Инга Петкевич - Плач по красной суке

• Название: Плач по красной суке
• Автор: Инга Петкевич
• Издательство: ТИД Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-483-00098-6

Российская действительность, Совдепия — главная героиня этого романа-плача, романа-крика.

---

Прошло года полтора, и внезапно Евгению словно подменили. Для начала она сцепилась с Ирмой, а затем замкнулась в тревожном ожесточении. Стала мрачной, раздражительной и злой. Сразу было видно, что дома у нее не все обстоит благополучно. Высказывались догадки и предположения, но толком никто ничего не знал. Начальница свято берегла свою тайну, на все вопросы отвечала сухо и холодно.

Эта партийная курица пуще всего боялась выносить сор из избы, и только злая необходимость заставила ее в конце концов это сделать и поделиться со мной своими домашними бедами. Этой женщине просто не к кому было обратиться за советом. За свою долгую жизнь у нее не было времени обзавестись друзьями. Перед лицом опасности она оказалась совершенно одинокой и беспомощной. Горько было видеть, с каким трудом давалось ей признание, как мучительно стыдно было обращаться ко мне, как она заранее ненавидела меня за свое унижение.

Почему она обратилась именно ко мне? Я и сама поняла это не сразу. Однажды она задержалась после рабочего дня (я гнала халтуру) и долго маялась у меня за спиной. Я еще ничего не подозревала. И потом, слушая ее сбивчивый рассказ, все еще пребывала в недоумении, при чем тут я и что ей от меня надо.

Мальчик окончил первый курс отлично, но в начале второго года обучения стал заметно дурить.

— Нет, не подумайте чего плохого, просто он стал малость заговариваться… задавать плохие вопросы…

Я посмотрела на нее с недоумением. Она побледнела под моим взглядом, и я, видя ее мучения, поспешила отвести его.

— Мальчик разлюбил университет, стал много спать, плохо есть, капризничать. В учебники даже не заглядывает, а все больше спит или просто лежит носом к стене… — Тут бедная женщина стала всхлипывать.

Я, грешным делом, подумала, не подхватил ли ее мальчик какую-нибудь венерическую болезнь. Но дело обстояло куда серьезнее.

В среде, где я вращалась благодаря моему мужу, было много психов. На службе я часто рассказывала про их многочисленные чудачества и даже упоминала про серьезного молодого психиатра, который при случае может дать полезный совет или просто устроить в клинику.

Начальница хотела показать этому психиатру своего мальчика.

— Нет, ради бога, не подумайте чего дурного. Может быть, он просто влюбился… Была у него одна вертихвостка, я ее выгнала. Может быть, просто поэтому…

«Просто?! — отметила я про себя. — Просто выгнала?»

Я стала расспрашивать ее подробнее, но ничего определенного она мне сказать не хотела. По ее словам, мальчик просто дурил, хандрил и ленился. Правда, у него начисто пропал аппетит и он никого не хочет видеть, но… Она испуганно глянула на меня и замолкла.

— Обыкновенная юношеская депрессия, все через это проходят, — сказала я. — Может быть, надо потерпеть, и само собой все образуется.

— Как? Что вы сказали? Какая еще депрессия? — Бедная женщина впервые в жизни слышала, что такое бывает.

— У них свои трудности, — перебила я. — Им тоже порой несладко приходится.

— Нет! — Евгения начисто отказывалась меня понимать. — Нет у них никаких трудностей! С жиру бесятся!

И она долго рассказывала мне про свою жизнь. Я ее знала наизусть. Меня только удивляло, почему это все они вспоминают всегда одно и то же. Неужели жизнь их была такой похожей, или просто они раз и навсегда усвоили этот предложенный им штамп воспоминаний и боятся от него отступить, как бы не наболтать чего лишнего? Все они были мужественные и героические натуры, но ничего индивидуального, личностного, ничего определенного вы не узнаете. Из сбивчивого рассказа Евгеши даже нельзя было понять, кто был отцом ребенка. Это почему-то тщательно скрывалось. Как видно, он не влезал в узкие рамки штампа, чем-то не соответствовал образу простого советского человека, скромного труженика, мужа и отца.

Она замолчала, и по ее тяжелому молчанию я поняла всю меру ее отчаяния. Мне стало жаль ее, и я предложила компромиссный вариант. На очередную нашу складчину она приведет своего сына, а я приглашу своего знакомого психиатра. Пусть они поболтают между собой, может, что и прояснится.

Не то чтобы мой вариант Евгении понравился, скорей она не могла придумать ничего лучшего. Ее больше всего пугало, как бы наши сотрудники не заподозрили чего дурного. Я поклялась, что все останется между нами, и она нехотя согласилась.

Потом состоялся очередной сабантуй, где я свела этого злополучного принца с не менее злополучным психиатром, о чем сожалею до сих пор. Чуяло мое сердце, что мне не надо было встревать в эту историю.

Диагноз был довольно суровый: психопатическая депрессия. Врач посоветовал бедной матери набраться терпения, не спорить с сыном, не перечить ему, не давить на него, прекратить упреки, скандалы, подозрения. А главное — не принуждать его к деятельности, на которую он все равно сейчас не способен.

Мать не поверила. Психиатр показался ей сомнительным и несолидным шарлатаном.

— Вы только подумайте! — возмущалась она. — Я, значит, должна потакать всей этой лени, разгильдяйству и разложению! Он прогуливает лекции, а я должна смотреть на это сквозь пальцы!

Нет, она никогда не сталкивалась с такими проблемами. В советской литературе, в кино и по телевизору ни разу даже не упоминались подобные случаи. Там все было просто. Достаточно было со всей строгой принципиальностью поговорить с таким лодырем по душам, и он тут же возвращался к нормальной трудовой жизни. Где уж было знать этой партийной вороне, что ни одной самой ничтожной подлинной проблеме никогда не прорваться в эфир, в печать, в кино.

Спорить с ней было бессмысленно.

— Тяжелый случай, — сказал мне потом психиатр. — Впрочем, довольно распространенный. Но при такой мамаше шансы на выздоровление мизерные.

Я испугалась не на шутку и стала расспрашивать подробнее. Психиатр отвечал крайне неохотно, он был недоволен, что его втравили в эту историю.

— Инфантилизм, — нехотя отвечал он. — Затянувшееся детство, запоздалое развитие. Следствие лживого идеализма. Иногда мне кажется, что эти дети только что свалились с луны, где они до сих пор паслись в райских кущах. Первое социальное столкновение, первая же неудача в любви приводит их к гибели… — Психиатр профессионально недоговаривал социальной причины этого заболевания.

— У мальчика неудачная любовь? — спросила я.

— Хуже. — Он задумчиво рассматривал витрины, мимо которых мы проходили.

Мы с ним не были достаточно близки, и он привык скрывать свои профессиональные тайны.

— Недавно такой же мальчик повесился на собственном шарфе. Он был из добротной партийной семьи, не без способностей, писал стихи и даже снялся в кино. Видимо, там, на студии, у него на многое открылись глаза. Оставил записку: «Не скрывайте правду от сестренки». Была у него маленькая сестренка.

— Какую правду? — как дура, переспросила я.

— Вот и я сам думаю — какую? — неопределенно усмехнулся психиатр.

— Вы думаете, что с нашим мальчиком нечто подобное? — спросила я.

— Вы хорошо знаете его мамашу?

— Не то чтобы… — замялась я. — По-моему, нормальная тетка. Сына обожает, ради него она готова на все.

— Вот именно на все — на любую подлость.

И он рассказал мне историю, которая потрясла меня своей нелепостью и тупой жестокостью.

Наш милый мальчик полюбил свою сокурсницу, девочку из другой, более интеллигентной семьи. Пока Евгения была на службе, они проводили время у них дома. Слушали пластинки, курили, читали стихи одного поэта-изгнанника. Соседи донесли матери. Она ворвалась домой посреди дня. Ничего особо страшного она там не обнаружила, разве что было накурено. Но нашей мамаше этого было достаточно, чтобы спустить девочку с лестницы. Мальчик убежал следом и не ночевал дома. Евгения подняла на ноги милицию. Мальчика нашли в университете. Он вернулся домой сконфуженный, но не стал просить у матери прощения, потому что не чувствовал за собой никакой вины. Он наивно полагал, что мать сама должна извиниться перед девочкой и вернуть ее в дом. Но мать наотрез отказалась это сделать. В отсутствие сына она нашла в его столе книжку злополучного поэта-изгнанника. В стихах она ничего не поняла, но, к своему ужасу, обнаружила, что книжка издана в Нью-Йорке. Недолго думая она настряпала письмо в университет, где обвиняла эту девочку в совращении ее сына. Она запечатала письмо вместе с книгой в конверт и отнесла в деканат. Девочку, разумеется, тут же выгнали, а мальчика еще долго прорабатывали на всевозможных собраниях. Этот случай открыл глаза нашему герою, он стал видеть все в другом свете. Мир, только что безмятежно розовый, вдруг обернулся угрожающе тупым и зловещим.

— Мальчик нормальный, и реакция у него нормальная, но я за него не ручаюсь, — закончил свой рассказ психиатр.