Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

6 июля 1919 года он пишет жене за границу:

«Еду на фронт. Наша партия мобилизована, даже несмотря на то, что наш Центральный Комитет сидит в тюрьме. Но дело идет не о защите большевиков, а о защите революции, хотя бы и изуродованной. Признаться, мне этот поход будет отдыхом. Еду с артиллерийским училищем, где заведовал уже 2–3 месяца клубом и сдружился с молодежью»[1075].

Последнее письмо от Ильи Лазаревича было получено родными в 1920 году; 11 августа он писал из Александровска (теперь — Запорожье):

«Вы все должны были считать меня погибшим. Было недалеко до того, но все-таки эти известия оказались, как говорил Марк Твен, сильно преувеличенными. Правда, я был на фронте, и на самом фронте, а не в тылу, получил награду за боевые отличия (серебряные часы), был близок к смерти, но <…> она меня миновала. Был болен сыпным тифом. Выздоровел и даже поправился пуще прежнего. Нужно сказать, что поход мне, как туристу, ничего, кроме пользы, не принес. Там, где остальные падали от изнеможения, для меня было моционом. Пришлось на фронте также режиссировать и играть; так что можете меня видеть в новой роли — актера. Теперь продолжаю от времени до времени эту профессию. Сейчас пять месяцев жил в Александровске»[1076].

5. Запоздалые поиски И. Л. Эренбурга

После августа 1920 года родные И. Л. Эренбурга не получили от него ни строчки. В мае 1921 года в Париже Н. Л. Эренбург встретилась со своим кузеном Ильей Григорьевичем, приехавшим в Париж с советским паспортом. Встречи были недолгими. Вот как вспоминала об этом Н. Л.:

«В Париже говорить о каких-то „потрясающих“ постановках тогда не полагалось, а писатель И. Эренбург, приехавший из России (дело было в 1920 году[1077]), сидя в кафе в кругу друзей, восторженно расхваливал Мейерхольда и показывал снимки его постановок! Помню мое изумление, когда дня два спустя я открыла дверь жене Эренбурга в сопровождении двух полицейских. Обливаясь слезами, она объяснила, что их высылают. В ожидании вечернего поезда, Эренбург сидит на вокзале, охраняемый двумя полицейскими. Под предлогом съездить попрощаться с родными она мне привезла поручение от мужа: объездить влиятельных его знакомых, дабы задержали высылку. Что я и сделала — но ничто не помогло»[1078].

Следующая их встреча состоялась в Берлине в начале 1923 (или в конце 1922) года. Возможно, этих встреч было по крайней мере две, и в первую И. Г. Эренбург мог дать совет Н. Л. Эренбург запросить о судьбе брата Наробраз г. Александровска (Запорожье), откуда пришло его последнее письмо. (И. Г. вполне мог это предложить, меньше шансов, что такой вариант, предполагающий знание реалий советской жизни, придумала сама Н. Л.) Так или иначе, но в январе 1923 года Н. Л. Эренбург написала в александровский Наробраз. Ее письмо случайно попало в руки журналиста газеты «Красное Запорожье» Николая Варламова, хорошо знавшего Илью Лазаревича, и он прислал Н. Л. большое письмо: «настоящий отчет о жизни Ильи Лазаревича в период: конец февраля — июль 1920 года», как оно аттестовано в уже цитированной биографии И. Л. Повествование Н. Варламова об энергичной и разнообразной работе бескорыстного и доброго И. Л. в Александровске и Славянске кончается рассказом о нападении казачьей банды на поезд, в котором И. Л. вместе с ранеными красноармейцами ехал из Славянска в Александровск, и тем, как бандиты (в основном калмыки) сняли Илью Лазаревича («жид и комиссар»!) с поезда и увели якобы в штаб… Приведем несколько фрагментов этого письма:

«В Славянске он очень тосковал по семье. Рассказывал о жизни в Швейцарии, в Париже, в Берлине. Часто вынимал карточку — ту, где снят со своей супругой, и подолгу смотрел на нее. Рассказывал о совместных работах с А. В. Луначарским в Париже, и мы собирались при первой возможности ехать в Москву. В этот период Илья ездил в Харьков и привез нам приглашения работать в Наркомпросе Украины, но мы мечтали о Москве. В июле нас вызвали обратно в Александровск. В дороге мы оба заболели: Илья — острым катаром желудка, я — брюшным тифом. А в скором времени[1079] началась вторая эвакуация. Нас, больных, поместили в военно-санитарную летучку № 514, и мы отправились. Отъехали недалеко от Александровска. Возле станции Софиевка, верстах в 25 от Александровска, наш эшелон, шедший первым, остановился. Еще раньше, подъезжая к станции, мы слышали редкую пушечную пальбу и стрекотание пулеметов. Врач успокаивал: „Это небольшой отряд бандитов. Впереди нас красные броневики, прогонят, и мы тронемся дальше“ <…>. Наступила ночь. Постепенно в вагоне угомонились. Илья вывел меня из вагона. У него еще чудом уцелело пальто и шинель. Он одел пальто и укутал меня в шинель. Мы сели на ступеньках <…>. Не хотелось идти в вагон. Долго сидели, вспоминали пережитое. Илья сказал, поднимаясь и указывая рукой в небо, в сторону: „Вот там, должно быть, Швейцария, а вот тут Берлин. Что они там делают, что думают? Вероятно, давно уже считают погибшим. Знаешь, у меня глубокая уверенность, что я завтра — послезавтра умру. Понимаешь, уверенность. И так странно — в душе ни малейшей тревоги. Я думаю спокойно о смерти. Только бы не была она мучительной!..“ Вошли в вагон. Илья долго не спал. К утру забылся. Только встало солнце, ввалились казаки: урядник и несколько калмыков. Пошарили, забрали недограбленное накануне, спросили: есть ли евреи? Евреев в вагоне было человек шесть, но вагон дружно ответил: „Нет, ни одного“. Ильи в это время в вагоне не было. Вдруг под окном вагона крик: „Ребята, жидка поймали“. Казаки высунулись в окно: „Да ну? Веди его сюда, к уряднику“. Смех, ругань и ввели Илью. Урядник допрашивал: „Документы?“ Илюша показал паспорт. „Ага, значит, в самом деле жид?“ Илья ответил: „Да, имел несчастье родиться евреем“. — „Чем занимаешься? Комиссар? Коммунист?“ — „Нет, я художник и актер“. — „Ну, все одно. Раз жид — кончено. Жидам и коммунистам пощады нет“ <…>. Илюшу увели. Мы, уцелевшие, высунулись из окон и следили за серой сгорбленной фигуркой, шагавшей пошатываясь среди взлохмаченных и пьяных дикарей…»[1080].

Несомненно, что в 1923 году у Н. Л. Эренбург сообщенное Н. Варламовым не вызвало вопросов, она даже не ответила ему, затеряв конец письма с его адресом, и никаких розысков брата не предприняла.

Далее в истории возникает сорокалетний перерыв.

Почему о письме Варламова зашла речь в 1960-е годы? Дело в том, что в 1960-м году в журнале «Новый мир» начали печатать мемуары И. Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», и в третьей главе первой их части, в рассказе о семье Эренбургов было написано:

«Один из моих дядюшек разбогател; звали его Лазарем Григорьевичем, и жил он в Харькове. Его сын, мой двоюродный брат, стал социал-демократом, долго просидел в Лукьяновской тюрьме, эмигрировал в Париж, там занялся живописью, а во время гражданской войны пошел в Красную армию и был убит белыми»[1081].

В 1963 году международный интерес к мемуарам Эренбурга был подогрет «критикой» их Н. С. Хрущевым, и — случайно или нет — именно в тот момент среди эмигрантских историков меньшевизма возник интерес к фигуре И. Л. Эренбурга. Об этом можно судить по материалам фонда Б. И. Николаевского в Гуверовском институте[1082]. По-видимому, именно тогда Н. Л. Эренбург-Маннати передала в фонд Б. И. Николаевского рукописные материалы И. Л. Эренбурга (письма его и о нем), которые у нее хранились. В августе 1965 года ею были разысканы последние страницы письма Н. Варламова, и она решила, что рассказ о том, как калмыки уводят Илью Лазаревича, датируется именно июлем 1920 года, в то время как последнее письмо И. Л. датировано 11 августа, и поэтому слова из письма «был близок к смерти, но она меня миновала» Н. Л. отнесла как раз к эпизоду, описанному Варламовым. Так родилось предположение, что в июле 1920 года И. Л. остался жив. Возник и вопрос — имел ли И. Г. Эренбург какие-либо дополнительные сведения о гибели И. Л., кроме того, что он узнал из письма Варламова в 1923 году? Н. Л. твердо решила, что «не имел» (она написала Б. И. Николаевскому 21 августа 1965 года в связи с упоминанием о брате в мемуарах «Люди, годы, жизнь»: «Создается превратное представление о нем. И. Г. вместе со мной читал письмо Варламова, как только оно прибыло, а других сведений не имеет»).

И тут Н. Л. вспомнила еще об одном свидетельстве. Это сообщение вдовы Оскара Лещинского Лидии Николаевны[1083]. Информация о нем в Цитированной биографии И. Л. Эренбурга невнятна: «Судьба Ильи Лазаревича остается загадочной, ибо есть другая версия, сообщенная несколько лет спустя»[1084], и далее приводится это сообщение: Л. Н. Лещинская познакомилась с И. Л. Эренбургом в Москве, куда он приезжал из Донецкого бассейна с мандатом на съезд школьных и внешкольных работников и откуда уехал в Сибирь 13 или 14 января 1921 года с поездом имени Калинина в качестве инструктора; перечислила Лещинская и нескольких лиц, с которыми общался в Москве И. Л. Эренбург (инженер из ВСНХ И. И. Средников, парижский в прошлом художник А. Шингарев, поэт Натан Венгров, Д. П. Штеренберг и А. В. Луначарский[1085]). В биографии И. Л. это сообщение комментируется так: «Не такие были времена, чтобы обращаться к людям за справками о ком бы то ни было. Кроме того, рассказ Лещинской был принят за вымысел. Ведь все (! — Б.Ф.) знали, что Ильи Лазаревича уже давно нет в живых».