Елена Блонди - Судовая роль, или Путешествие Вероники

• Название: Судовая роль, или Путешествие Вероники
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Современная проза

Молодая женщина, отправляясь в неожиданную поездку, попадает в самые разные, суматошные, милые и смешные приключения, в результате которых находит не только любовь, но и свое место в жизни

---

— Перестань! — она бежала рядом и смеялась, отплевываясь от волос, что прыгали по щекам, — ладно, окунусь только.

Он нырнул, как ныряют рыбы, плотно сведя коричневые ноги, и пропал. Вынырнул совсем рядом, шумно фыркая, кинулся на Нику, которая стояла по грудь в воде, оглядываясь. Облапил ее, поднимая над зыбким песком и мелкими суетливыми волночками, толкнул под воду. Фыркая, Ника отпихнула его ладонями.

— Я сказала перестань!

— Ну ладно, — мирно сказал Пашка, падая на спину и взбивая ногами сверкающие брызги. Вместе они вышли на горячий песок, и отдуваясь, сели, тряся головами.

— У нас хорошо. Вечером солнце садится в воду, сбоку. А утром, если на крышу залезть, то встает тоже из воды, прикинь.

— Здорово.

— Нырять будешь. Батя конечно хорош, но я сам тебя буду учить. Я ж моложе и крепче.

— Что ж он старый, что ли?

Пашка отрицательно покачал головой, кусая выбеленную солнцем и морем веточку:

— Не. Побитый просто весь. Всю жизнь под водой. Так что, я помогаю, да. Ты не думай, у меня удостоверение, все чин-чином. А ты как узнала про нас? Ты от дяди Миши, наверное?

— Да.

Ника поднялась, с мокрых шортов посыпался песок.

— Пойдем, а?

И Пашка вскочил, расправляя плечи и красуясь.

— Голодная? Марьяна накормит.

Они пошли вдоль воды, там, где тянулась невидимая, секретная полоса убитого прибоем песка, и Ника шла следом, потому что рядом не получится — ноги увязнут, и снова смотрела на молодую спину, на гибкий позвоночник, мерно изгибающийся при ходьбе. Вот каким он был…

— Это кто — Марьяна? Сестра твоя?

— Та нет. Так, — неохотно ответил Пашка и замолчал на время, насвистывая. Потом стал показывать тонкой в запястье рукой то на воду, то на невысокий обрыв.

— Сюда дельфины приходят. Каждый вечер. Видишь ставник? Там сети, так они рядом пасутся. А там, видишь дырки в глине? То ласточки. А выше, вон, где большой обрыв, там ракши живут. Не видела, что ли? Синие такие с желтыми крыльями. Орут противно. Но красивые.

— И ты мне покажешь, — засмеялась Ника.

— Да.

Бухта круглилась, заворачивая высокий каменный край и обнимая стоящий на скальной площадке белый дом с недостроенной крышей. Вокруг дома тянулся по камням и скалам забор, и внутри него стоял еще один домик — маленький, в один этаж и три окна. А у самого забора топорщился тростниковый навес.

На песке под скалами торчали три зонтика, тоже из тростника, похожие на лохматые китайские шляпы. И прыгал в воде пузатый красный буек.

— Во, — прислушался Павел к звукам за тростниковой перегородкой, — музыка, слышишь? Марьяна ужин шкварит. Мы ж не знали, что приедешь, ну накормим, нормально. Молоко даже есть и творог. Батя вчера привез.

— А он… дома?

Ника остановилась, и Пашка оглянулся, удивляясь ее голосу.

— Не знаю. Может, еще не вернулись. Ну, поешь и приедет. Номер покажу.

— Да…

— У тебя это, — он шагнул к ней и осторожно потянул кончик мокрого хвоста, — криво совсем.

Ника взялась за тугую резинку, стала стаскивать ее с волос, трусливо радуясь маленькой отсрочке. А мальчик шагнул ближе, почти касаясь грудью ее мокрой рубашки.

— Паш, — сказала она с отчаянием, делая шаг назад, — я замужем. Не приставай ты ко мне.

Он улыбнулся, разглядывая ее сверху. И вдруг бросил быстрый взгляд на тростники, где музыка замолчала. Зашептал:

— Ну, хоть вид сделай, а? Достала она меня уже.

— Кто?

— Да Марьяшка. Пусть смотрит.

Ника расхохоталась с облегчением и толкнула его рукой в плечо.

— Черт. Да ты, оказывается. Ой, ну тебя.

Наступала, толкая, и другой рукой стаскивая с хвоста резинку, а Пашка довольно скалил зубы, в притворном страхе закрываясь рукой и сутуля спину. Отступал к раскрытой сетчатой калитке.

Так и вошли в калитку, смеясь.

— Марьяна! — заорал Пашка, — ужин скоро?

Из распахнутого входа в крытую тростником веранду показалась тоненькая фигурка, казалось, в одном на голое тело наверченном фартуке. Хмуро посмотрев на Пашку и свирепо на Нику, Марьяна грохнула на маленький столик сковородку и ядовито ответила:

— Будет. Если картошки начистишь.

— Некогда мне. Видишь, у нас жилец. Зовут Вероника. Она чемпион по прыжкам в воду.

Пашка подхватил сковороду и унес ее за высокую барную стойку, испятнанную солнцем, где-то в глубине смачно грохнул ее на что-то железное, продолжая кричать оттуда:

— А завтра муж ее приезжает, он скалолаз, только вот из Франции вернулся.

Марьяна независимо кинула за спину тяжелую черную косу и ревниво оглядела чемпионку по прыжкам. При словах о муже взгляд ее слегка смягчился.

— Ага, из Франции и бегом сюда, к тебе прям.

— А может и не приедет! — заявил Пашка, возвращаясь и волоча алюминиевый тазик с картошкой, — но все равно я буду ее инструктором, — нож мой где? Опять заиграла?

Марьяна снова насупилась и отвернулась к стойке. Под фартуком оказались крошечные черные шорты и лифчик купальника. Пошарив рукой, вынула знакомый Нике огромный нож с зубцами на лезвии.

— Нужен мне твой крокодил. На.

— О! Видала, какой Рэмбо? Батя привез. А где он? Приехали уже?

— Нет, — Марьяна вытащила ведро и грохнула его на пол у Пашкиных ног, — работай давай.

— Я помогу? — стесненно сказала Ника, ставя на стул сумку. И глядя, как Пашка стесывает кожуру ножом рэмбо, вдруг спросила:

— А медведь где?

— О! — обрадовался Пашка и вскочил, — знаешь да? Пошли, покажу. То не медведь, а просто годзилла-медвезилла.

Задрав голову, взял Нику за руку и прошел мимо Марьяны, которая за их спинами немедленно грохнула еще чем-то.

Дом стоял, поблескивая новыми стеклами. Три этажа, веранды, огороженные никелированными перилами. Сбоку открытая лестница с частой сеткой из прутьев. А перед домом, среди расставленных дырчатых валунов — кусты и цветочки. Еще маленькие, будто ненастоящие.

— На втором три номера, обычные, — говорил Пашка, взмахивая ножом, — с того бока для них туалет и душевые, на улице. На третьем типа люксы, удобства там, все дела. А на первом гостиная, зимние номера, два, телик с видиком, ага, бар еще в полуподвале, и всякое — кладовки, утюг.

— Ничего себе! — оглядывалась Ника на новенькое, блестящее, свежепокрашенное вперемешку с лестницами, ведрами, банками и наваленными досками.

— Это первый сезон у нас. Еще три номера только сделаны. В двух вот дайверы. Ну, мы тебя поселим, не переживай.

— Да я не переживаю…

Ника замолчала.

Из шезлонга на веранде первого этажа поднялась дама лет тридцати пяти, в крошечном леопардовом бикини и огромной шляпе над дымчатыми очками. Томной походкой устремившись к перилам, дама помахала Пашке загорелой рукой. Сверкнули цепочки на круглой груди, блеснули тяжелые кольца, закачались длинные массивные серьги, пуская в лицо Нике колючих зайчиков. Дама небрежно осмотрела Нику, сняла шляпу, встряхнула тщательно подкрученными бело-золотистыми волосами.

— Павлуша, мальчик, ты где так долго? Отец скоро вернется, спросит, и что я ему скажу?

Глава 24 Ника, счастье и наполеоновские планы

Под лохматым навесом Марьяна снова завела какую-то музыку. Посвистывая крыльями, взлетели с провисшего провода от крыши дома два толстых голубя. И ветер вывернулся из-за угла, потрогал Никино горящее лицо, которое ей мучительно захотелось сорвать с себя и сунуть в карман или выкинуть нафиг, чтоб никто не видел, что оно там сейчас выражает. Чтоб не увидела роскошная незнакомка (так вот она какая — «своя»… и я тут… с мокрыми патлами), не увидел Пашка, который топтался рядом.

Но оба на Нику и не смотрели. Медово-шоколадная дама с нежным упреком разглядывала — сына? Или сына своего мужчины? Как это там — пасынка? А Пашка смотрел на стеклянную мозаику входа, будто видел впервые зеленые виноградные листья и грубовато вырезанные черные грозди винограда на белых и синих неровных кусочках стекла. Старательно не глядя на даму, ответил:

— А что говорить. Я ж тут.

Легко коснулся Никиной руки, ступая вперед:

— Пойдем.

Она пошла следом, переставляя непослушные ноги и чувствуя себя ржавым маленьким роботом, измазанным обыденной ржавчиной обычного загара, наряженном в обычные шорты из белой холстинки — наверняка на задницу налипла куча песка. И волосы болтаются, высыхая сосульками.

В небольшом холле стояли пухлые диваны кофейного цвета, блестел низкий столик, и дальняя стенка была загорожена круглой стойкой темного дерева. На том краю, что упирался в стену, стоял деревянный идол с грубо вырезанным свирепым лицом, поблескивал гранеными камушками в глазницах.

— Тут записывать будем. Журнал, документы, такое. Телик наверху вот будет. Класс, да?

— Да.

— Ты чего вареная вдруг? Устала? А-а, есть хочешь? — догадался Пашка, таща Нику за стойку.