Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

• Название: Не взывай к справедливости Господа
• Автор: Аркадий Макаров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013

Роман начинается с эпиграфа: «Не взывай к справедливости Господа. Если бы он был справедлив, ты был бы уже давно наказан» – из святого Ефима Сирина.

В романе использован собственный непростой жизненный опыт автора, что роднит с ним его центрального героя.

Автор в своём романе показывает трудности становления личности молодого человека с романтическими взглядами на жизнь в маргинальной среде обитателей рабочего барака, где надо действовать по поговорке: «Хочешь жить – умей вертеться».

И вертелся, и кружился центральный герой Кирилл Назаров, подражая по своей молодости более удачливым и лихим «молодцам» по барачному быту, пока его, после трагической смерти любимой девушки не взяла в армейские тиски служба в Советской Армии.

Роман охватывает большой промежуток от окончания школы в советский период и до нашего жёсткого, сундучного и не всегда праведного времени, где уже взрослый инженер Кирилл Семёнович Назаров никак не может вскочить на подножку громыхающего и несущего неизвестно куда эшелона под именем Россия.

Нечаянное знакомство с пожилой сельской учительницей переворачивает всё сознание Назарова и возвращает его к единственно верной цели – нашей православной Вере.

Сюжет романа динамичен и написан хорошим литературным языком.

---

Яблон лежал на соседних нарах, откинув голову, как поющий на заре кочет, издавая горлом обычный человеческий клёкот-храп.

Кирилл поторкал его плечо.

– Вставай, поедем за соломой, быки голодные стоят! – скалясь, заорал Франкенштейн.

– Ай! – по-детски всхлипнул Коля Яблочкин, вскакивая с нар. – Куда поедем?

– Туда! – сунул ему кулак Франкенштейн. – Парашу выноси с корешком своим, а то я вас в ней искупаю.

Я?! Ни за что! Падлой буду… – хотел, было, заартачиться Яблон, но, увидев над собой штопаную суровой ниткой морду, сразу сник и, двигая по цементному полу одной сандалией – другую он потерял при бесполезном сопротивлении милиции – покорно пошёл в угол к большому, с двумя ручками поганому баку из тёмного пластика.

…Выездной судья, здесь же, в дежурной комнате милиции, не слушая возражений Яблона и оправданий Кирилла Назарова, постановила ввиду мелкого хулиганства двум дебоширам и возмутителям спокойствия вечернего Тамбова назначить каждому по пятнадцать суток исправительных работ в городском хозяйстве.

– Кирюха, а чего я вчера делал-то? – поинтересовался Коля Яблочкин у своего напарника, втыкая лопату в неподатливую почву возле кинотеатра «Родина», где на огромной афише красовался Николай Рыбников в образе монтажника-верхолаза из кинофильма «Высота», когда-то соблазнившего на угробистый труд подростка Яблочкина.

Сержант милиции, стоящий в сторонке, определил им на сегодняшний день рытьё траншеи под телефонный кабель. Почва, пересыпанная гравием и остатками асфальта, никак не хотела идти под лопату. Железо скользило по камням, противно скрежетало, высекало искры, но все потуги вогнать лезвие лопаты в грунт, кончались тихим, чтобы не услышал сержант, матерком.

– Кирюха, ты чего молчишь? Обиделся что ли? – Яблон сплюнул тягучую слюну на горячее битумное крошево. Было видно, что водный баланс организма у него крепко нарушен. Теперь бы ему глоток пивка – и все дела!

– Кирилл, – опять заговорил Яблон голосом осипшим, как от простуды, – попроси у сержанта закурить! Одну на двоих сигаретку в зубы. Ага?

– Ага! – передразнил его Кирилл. – Ты кого вчера мусором обзывал? Может, ты забыл, а он – нет! В зубы так даст, что из глаз дым пойдёт с искрами.

– Ну, шутю, шутю! – И Коля Яблочкин, стал, теперь уже ломом, долбить неподатливую асфальтовую корку, перемежая удары всё так же глухим матерком.

Сержанту, наверное, надоело жариться на солнце, охраняя этих шелопутов, он подошёл, отмерил каждому шагами задание:

– Мужики, вот отсель и досель проштробите, и я вас в кино свожу. А то здесь от жары подохнешь!

– А чё, это мы враз! – обрадовался Яблон, которому так не терпелось снова увидеть любимый фильм о своих, пусть и не таких романтических рабочих буднях.

Лом заиграл в руках. Лопаты заскрежетали. Матерки умолкли. И вот уже через пару часов дневная норма для малолетних хулиганов выполнена.

В кинотеатре прохладно и уютно, так и сидел бы до самого вечера.

Кирилл видел «Высоту» впервые. И вот он уже сам воображал себя на монтажной площадке под весёлым небом, в перехлёсте страховочных ремней, таким же весёлым и говорливым, как Николай Пасечник – главный герой фильма.

Кино кончилось, и сержант, малый с руками молотобойца, одарил каждого сигаретой и повёл на ужин в КПЗ.

Пятнадцать суток – тьфу-тьфу-тьфу! – не пятнадцать лет, и вот уже нарушители гражданского спокойствия снова на воле. Ах, воля!

Вот такой неожиданный поворот сделала судьба Кирилла Назарова, пытая потом всю его жизнь на прочность.

В рабочем общежитии лишняя койка нашлась. Ехать домой Кириллу расхотелось. Отметка в его личном деле о задержании на 15 суток за хулиганство была непреодолимым препятствием для поступления в институт, и он с охотой устроился в бригаду к Яблону учеником монтажника-высотника.

Чувство неустойчивого равновесия теперь для него будет основным чувством.

9

Вырвался на волю и оказался в крутой монтажной бригаде, собранной из уголовников, пропойц – людей без меры образованных, но так и не сумевших из-за своего буйного характера работать по нормальной профессии.

Бригада вела монтаж металлоконструкций, одновременно занимаясь технологической оснасткой корпусов химического комбината. Универсалы знали своё дело! Работали подрядным методом.

Теперь этот комбинат отравляет пригородный лес и дачные участки своими ядовитыми испарениями.

Стройплощадка располагалась возле местных огородов, куда молодой монтажник часто откомандировывался бригадой для добычи всегда дефицитной закуски. Короче, в свои семнадцать лет Кирилл Назаров по уши барахтался в море под именем – жизнь, зарабатывал себе на существование тяжёлым и не всегда благодарным делом, возводя базис для будущих быстрых капиталистов.

Работал и жил, как работали и жили тогда его сверстники, романтики боевых строек: одевался, во что мог, пил, что позволялось старшими товарищами, кормился в долг по абонементным талонам, которые на месяц вперёд выдавала таким же пацанам, как он, сердобольная кассирша Груня в рабочей столовой.

Или он был в то время дураком, или само время было такое, что в этой кручёной жизни Кирилл чувствовал себя превосходно. Полностью счастливым.

Чтобы заработать деньги, а потом за неделю-другую их бездарно спустить приходилось «лопатить» по бесконечным аккордным нарядам по 12–14 часов в сутки, да так, что потом щека сама прикипала к подушке. Редкие свободные вечера он со своими товарищами проводил, конечно, за бутылкой в рабочем общежитии – холодном щитовом бараке-времянке с водой, но без газа. Тогда ещё была такая весёлая запевка: «Оп-па! Оп-па! Жареные раки! Приходи ко мне, матаня, я живу в бараке!»

Постоянное мужское общение и физический труд мозолили не только руки, но и то, что в груди. Цинизм, вседозволенность и право нанести первым удар здесь поощрялись.

Грубая проза жизни только разжигала в Кирилле юное любопытство к ней, к быту настоящих мужчин в его тогдашнем понятии. Романтика комсомольских строек, подогретая в печати, кино и радио выплёскивалась у него иногда в неожиданные стихи, высокие, как стальные конструкции, которые они собирали на монтажных площадках. И в этих строчках всё-таки была своя правда…

Монтажник

Наверху, где воздух режет
Золотая птица дня,
Громыхание железа
В синих высверках огня.
Там работает монтажник —
Облака под рукавом.
Нет монтажника отважней —
Пост высокий у него.
С ним тягаться не берусь я.
Ветер волос шевелит…
Может быть, он тоже б струсил,
Да работа не велит.
Сдвинув каску на макушку,
Перегнулся через край…
У него на побегушках
Служит самый мощный кран.
Ухватясь за балку цепко.
(Что впустую рисковать?)
Он себя стальною цепью
Для страховки приковал.
Из-за тучи с башней вровень
Связка белая лучей…
Солнца жаркие ладони
На его лежат плече.
Зноен час перед обедом…
Рукавицы пальцы жмут
– В рукаве его заветном
Гром и молнии живут.

Но иногда Кириллу становилось невыносимо жутко от непонимания окружающими его чувств и рождённого этим, одиночества. Тогда он, зарываясь в подушку, плакал под пьяный гул и бред своих неспокойных товарищей.

Кирилл и теперь не может до конца понять, почему он не спился и не пропал в таком базаре-вокзале. Мельница молола, жернова крутились, и участь, попавших под её колёса, печальна и трагична.

Прошлое всегда печально и трагично даже тем, что оно прошлое.

И тогда в его жизни появилась девушка, сразу и навсегда, хотя слово «навсегда» предполагает завершённость чувств, конечность, жизненную точку, а не многоточие.

Глава вторая

1

Девушка-загадка, сладкий ядовитый дурман, отравивший молодого монтажника из рабочего общежития Кирилла Назарова, училась на выпускном курсе музыкального училища по классу фортепиано.

Она родилась и выросла в районной глубинке, и город увидела только по окончании школы.

Ласточкин разлёт бровей над шмелиной мохнатостью ресниц, светлая кожа, на которой легко угадывался румянец здорового женского тела, и два остроклювых голубя под лёгким трикотажем кофточки, могли одолеть и более искушённого человека, чем Кирилл. В девушке было всё, как теперь говорят, нестандартно: и её имя, и утончённые черты лица, и профессия, которую она успешно осваивала, и манера преподносить себя в кругу друзей, по которой не сразу скажешь о её колхозно-крестьянском происхождении.

Музыкальная одарённость к ней пришла, как и всё остальное, от деда, пришлого для села человека неизвестных кровей, запутавшегося в русском бурьяне, порождённом коллективизацией. Не очень прилежный к хозяйственным заботам дед, всё своё свободное время отдавал скрипке – музыкальному инструменту чудному и необычному в деревне. Маленькая забавная штучка с талией худосочной девочки, в руках этого человека оживала, смеялась и плакала, и заставляла смеяться и плакать её слушателей.