Алексей Леснянский - Ломка

• Название: Ломка
• Автор: Алексей Леснянский
• Жанр: Современная проза

---

Деревенские заулыбались. Братья так сильно отличались друг от друга, что это было видно даже невооруженным глазом. Казалось, что в объятьях оказались свет со тьмой. Смуглый Санька с большими восточными глазами, тесаными выдающимися скулами и черными, как смоль, вьющимися волосами; яркий бесовский взгляд хулигана, порывистые движения, не сходящая с лица то ли улыбка, то ли ухмылка. И бледное, с покушением на мел, строгое лицо Андрея. Светло-русые коротко постриженные волосы, спокойный апатичный взгляд.

— Андрей, прости, пожалуйста, но можно тебя отвлечь. Разве христианской религии не противоречит поступок Радонежова? — спросила Заварова Наташа.

— Радонежского, — поправил Спасский.

— Да, конечно. Прости. Ведь он же на смерть благословлял наши дружины.

Андрей не ожидал такого вопроса. Отвечать первое, что взбредет в голову, было не в его духе. Отстранив брата, сказал:

— Я, знаешь, вот, что подумал. Радонежский поступил, на первый взгляд, неправильно, но если копнуть глубже, он же всего себя своим поступком за людей отдал. Он не желал смиренно смотреть на бесчинства татар по отношению к нашим людям. Мог бы спокойно сидеть в Лавре и душу свою беречь. Но нет. Он был другой. Понимаешь? Сергий знал, что за благословление на бой ему перед Богом придется держать ответ; и он решился, хотя ему было известно, что с благословением ли или без, русские все равно бы сражались. Он, может, всю жизнь потом мучился, грех за себя и за всех отмаливал.

— Ну, дает, — сказал Санька и полностью переключил внимание на свою персону.

Андрей отсел в сторонку, подложив руки под подбородок, и внимательно слушал брата, травившего солдатские байки.

— Вот это истории, — заметил Митька. — Не то, что у тебя, Спас.

— Говори за себя, — сказал Забелин.

— Он прав, — сказал Митька. — Мне пора.

— Да куда же ты, Андрюха, — крикнул Санька вдогонку, но, увидев, что тот не реагирует, быстро со всеми попрощался и побежал догонять брата.

Бабушка уже спала, когда ребята зашли в дом. Деда нигде не было видно, вероятно остался ночевать во времянке, там было попрохладней. Санька, улыбаясь, некоторое время разглядывал бабушку, потом стал озираться вокруг, предполагая натолкнуться хоть на какие-то перемены, но все, как в незапамятные времена счастливого детства и беззаботной юности, покоилось на своих местах. Тот же коричневый комод с позолоченными ручками, над ним старинные часы с кукушкой, письменный стол у окна, в углу под потолком икона Божьей Матери, на стене — ветхий ковер с оленем на переднем плане, вдоль печки провисшая веревка с сушившимися на ней носками. Все, как было.

Став взрослыми, мы часто убегаем воспоминаниями к безвозвратно ушедшему детству. Незначительные эпизоды, которым, будучи маленькими, мы не придавали особого значения, обретают новый смысл. Человек подчас все на свете готов отдать, чтобы окунуться в атмосферу какого-нибудь детского случая. Теперь, с высоты прожитых лет, он склонен пережить этот случай, восторгаясь каждой мелочью, умиляясь каждому слову, но прошлого вспять не воротишь, колесо времени продолжает неумолимый бег. Вспышки воспоминаний из детства, продираясь сквозь заросли суеты, мелочных дрязг и житейских забот, озаряют наше существование, наполняют его смыслом. У каждого в сердце хранится своя коротенькая история, которая становится своеобразным богатством, силой, заставляющей идти дальше, когда все мотивы к жизни исчерпаны.

Вот и Саньке сейчас почему-то вспомнился эпизод, когда они с Андрейкой (лет пять или шесть им было) похватали с куриного насеста яйца и стали запускать ими в деда. Тот, не долго думая, вооружился бичом и стал охаживать своих внуков, предусмотрительно забравшихся на крышу стаек. Санька, получая кнутом по босым ногам, сиганул в малину, а Андрей так и продолжал увертываться от ударов, пока дед не остыл.

— Андрей, ты спишь? — спросил Санька, приподнявшись на локте, чтобы рассмотреть брата из-за стоявшего посредине комнаты стола.

— Нет, — отозвался голос с другого конца.

— Я тоже не сплю… Давай поговорим. Ты на меня обиделся что ли?

— Да ты что. Нет, конечно.

— А что тебя тогда тревожит? Расскажи.

Андрей, услышав вопрос, соскочил с кровати и стал вышагивать по комнате:

— Не знаю, как тебе объяснить, Саня, как выразить, но такое ощущение внутри, что мне лет восемьдесят — не меньше. Тоска меня гложет, с жизнью справиться не могу. Я, знаешь, людей изменить хочу, а у меня не выходит.

— Наивный ты, — сказал Санька и хмыкнул. — Ишь чего удумал — людей менять.

— Нет, я не наивный вовсе. Я Ницше читал. Его выкладки в мозг въедаются. И я поверил ему, я его понял.

— Да хоть Анну Каренину. Мне б твои проблемы. По-моему, дак ты себя просто загоняешь, — сказал Санька.

— Господи, я его прочитал на свою голову, и мне теперь с этим лет шестьдесят еще жить.

На это траурное заявление Санька сладко зевнул и призвал брата ко сну.

***

Утром ребята были разбужены подъехавшими к дому машинами. Их родители решили отметить возвращение Саньки у бабушки, а та нарадоваться не могла, что, наконец, видит всю семью в сборе. Суетилась она невероятно, достала из погреба варенье, прибереженное для особых случаев. Для Андрейки — вишневое, смородиновое для Саньки. Зятьям вынула из кадки огурцы с помидорами. Дед с ехидством наблюдал за всеми приготовлениями. Вид у него был такой, будто он задолго знал о предстоящем семейном сборе, а потому к нему всецело готов, и его ничто не удивляет. Коварное равнодушие проступало на бородатом лице, но все прекрасно знали нрав неуживчивого старика, любимым занятием которого было набивать себе цену, даже в неподходящие для этого моменты. На самом деле он был очень рад увидеть у себя в гостях взрослых дочек, внуков, внучку и первую правнучку.

Стол накрыли во дворе, разлили водку по стопкам, стороной не обошли и молодых парней, которые с непривычки от такого "внимания" поначалу выпить отказывались, Андрей даже зарделся от смущения, но потом, воодушевленный примером брата, зараз опрокинувшего стопку, тоже выпил. Дед выбрал достойное по себе место во главе стола, от водки ему захорошело, маску высокомерия он с себя сбросил и сделался радушным услужливым хозяином.

Потекли неторопливые разговоры о житье-бытье. Перебивая друг друга, каждый свою тему навязать пытался. Антон Спасский — о бизнесе, Владимир Мирошниченко — о гололедице на зимних дорогах. Жены их в разговор не вступали, улыбались, да и только. По переменке они вылезали из-за стола, подливали окрошки, кому надо, уносили грязную посуду, а затем и вовсе уединились — посплетничать.

— Как, Сантер, жить намерен дальше? — обратился дед к внуку.

— Не знаю пока. От армейки отойду немного и на работу — шагом марш.

Дед кивнул головой в знак одобрения, пригладил рукой бороду, намахнул очередную стопку и обратился ко всем мужикам о наболевшем:

— Ну что товарищи? — Старик передернулся. — Или как это сейчас принято — господа. Как думаете, что с землицей то нашей родимой будет? Пыреем все поросло. Чай, не доведется мне звуки тракторов да комбайнов из горницы моей заслышать… А?

Антон поежился, крутанулся на табурете в сторону тестя. Играя желваками, сказал:

— Земле твоей пахаря не видать, отец.

— То-то и оно, что моей, а не вашей, паршивцы.

— Хакасы тут издревле скот пасли, а власть Советов, пропади она пропадом, свою земельную культуру навязала, — негодуя, продолжил Антон. — Здесь травы должны расти, а они и растут. На покосах выше роста человеческого. Сам видал. Пшеницы понасеили и чего добились. Удобрять надо было, но никто из вас об этом не думал.

— Ить шустрый какой. Возьмись, коли умный. Тра-а-авы. Ты ж торговлей решил заняться. Вся страна в торговлю ударилась, и ты за ней. Окорока импортные жрем, а под боком птицефабрика. Не так что ли?

— Так то оно так.

— Не о том вы говорите, — деревянным голосом сказал Владимир. — Я эти земли еще, учась в школе, пахать начал. Родит здесь земля, родит. Утверждаю!

— Родит, говоришь? А известно ли тебе о том, что сорок тысяч американских фермеров все Соединенные Штаты кормят? СССР этим похвастаться не мог. По-твоему, так действительно 25 центнеров с гектара урожай небывалый. 70 не хочешь? — сказал Антон.

Владимир угрюмо, как бык, замотал головой, тяжело встал и, выдохнув перегар в лицо Антона, ответил:

— Это пестициды все. Потому и нация жирная.

— Да-а-а, — протянул дед, — дундуки вы оба. Мне б годков двадцать скинуть, и я бы взялся. А молодежь что? Толка с нее нет, хотя кто его знает. Слыхали, бунтовали тут у нас? В газетах печатают.

Андрей подмигнул Саньке. Ему было приятно, что разговор зашел на эту тему, но вида не подал, только на окрошку сильнее налег.

Наевшись, Андрей встал из-за стола. Он очень хотел присоединиться к разговору старших, порывался вставить словечко несколько раз, но сделать это все-таки не решился. Сейчас он поймал себя на мысли, что не правы ни те и ни другие. Взрослые все прошлое поминают, а надо бы о будущем подумать, — как молодежь землей заинтересовать. Дед старой социалистической закваски, отцу вообще не пристало разговоры о сельском хозяйстве вести (не знает он его), а дядьке лишь бы похвастать.