Владимир Першанин - Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов

• Название: Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: О войне
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-74657-6

НОВЫЙ роман от автора бестселлеров «“Зверобои” против “Тигров”» и «Командир штрафной роты». Фронтовая правда советских самоходчиков, воевавших на тяжелых СУ-152, которые стали грозой немецких «Тигров» и «Пантер», заслужив почетное прозвище «ЗВЕРОБОИ».

Лето 1944 года. Наши войска наступают на всех фронтах, но до Берлина еще далеко, а сопротивление Вермахта и войск СС становится все более ожесточенным. На острие главных ударов Красной Армии идут сталинские «зверобои» с мощнейшими 152-мм пушками и сильной броней, предназначенные для прорыва узлов обороны. Их бросают в бой на самых важных направлениях и самых опасных участках. Они – резерв Верховного Главнокомандования, элита советской артиллерии и танковых войск. Их гвардейским экипажам предстоит громить бетонные доты и вместе со штурмовыми группами брать вражеские города, жечь тяжелые немецкие панцеры и бронепоезда – и самим гореть заживо в подбитых САУ…

---

– Мясо с картошкой ешь, – сказал комбат. – Еще теплое. К твоему приходу подогрели. Ну, давайте за друзей-самоходов выпьем.

– А они того заслужили? – вроде в шутку спросил майор слегка заплетающимся языком.

– Заслужили, – заверил Болотов. – Воевали, как надо. Без них туго бы пришлось. Укрепления раздолбали, противотанковую батарею, «пантеру» сожгли.

Выпили. Санинструктор танкового батальона Егор Долгов подвинул Чистякову ложку:

– Ешьте, пока не остыла. Со свининой жарили.

– Спасибо, – отозвался Саня. – Я на десяток минут к вам зашел. Меня там экипажи ждут, товарищей поминать будем.

– А здесь тебе не товарищи? – вскинулся майор. – У тебя одна самоходка накрылась, а у Антона половина батальона. Вот кого помянуть надо. Его танки в упор расстреливали, а он прорывался. И «Красное Знамя» заслужил по праву.

Пришлось выпить еще, чтобы не раздражать майора. Капитан Болотов, видя, что Чистяков чувствует себя не в своей тарелке, поднялся.

– Пойдем, провожу, Александр, – когда отошли на десяток шагов, крепко пожал руку. – Иди, отдыхай. Спасибо за поддержку. Не обижайся, если что не так…

– Нормально, – ответил Чистяков и зашагал к своей батарее.

Все три экипажа успели хватить и по первой и по второй. Оживленные, встретили командира, тут же набухали полкружки. Подняли тост за погибших, затем за победу.

Смахнули трофейные консервы, надоевшую перловку. Перебивая друг друга, вспоминали детали сегодняшнего боя. Экипаж Кузнецова больше молчал. Новички, они пока себя ничем не проявили и слушали, что говорят бывалые бойцы.

– Правда, что Болотова к «Красному Знамени» представили? – закуривая, спросил Матвей Колесник.

– Говорил что-то такое майор из штаба, – ответил Чистяков.

– Интересно, за какие такие заслуги? Две трети батальона угробил, мыкался туда-сюда, не знал, что делать. Укрепления, считай, мы разбили. Одна «пантера» могла его танки добить. Степа Авдеев ее уничтожил. Значит, капитану орден, а нам…

– Хватит, Матвей, – морщась, перебил его старший лейтенант. – Чего делить? Вместе воевали. Не мы, а танки впереди шли. Сколько ребят из батальона сгорели.

– Я насчет ребят молчу. Просто не понимаю, за какой хрен из Болотова героя сделали? Суетился без дела, сколько танков впустую потерял.

– Если не прекратишь свои дурацкие счеты, я спать пойду. Мало сегодня всем досталось? Ты еще склоки добавляешь.

На Колесника дружно обрушились Авдеев и Манихин. Чистяков приказал прекратить свару, понемногу успокоились, допили остатки и отправились спать.

С утра Матвей Колесник заварил два котелка иван-чаю. В травах механик разбирался, и чай получился не хуже настоящего, тем более сахар имелся.

Вчерашний спор не вспоминали. Налетели два «мессершмитта», сбросили несколько мелких бомб. Но разгуляться им не дали. Открыли огонь крупнокалиберные пулеметы, которые имелись в самоходно-артиллерийском полку и у пехоты.

Сбить никого не сбили, но «мессеров» прогнали.

– Это вам не сорок второй год, – погрозил вслед кулаком Вася Манихин.

До полудня занимались ремонтом, маскировали машины. Вместе с обедом пришла почта. Саня Чистяков получил сразу два письма. Одно от матери, другое от Кати.

Всегда радуешься письмам из дома и всегда невольно ждешь плохих новостей, хотя мать старалась не расстраивать сына. Отец, после тяжелого ранения еще в сорок втором году, служил старшиной в саперном батальоне.

Хотели комиссовать, но раздумали. По-прежнему командовал взводом. Какие потери несут саперы, Саня нагляделся, когда их саперная рота под огнем разминировала проходы в минных полях и наводила переправы. За год с небольшим на три четверти состав сменился.

А каково там отцу в его сорок девять лет, да еще с перебитой ногой? Больше всего беспокоила судьба младшего брата Феди. Он закончил пару месяцев назад училище связи, получил «младшего лейтенанта» и воевал где-то севернее.

Короткая жизнь на фронте у этих «шестимесячных» лейтенантов. Рвутся вперед, стараются доказать свою смелость, а опыта никакого. Бесполезно учить в письмах осторожности, не лезть без нужды на рожон. Федя, хоть и в отца, рассудительный, не такой шустрый, как Саня, но война есть война.

Хуже всего, если попадет под начало дурака-командира, вроде майора Швыдко, танкового комбата, совместно с которым действовала их батарея летом сорок третьего.

Тому чужая жизнь – копейка. И танкистов в лобовую атаку гнал, прячась за их спинами. А уж если связь нужна, погонит в пекло весь взвод, пусть хоть все там останутся.

Писала мать о погибших односельчанах. Некоторые вернулись. Матери до смерти рады, а на ребят смотреть, слезы льются. Пришел после госпиталей сосед по улице, Миша Шуваев. Получил тяжелую контузию, руки-ноги ходуном ходят, едва шагает с костылем под мышкой. Без ноги вернулся другой приятель. Пьет с тоски, места себе не находит.

И обязательная приписка в конце: «Береги себя, Санечка. Богу молюсь за тебя с Федей и отца. Без вас жизнь мне не нужна». И клочок бумаги с молитвой-заговором. Носи ее, Саня, всегда в левом кармане напротив сердца и не потеряй.

В сорок втором еще неизвестно, как бы цензура посмотрела. Могла и выкинуть молитву с крестами. Но теперь много церквей пооткрывали. Даже в Москве главные патриархи в соборах за победу русского оружия молятся. Бумажку с заговором положил, как было велено матерью, в карман гимнастерки.

Распечатал письмо от Кати, несостоявшейся невесты. Другая бы обиделась, а девчонка пишет. Правда, ни о каких чувствах речи не идет. Исчезла былая глуповатая влюбленность, которая читалась когда-то в глазах. Может, прошли чувства, может, скрывала. Но письма продолжала слать регулярно, хоть и не часто.

Ровным ученическим почерком рассказывала о друзьях и знакомых. Напомнила, что недавно была годовщина со дня гибели отца. Работала Катя нарядчиком в МТС. Людей и техники осталось мало, сама на станцию за горючим и запчастями ездит, а на посевной работала в поле. И суховатое окончание: «Желаю встретить победу и вернуться домой. Катя».

Саню, то бишь командира батареи Чистякова Александра, эта сухость задевала. К чему отвечать на такие школьно-комсомольские послания? Но знал, ответит или нет, месяца через два-три придет очередное письмо. Хоть бы фотокарточку выслала. Жду, мол, встречи, помни обо мне. В отца Катя характером пошла. А если пишет, то ответить надо.

Второй день простояли в этом же лесу. Пару раз налетали немецкие самолеты, но их отогнали наши истребители. Все три самоходки починили. Ребята из экипажа Степана Авдеева вернулись из санчасти. Ожоги не слишком сильные, хоть и болезненные.

– Мы их спиртиком потихоньку лечим, – сообщил белорус Николай Лагута, светловолосый, улыбчивый парень.

Его тут же поддержал наводчик командира батареи Федор Хлебников:

– И мне для головы полезно.

– У тебя сотрясение мозга, – заявил Чистяков. – Нельзя спирт пить.

– Мало мою башку за два года трясли, – отмахнулся Федор. – Крепче будет.

Саня с Хлебниковым спорить не стал. На отдыхе все считали законным делом принимать «наркомовские» и сверх того. Но меру знали. А в бой танкисты и самоходчики выпивши не ходят. Верная гибель, когда реакция ослаблена. Ни один командир в машину пьяного не допустит.

Хотя тот же комбат Швыдко, чей батальон прикрывали самоходки в сорок третьем году на Курской дуге, трезвым не воевал. Но танк майора всегда находился за спинами подчиненных. Капитан Болотов в этом отношении более порядочный. Идет в бой в первых рядах, хотя не хватает ему быстроты в принятии правильных решений и нередко идет на поводу у начальства.

Полищук в нем особых талантов не видел, но выдвинул в комбаты, как послушного командира. Старается беречь свои экипажи Болотов. Ребята в них ровесники его сына. Только чего эта жалость стоит, если за день столько танков угробил? Где не надо – торопится, а где быстро действовать следовало, раздумывает, медлит, глядя на горящие машины.

А с другой стороны, на войне жалость порой бедой оборачивается. Лучше меньше задумываться об этих вещах. Сам Чистяков тоже не ангел, поначалу лез напролом, куда и не следовало бы. Сейчас немного опыта поднабрался.

Пришел начальник разведки полка Фомин Григорий Иванович. Молодой, энергичный, в двадцать семь лет уже майор и три ордена на груди. Спросил Чистякова, в каком состоянии находятся машины.

– В нормальном, – ответил старший лейтенант. – Чего-то новое сообщить хотели?

Хотя и дали временную передышку, но наступление фронта продолжалось. Где успешно, а где помедленнее. Все понимали, долго загорать не дадут. Наверняка не сегодня-завтра бросят снова в бой.

– Подо Львовом буксуют наши, – доставая папиросы и угостив Чистякова, негромко рассказывал обстановку начальник разведки, хотя это не было новостью.

Поглядел на механика Колесника, подошедшего к ним.