Дэвид Хоффман - Олигархи. Богатство и власть в новой России

• Название: Олигархи. Богатство и власть в новой России
• Автор: Дэвид Хоффман
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98720-034-6

Дэвид Хоффман — один из наиболее авторитетных сегодня в США журналистов, пишущих о мировой политике. Шесть лет — с 1995 по 2001 год — он жил и работал в России на посту главы Московского бюро влиятельнейшей американской газеты “Вашингтон пост”, став свидетелем и хроникером драматических событий, настоящего исторического перелома в российской общественной жизни, политике и экономике. Книга о тех, кого позже назовут “олигархами”, стала итогом этой командировки и получила колоссальный резонанс в США и Европе.

Главные герои книги Хоффмана — люди, чьи имена знакомы в России каждому: Ходорковский, Лужков, Чубайс, Березовский, Гусинский, Смоленский. Эти шестеро были среди тех, кто заставил Россию совершить грандиозный переход от рухнувшего социализма к олигархическому капитализму, неизбежному этапу на пути страны к либеральной рыночной системе. В основе увлекательного повествования лежат многие сотни интервью, взятые Хоффманом на протяжении нескольких лет у российских политиков, бизнесменов, журналистов, социологов, поразительно откровенные свидетельства участников и очевидцев драматических событий, впервые публикуемые архивные документы, исследования российских и американских политологов.

---

Когда в 1993 году Ельцин выразил беспокойство в связи с демонстрациями, проводившимися у стен Кремля на Манежной площади, Лужков огородил это место заборами, чтобы там не могли собираться демонстранты. Заборы были установлены якобы для осуществления строительного проекта, но в действительности проект строительства подземного торгового центра был предложен Лужковым позже. Торговый центр должен был иметь три подземных этажа и площадь торговых помещений, равную 23 408 квадратным метрам. Как всегда, Лужков установил жесткие сроки завершения работы и потребовал, чтобы строительство велось круглые сутки, но затем нарушал планы по собственной прихоти. По словам одного из инженеров, за три месяца до открытия Лужков распорядился покрыть потолки медными панелями. Ошибки архитектора привели к тому, что часть помещений торгового центра невозможно было сдать в аренду. В первые годы ситуация с торговым центром оказалась просто катастрофической: арендная плата была настолько высока, что он в основном пустовал. Манеж превратился в “белого слона”, стоившего по миллионов долларов{284}.

Лужков предпочитал и насаждал при строительстве московских зданий и памятников вульгарный, китчевый стиль. Иногда это были всего лишь ненужные украшения, например бесполезные башенки на современных офисных зданиях для пущего шика{285}. В других случаях последствия бывали более значительными, особенно когда окончательное решение оставалось за другом Лужкова, плодовитым грузинским скульптором Зурабом Церетели, оказавшим на облик города не меньшее влияние, чем Лужков. Общительный Церетели, имея склонность к советскому мону-ментализму, придал своему стилю большую сентиментальность и слащавость. Церетели, президент Российской академии художеств, при Лужкове получил значительную часть муниципальных заказов, а его яркие произведения производили неизгладимое впечатление. Для торгового центра на Манежной площади Церетели устроил что-то вроде краткого изложения русской истории, воплощенного в мраморе, хромированном металле и бронзе. Снаружи он построил фонтан, украшенный бронзовыми фигурами животных из русских сказок. Для Московского зоопарка Церетели спроектировал похожий на пещеру причудливый вход с водопадом и часами. Вместо советского красного знамени из гранита Церетели установил на Поклонной горе обелиск высотой 141,8 метра с двадцатичетырехтонной фигурой греческой богини Ники и двумя трубящими в трубы ангелами. Критики прозвали это сооружение “кузнечиком на палочке”. Лично я нахожу эту скульптуру странной, но парк с широкой аллеей, деревьями и небольшим спуском для катания на санках стал любимым местом отдыха горожан. Лужков понимал, что населению, живущему в тесных квартирах, нужно было иметь возможность приятно провести время на свежем воздухе. Несмотря на странное художественное оформление, с начала весны и до поздней осени днем и по вечерам в парке всегда многолюдно.

Мэр терпеливо сносил критику художественного стиля Церетели. Писатель Александр Солженицын возмущался тем, что “Москву безрассудно уродуют”, и называл работы Церетели “огромными третьесортными монументами”. Одно из мрачных и громоздких произведений Церетели, скульптура, посвященная жертвам геноцида и получившая название “Трагедия народов”, представляла собой очередь из изможденных обнаженных фигур, падающих на груду надгробий. Первоначально она была установлена у входа на Поклонную гору. После жалоб на то, что она производит слишком гнетущее впечатление, ее с помощью подъемных кранов перенесли за здание музея.

Наибольшее возмущение вызвала созданная Церетели пятидесятиметровая статуя Петра Великого стоимостью пятнадцать миллионов долларов, установленная в 1997 году на берегу Москвы-реки недалеко от храма Христа Спасителя. Сама идея скульптуры абсурдна. Петр Великий, создав русский флот, перенес столицу России в Санкт-Петербург, — кроме всего прочего и для того, чтобы избежать козней московской аристократии. Но протесты были вызваны прежде всего самой статуей, представляющей собой неуклюжую фигуру царя, стоящего на палубе галеона и держащего в руке золотую карту в окружении трепещущих на ветру металлических флажков. Критики говорили о нарушении пропорций, что делало скульптуру похожей на гигантского оловянного солдатика. Несмотря на протесты, Лужков поддержал Церетели, и памятник остался на своем месте. Турист, совершающий прогулку на речном трамвайчике по Москве-реке, имеет возможность за короткий промежуток времени увидеть парк Горького и модель не совершающего более полетов советского космического шаттла, Петра Великого работы Церетели и храм Христа Спасителя. Временами Москва производит впечатление очень странного постсоветского Диснейленда.

Но правда и то, что Церетели сыграл важную роль в кропотливой и сложной работе по воссозданию оригинальных фресок внутри храма. Он осуществлял руководство работой 360 художников, напряженно трудившихся в течение восьми месяцев. Часто на строительных лесах находилось до 200 художников одновременно, использовавших компьютерную обработку старых фотографий, чтобы придать зрительный объем росписи{286}.

Из всех зданий, парков и памятников храм стал самым знаменитым вкладом Лужкова в облик города. Огородников так рассказывал об истории храма: царь Александр I благословил его, еще трем российским императорам потребовалось сорок четыре года, чтобы завершить строительство. “А Лужков построил его за пять лет, — добавил он. — Это было важно для его карьеры. Он строил памятник себе самому”.

Я помню свои первые впечатления от Москвы, полученные зимой 1990 года: темный, загадочный город спал под покровом серого тумана. Скучные многоэтажные жилые дома ночью казались зловещими башнями. Угрожающе темнели провалы их зловонных подъездов. Грязные витрины магазинов украшали выцветшие картонные изображения продуктов, которых не было в продаже. Однажды Москву назвали “дисфункциональной дистопией (противоположностью утопии), которой каким-то образом едва удается функционировать”{287}. Но Москва, которую я узнал при Лужкове, искрилась светом и дерзкой, хотя и несколько показной, энергией. Она стала городом крайностей, щедрых и эффектных жестов, неправедно приобретенного и вульгарно растраченного богатства, городом казино, дискотек, ресторанов, электроники, гастрономов, мобильных телефонов, рекламных щитов, бутиков и зарождавшегося среднего класса. Повышение спроса на недвижимость привело к тому, что стоимость аренды лучших офисов превысила стоимость аренды помещений в самых престижных зданиях Нью-Йорка и Токио. В середине 1990-х открылось более 150 казино, почти половина из них без соответствующего разрешения. В казино “Черри” на Новом Арбате мой коллега по “Вашингтон пост” Ли Хок-стадер видел, как сотни россиян толпились субботними и воскресными вечерами у столов для игры в “блэк джек” и у рулеток, практически игнорируя игровые автоматы. Менеджер тут же объяснил, в чем дело: “Перед игровыми автоматами нельзя порисоваться. Эти люди приходят не только для того, чтобы играть. Они приходят, чтобы похвастать своими деньгами, показать, какие они богатые. Игровым автоматам все равно, лежит в твоем кармане толстая пачка стодолларовых купюр или нет”{288}.

Богатый молодой москвич потратил сотни тысяч долларов на то, чтобы поместить на рекламных щитах, расставленных по всему городу, огромные фотографии своей красавицы жены с надписью: “Я тебя люблю”. В течение нескольких недель щиты оставались загадкой. Никто не мог понять, кто развесил их и почему. Когда все прояснилось, многие сочли это замечательным и благородным поступком, а вовсе не хвастовством{289}.

Хокстадер вспоминал, как в 1995 году Лужков и восемьдесят его близких соратников посетили модный ресторан “Максим” через несколько недель после его открытия. “Вышколенные официанты, светильники “Тиффани”, картины в стиле бель-эпок, тихая музыка, прекрасные вина, изысканные блюда и счет более чем на 20 тысяч долларов, — писал он. — Вечеринка мэра оплачивалась наличными. В долларах, разумеется”.

Роскошь и богатство, появившиеся в годы бума, контрастировали с нищетой, по-прежнему остававшейся обычным явлением в городе Лужкова. Лишь тонкая прослойка элиты и нуворишей могла позволить себе элегантные платья для коктейлей, драгоценности и меха, выставленные в витринах московских бутиков.

Контрасты между недавно обретенным богатством и вопиющей нищетой часто задевали за живое. Когда в октябре 1996 года Ельцина готовили к операции на сердце, я решил выяснить, на что мог бы рассчитывать обычный россиянин, нуждавшийся в такой же операции. Во дворе Института сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева я встретил Нину Демину, в одиночестве вытиравшую слезы грязным носовым платком. “Деньги, за все деньги, — тихо причитала она. — Все, что от них слышишь, — деньги!” Ее муж, пятидесятивосьмилетний Виктор Демин, лежал в больничной палате. Требовалась операция на сердце. Хотя теоретически ее делали бесплатно, Демина, приехавшая из провинциального городка, должна была платить за лекарства и уход, но и при этом ей, возможно, пришлось бы ждать годы, прежде чем ее мужа прооперировали бы. Формула простая: нет денег — нет операции. Те, кто мог платить за персональный уход, получали его. Те, у кого не было денег, были вынуждены надеяться на дряхлеющую городскую систему здравоохранения Москвы и ждать до бесконечности. В то время как деньги щедро расходовались на храм и торговый центр на Манежной площади, количество больничных коек в Москве в 1990-е годы не увеличивалось. Существовало две системы здравоохранения: одна для имущих, другая для неимущих. Самые обездоленные жители города, бездомные, получали от Лужкова одни пинки. Милиция устраивала облавы на железнодорожных вокзалах и рынках, сажала их в поезда и насильно вывозила в деревни или временные лагеря, расположенные далеко за чертой города. Не очень уютно чувствовали себя в городе Лужкова люди с темной кожей. Людей со смуглыми лицами, которых можно было принять за уроженцев Северного Кавказа, и особенно чеченцев, после начала чеченской войны часто бесцеремонно задерживали на улицах города.