопало, как белье на ветру, словно маленькие дриады развесили сушиться свои платьица. А когда ветер раздувал их, с неба проглядывало серебро, и я догадывалась, что это седина Пола поблескивает на солнце. Он наблюдал за мной, огромный и всесильный, ведь я рожала его сына.

— Может, ты спустишься ко мне? — робко спрашивала я, не очень надеясь на ответ.

Соседка по предродовой палате замедляла свой утиный шаг от схватки к схватке — и удивленно оглядывалась:

— Что ты говоришь?

— Нет-нет… Я так…

— Не сиди! Ходить надо, ходить… Ты идешь, и ребенок идет. Скорей встретитесь.

— Да, ходить… Мне говорили.

Я встала, боясь надавить набухшей грудью на живот, который уже, вроде, опустился — ниже некуда, а все еще упирался в диафрагму. Соседка поковыляла в коридор, а я осталась в палате, чтобы Пол не терял меня из виду. Наверное, он не доверял мне, ведь я уже показала ему, что на меня нельзя положиться. Он вручил мне свою жизнь, а я выронила ее, испугавшись призрака…

Очередная схватка заставила меня скрючиться и зажмуриться так сильно, что боль опять начала сочиться изо всех щелей. Только на этот раз она была черной. И матовой, как штапельное полотно.

"Но это не саван! — мелькнуло у меня в мыслях. — Саван всегда белый". И тут же вспомнилось: "Зато траур черный!"

Я бросилась к окну, за которым был Пол:

— Нет! Не надо! Я же еще жива!

Но окна не было, и седина больше не отливала на небе. Оно сделалось молодым и все светилось радостью. Обычно радость изображают солнечной или розовой, но теперь я видела, что она может быть только синей.

— Как твои глаза…

— Пол!

Это был его голос, я не могла обознаться. Но вокруг, на добрый километр, никого не было видно. Я стояла в знакомом поле, которое, как в том сентябре, колыхалось спелой желтизной. Этого не могло быть, ведь я точно знала, что сегодня — первое июня, день моего рождения. День защиты детей…

— Не бойся, — шепнула я и погладила живот. — Я спасу тебя. Меня больше никто не испугает.

— Да никто и не собирается тебя пугать…

То ли он вышел из-за стога, то ли прямо из-под земли, я не заметила. Сегодня Режиссер обрядился в торжественный черный костюм, что среди поля выглядело нелепо. И галстук у него тоже оказался черным. И неизменные черные очки.

— Ты кого-то хоронишь? — я заставила себя усмехнуться, чтобы он не догадался, как мне страшно услышать ответ.

— Свой фильм, — подтвердил он, и у меня отлегло от сердца.

— Что с ним случилось?

— Я снимаю финальную сцену, в которой ты отказалась участвовать. Сегодня все будет кончено.

Меня это уже ничуть не интересовало, но из вежливости я все же спросила:

— Разве это не начало его жизни? Ты выпускаешь его в свет как ребенка…

— Вот именно… Меня интересует лишь то, что живет во мне. Внешний мир — это космос, который сжигает все, что ему отдаешь. Мой фильм умрет, едва я его выпущу. А его герой даже раньше…

Мне и хотелось как-то выразить сочувствие, но я была так зла на него, что у меня просто язык не поворачивался. Отвернувшись, я сорвала василек — настолько насыщенно-синий, словно был сгустком неба. Маленькой каплей, которая не желала испаряться.

— Он нес тебе розы из своего сада, — как бы между прочим сообщил Режиссер.

— Кто — он?

— Твой друг. Ты ведь считаешь его другом?

— Пол?!

Режиссер нехотя кивнул:

— Пол Бартон. Так ведь, кажется, его зовут?

— Да ты знаешь это не хуже меня! Где он?

Его красивая голова плавно повернулась к лесу:

— Там. Ты помнишь этот лес? Бартон пытался слиться с ним. Стать одним целым.

— Это не тот лес! — растерянно возразила я, хотя уже не была убеждена в этом. Профиль бора, начертанный на синем полотне, казался таким знакомым…

— Тот самый, — лениво подтвердил Режиссер.

— Это невозможно!

— В искусстве нет невозможного. Ты можешь даже влюбиться в человека, созданного только воображением автора, и плакать с ним вместе, и чувствовать его боль. И попробуй убеди тебя, что ощущать его прикосновения не только душой, но и кожей — невозможно. Когда они так явственны…

Я наспех согласилась:

— Ладно, я верю тебе. Где Пол?

Он выразительно поморщился:

— До чего же примитивное создание — женщина! Я рассуждаю о таинстве искусства, а она талдычет: где Пол… Пойдем, я же сказал тебе, что он в лесу.

Поле только внешне выглядело ровным, на деле же оно состояло из сплошных кочек. У меня все время подворачивались ноги, хотя я была в удобных тапочках. Когда мы добрались до леса, мои связки уже готовы были лопнуть.

Режиссер все это время посматривал на меня сбоку и наконец язвительно сказал:

— Ты нелепо выглядишь: пузатая и неуклюжая. Это и есть красота материнства? Ужас… Зачем ты это с собой сделала?

Я внезапно ощутила свое превосходство:

— Что ты понимаешь в материнстве? Ребенок сегодня родится, и я перестану быть пузатой. Зато у меня будет сын.

— И что дальше?

Мне вспомнились слова Пола, и я повторила их:

— Не стыдно будет жить.

— Ну, это мы еще посмотрим, — зловеще отозвался Режиссер, и мне снова стало не по себе, точно по спине пробежала холодная струйка.

Но прохлады в лесу не чувствовалось. Бор прогрелся за день, и запах теплой хвои кружил голову. Мне хотелось погладить сухие коричневые чешуйки, но в присутствии Режиссера невозможно было проявлять обычные человеческие чувства, не рискуя быть осмеянной. Я решила, что у нас с бором еще будет время поласкаться, когда я повезу своего сына на прогулку. Даже мысленно я не произносила "мы", не поверив словам Режиссера. Пол не способен был оказаться здесь так, чтобы я этого не узнала. Сосны одобрительно зашумели, я запрокинула голову, чтобы лучше расслышать их шепот, но не успела поймать ни одного слова.

— Напрасно ты ему не веришь…

— Рита?! — у меня сразу стянуло низ живота, но я постаралась перетерпеть. — Что ты здесь делаешь?

— Ищу тебя.

"А как я здесь оказалась?!"

— У меня к тебе деловое предложение, — заговорила она таким тоном, что мне захотелось вытянуть руки по швам. — Я хочу организовать на Западе выставку твоих работ.

— Каких работ, Рита? У меня же ничего нет!

— Вот-вот. Поэтому тебе надо хорошенько поработать. Немедленно вернуться домой и взяться за работу. Это твой единственный шанс чего-то добиться в жизни. Хватит бить баклуши…

Пытаясь уловить хитринку в ее больших светлых глазах, я пролепетала:

— Я не могу вернуться домой… Здесь же Пол! Ты сама сказала.

— Ну и что тебе этот Пол? — она ткнула меня пальцем в плечо.

Я потерла это место, и тетка тут же усмирила свой гнев.

— Много он тебе дал, этот Пол? Ребенка зачал? Это, знаешь ли, дело нехитрое… Чем он помог тебе, когда ты искала себя?

— Откуда ты знаешь, что я искала себя?

У нее вырвался нервный смешок:

— Ты еще не поняла? Я все знаю.

— Как Режиссер? — я попыталась найти его взглядом, но нигде не было видно ни малейшего движения. Даже высокая сухая трава замерла, прислушиваясь к нашему разговору.

— Может быть, — неопределенно ответила Рита.

— Ты из его племени веселых безбожников?

— А ты сама? Твоя душа не принадлежит Богу.

Правда ее слов резанула меня. Пол тоже что-то говорил о душах, которыми может завладеть сатана…

Собравшись с мыслями, я сказала:

— Если это, как ты говоришь, деловое предложение, то от меня тоже что-то требуется?

— Пойти со мной, — подтвердила она. — Только и всего. Я дам тебе славу и деньги.

— А я — страсть, которой ты искала, — раздался голос Режиссера.

Он опять возник из воздуха и смотрел на меня, многообещающе улыбаясь. Из-за его плеча блеснули Ланины глаза. Она произнесла так ласково, будто мы с ней и не ссорились:

— А я уберегу от одиночества. И стану твоей верной слугой.

— И это все только ради того, чтобы я ушла отсюда? Значит Пол и вправду здесь… Пустите меня!

Оттолкнув меня, Режиссер пронзительно крикнул:

— Любовь к другому существу противоестественна. Адам и Ева не любили друг друга, они просто мирно сосуществовали в одном саду. Если б Богу было угодно сделать их единым существом, он вообще не стал бы удалять то ребро из тела Адама. Оно жило бы в нем и было бы его плотью и кровью. Вот это единение! Но двум раздельным существам это не под силу. Все это сказки, что влюбленные сливаются в одно целое. Это иллюзия, ничуть не более реальная, чем мираж в пустыне. Даже если также хочется в него верить.

Пытаясь сохранить хладнокровие, хотя меня всю так и трясло, я сказала:

— Ты говоришь о существах, Режиссер. Я не знаю, может, ты и есть существо. Но мы с Полом — люди. И у нас все по-другому. Тебе просто не понять.