Александр Андреев - Спокойных не будет

• Название: Спокойных не будет
• Автор: Александр Андреев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1979

Читатели уже знакомы с первой частью романа Александра Андреева «Рассудите нас, люди». Она вышла впервые в «Молодой гвардии» в 1962 году. Во второй части — «Спокойных не будет» — автор продолжает рассказ о нравственном мужании молодых рабочих и студентов.

Действие первой части романа происходит в Москве, во второй части оно перемещается на большую сибирскую стройку, куда отправляются по комсомольским путевкам ребята из строительной бригады Петра Гордиенко.

---

Мотор бульдозера сердито взревел, нож стукнулся в ствол лиственницы, стронул его с места. Снег над берлогой зашевелился, и вскоре из-за корневища показалась мохнатая медвежья морда с налипшими комьями снега на клоках шерсти. Увидев перед собой такую толпу людей и столько непонятно и свирепо рычащих машин, он, должно быть, пришел в ужас и по-человечьи заслонил глаза лапой, как бы от внезапно навалившегося кошмара, от наваждения. Он отнял лапу и взглянул еще раз: нет, это не сон — люди стояли полукольцом и смеялись. Маленькие глазки его выражали изумление, беспомощность и тоску. Он наверняка вспомнил в этот момент, как радовался, найдя такое глухое и удобное место, где можно пролежать до весны, отдохнуть всласть. И вот — на тебе! — надвинулось нежданное, невиданное...

Медведь от страха присел, скрывшись за корягой. Затем выпрыгнул из берлоги и, проваливаясь в сугробы, смешно, неуклюже вскидывая зад, побежал прочь, большой, бурый, снег и клочья мха осыпались с мохнатого хребта.

— Стреляй! — крикнул мне Серега Климов.— Уйдет ведь! Стреляй!..

— Стой! — что есть мочи рявкнул Трифон медведю.

Зверь как будто догадался, что этот окрик касается именно его, остановился, встал на задние лапы и, обернувшись к нам грудью, поднял вверх передние лапы, точно сдавался на милость победителей. Он молил нас о пощаде.

Мне жаль было его убивать. Он показался мне в этот момент добрым и незащищенным, с обаятельной, беззлобной мордой, сквозь густую шерсть пробивался блеск крошечных глаз. Я на секунду вспомнил Женю: она не разрешила бы мне убивать этого зверя, как бы явившегося к нам из нашего детства, из сказок — Мишку Косолапого. Я опустил ствол ружья. Серега, сгорая от нетерпения и азарта, пританцовывал возле меня.

— Стреляй же, болван! Гляди, какая позиция!..

— Отстань!

— Ты чего? — спросил Трифон и тоже опустил ружье.— И я не стану...

— Стреляйте же, идиоты! Уйдет зверь! — Серега Климов выхватил у Трифона двустволку. Грохнул выстрел.

Медведь покачнулся, будто его толкнули в грудь, замотал головой, как бы осуждая пас, и, обхватав себя лапами, охнув, сел на снег.

Серега бросился к убитому зверю. За ним не спеша зашагал Трифон, побежали ребята...

— Вот это удар! — крикнул Илья Дурасов.— Одним выстрелом — наповал! Прямо в сердце. Молодец, Сергей!

Убитого зверя протащили по снегу к машине и подняли в кузов, положили поверх брезента, и колонна двинулась дальше.

К вечеру сильно потеплело, и ночью повалил снег. Я проснулся оттого, что мне стало тяжело дышать, будто кто-то придавливал сверху все тяжелей и тяжелей. Я чуть приподнял с лица одеяло и взглянул вверх. И сейчас же глаза мне залепило холодными снежными хлопьями. В лесном безветрии снег ложился прямо, обильный, тихо шелестевший в ветвях, шипел, попадая на огонь костров, и костры окутывались банным паром. Приподнявшись, я огляделся вокруг. Все лежавшие у костров люди были покрыты толстым слоем снега — белые недвижные бугорки, как медведи в берлогах. И палатки покрылись белым.

— Не спишь, Алеша? — Петр Гордиенко осторожно, чтобы не разбудить Елену, повернулся ко мне лицом.— Вот это снег, я сроду такого не видывал. Насыпает сразу вороха... Мы правильно сделали, что пошли всей колонной, а то после такого снегопада опять пришлось бы пускать бульдозеры.

— Конечно, правильно,— сказал я шепотом.— Мы все вместе, все в одинаковых условиях. Это очень важно.

— Как настроение у ребят?

— Нам не привыкать. Кроме того, новизна, новые люди, знакомства, дружба завязывается...

— А как ведут себя «интеллигенты»? — В вопросе Петра звучала веселая ирония.

— «Интеллигенты» покрепче Сереги Климова оказались. Молодцы ребята. Без юмора ничего не делают. Посмеиваются надо всем, а больше над собой, как будто для них нет ничего святого. Леня Аксенов, например. Слова путем не скажет, все с вывертом: «сэр», «господа». А Катя Проталина — просто прелесть, как сказала бы Женя... Но устали, Петр. Все мы устали. Физически устали. И озябли. Я бы сказал даже, душой озябли. Заросли щетиной — ни побриться, ни помыться... Сколько нам еще идти?

— Думаю, еще один день и еще одну ночь придется провести в лесу...— Петр вздохнул, платком вытер мокрое лицо, покрылся краем одеяла.— Ко всему был готов, Алеша. А вот о таких ночлегах и не помышлял, даже в голову такое не приходило. Скорее об Африке думал: пошлют, дескать, что-нибудь строить в Африке... А тайги и в мыслях не было. Но так уж, видно, устроена судьба человеческая: чего не ждешь, то обязательно и явится. Этим, должно быть, и загадочна жизнь — неожиданными поворотами, редко веселыми, чаще драматическими.

Я ответил, чуть помедлив:

— Без таких поворотов пропадешь от тоски, от отчаяния. Или жиром затечешь...

— О Жене думаешь? — спросил Петр.

— Все время. Отделаться не могу — стоит перед глазами, да и только. Чудится, будто таится она за каждым деревом и вот-вот выйдет навстречу. Лишь во сне забываюсь, и то ненадолго...

Петр промолчал, может быть, задремал. А снег все падал, падал, не торопясь, тяжело, густо, шелестя в ветвях, шипя на горящих поленьях, и казалось, не будет ему конца.

И вот поход наш завершился. Рано утром, когда рассвет, путаясь в густых переплетениях заснеженных ветвей, едва пробился к земле, мы снялись с последнего лесного ночлега и вышли к постоянному нашему пристанищу.

Перед нами расстилалась, уходя вправо и влево, широкая равнина Ангары. Река была скована торосистым льдом и занесена свежими, чистейшей белизны снегами. За рекой взбиралась по взгорью и уходила за горизонт тайга, седая от морозов и снегопадов. Из-за горизонта, пробиваясь сквозь студеное марево, оранжевым лохматым комом вставало солнце. Лучи, скользнув по верхушкам деревьев, упали на речную равнину, взрывали снег, и во все стороны расплеснулись колючими иглами искры, окатили с головы до ног, ударили по глазам, ослепляя.

Катя Проталина звонко засмеялась — так смеются от внезапно нахлынувшего чувства восторга — и, раскинув руки, попалил ась в снег, лежала так, глядя в безоблачное розовое небо и улыбаясь. Петр Гордиенко толкнул меня, и я, увлекая за собой Петра, полетел в сугроб. Ребята, наскакивая друг на друга, барахтались, катались по снегу, радуясь тому, что переход окончился, что самое, быть может, изнурительное, тяжелое осталось позади и что мы достигли цели.

Петр Гордиенко огляделся и, указав на берег, полого спускающийся к реке, сказал бульдозеристу Анохину:

— Глеб, здесь будем ставить палатки.— Расстегнув полушубок, он достал из кармана пиджака карту, развернув, взглянул на нее, отметил точку.— А теперь идите за мной. У кого есть ружья, захватите. Будорагин и Токарев, вы приготовили то, о чем я вас просил?

— Мы свое дело знаем,— ответил Трифон.— Веди.

Петр двинулся вдоль берега. Все, кто был свободен, пошли за ним, по самый пояс проваливаясь в белых и рыхлых ворохах. Более получаса мы лезли по снегам, то скатываясь в низины, то взбираясь на бугры. Мы шли неустанно, весело, в пальто и в полушубках нараспашку — было жарко,— знали, что сейчас наступит самый торжественный момент, который завершит наш долгий и нелегкий путь.

Наконец, сделав последнее усилие, мы поднялись на скалу, самую высокую точку в этом месте реки,— Горбатый мыс. Скала как бы нависала над самой водой, и смотреть вниз было страшновато: кружилась голова.

— Здесь,— сказал Петр и встал в середине площадки, похожей на пятак.— Трифон, устанавливай флагшток. Алеша, прикрепляй флаг...

Трифон воткнул в снег высокий, очищенный от коры шест. Ребята начали утрамбовывать ногами снег у его основания, обкладывать камнями, укреплять стропами, чтобы его не свалило ветром. Флагшток стоял, прямой и белый, как свеча.

— Алеша, поднимай флаг,— сказал Петр.— У этой скалы ляжет плотина будущей гидроэлектростанции, Ильбинской. И мы на этой скале первые. Поздравляю вас, друзья, с этим великолепным человеческим званием!

Я подошел к самодельному флагштоку и взялся за шнур. И сейчас же ко мне подскочила Катя Проталина, за ней Анка, Трифон, Илья Дурасов, Серега Климов, как бы нехотя, принужденно приблизилась и Елена Белая. Все, кто мог дотянуться до веревки, взялись за нее. И флаг под шум и крики столпившихся вокруг шеста людей пошел вверх, достиг вершины и затрепетал, текучий, алый, пламенем своим как бы озаряя все пространство вокруг...

— Залп! — скомандовал Петр.— Еще залп! Еще!..

Трижды прозвучали выстрелы из восьми ружей-двустволок, возвещая таежному краю о нашем прибытии. Мы долго еще толкались на скале, не расходясь, с немым изумлением оглядываясь вокруг: взгляд привыкал к новым, еще не опознанным далям.

Бульдозеристы, когда мы вернулись назад, уже расчистили площадку под палаточный городок. Ребята разбивали палатки, в них настилались временные полы — тщательно обтесанные, гладкие, промороженные сосновые бревна. В промежутках между ними проглядывал снег. Девушки устанавливали в палатках железные койки, строго, по-солдатски накрывали одеялами. Электрики возились у передвижной электростанции, тянули провода к палаткам, к домику Кати Проталиной.