Евгений Туинов - Из-за девчонки (сборник)

• Название: Из-за девчонки (сборник)
• Автор: Евгений Туинов
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-08-005036-7

В сборник включены произведения современных писателей о первой любви.

Для среднего и старшего школьного возраста.

---

Но бывает, не учителя нам, а мы им в течение многих лет снимся в страшных снах. Колюня Рублёв как раз тот случай. Могу поручиться: кто-то из учителей до сих пор встает по утрам разбитым из-за него.

Но не будем сразу сильно наседать на него за это. Совсем не действовать на нервы учителю ученик не может – такова жизнь. Тем более что, досаждая учителям, Колюня чаще всего ничего против них самих не имел. Ему нравилось смешить класс. Нравилось разнообразить монотонную школьную жизнь. И ничего в этом плохого, кроме хорошего, согласитесь, нет.

Нет? Но учителя год за годом вышибали из Колюни эту привычку, да с такой силой, что он, бывало, на большой скорости вылетал вместе с ней из класса. Да еще с приказом немедленно идти к директору и самому доложить, за что был выгнан. Происходило иногда и такое. Колюня оставался на месте, а учительница, с красным от возмущения лицом, стремительными и грозными шагами покидала класс.

Дело, вы догадались, заключалось в том, что Колюня потешал товарищей в неподходящее время – на уроке. И если некоторые его соученики, так же, как и он, по природе склонные к балагурству («братья Карамазовы», например), с годами становились тише и смирнее, то Колюня, наоборот, все сильнее входил во вкус. Отработав один прием шутовства, он тут же придумывал другой. Мог, к примеру, нарочно опоздать на урок, а затем энергичным шагом войти в класс и, замахав на товарищей руками, великодушно сказать им: «С-сидите, чего там?!» – хотя, как вы догадываетесь, никто и не собирался вставать. В трудное, если не сказать плачевное, положение попадала учительница. «Ничего смешного, Рублёв!» – стыдила она его за выходку под хохот всего класса. Да и сама еле сдерживала улыбку. Мало того, она приказывала Рублёву побыстрее сесть на место, а кто-нибудь из соучеников, развивая образ Колюни – Великого, но Скромного Деятеля, услужливо раскатывал перед ним воображаемую ковровую дорожку. А Рублёв – рад стараться! Шел меж рядами, ласково кивая всем, на ходу раздавая автографы.

Что могла учительница ответить на это? Выгнать из класса? Назвать его выходку чистым хулиганством? Да ведь Рублёв только этого и ждал! В его обманчиво ленивых голубеньких глазках, как на табло, уже светился вопрос: «А что? Один я опаздываю?» И верно: этим грешил не один он… Голыми руками его трудно было взять! Но чувствую: сколько ни рассказывай о Колюниных выходках, ни одна из них не покажется особенно смешной. И чтобы понять, почему же он имел-таки успех у одноклассников, надо знать, в какой момент, после каких слов учителя, с каким выражением лица Рублёв высказывался. Каждый по себе знает: иному человеку достаточно рот открыть – все уже улыбаются.

И я бы погрешил против истины, если бы представил своего героя всего лишь неистощимым на выдумку весельчаком. Таких-то даже самые строгие учителя, хотя и поругивают, в душе любят. Увы, Колюня и по отношению к своим наставникам был Колюней.

Для наглядности приведу всего один случай (и чтобы меня не упрекнули в распространении образцов дурного поведения, им и ограничусь). Итак, идет урок зоологии. Проводит его знакомая нам по началу романа Ольга Михайловна. Как учительница она очень старательна, знает свой предмет так, что когда объясняет, предположим, строение речного рака, то смотрит на класс, а указкой, не оборачиваясь, точно попадает раку, изображенному в разрезе, во все его органы, в том числе и в глаз.

Эту снайперскую точность она выработала за многие годы преподавания и в силу необходимости следить, не занимаются ли посторонними делами ученики в то время, когда она с ними делится знаниями. Вот на такой ее поразительной способности Колюня на одном уроке и сыграл. Он был дежурным по классу и вовремя не повесил схему коровы в разрезе, за что и был резко раскритикован Ольгой Михайловной. Он начал с виноватым видом рыться в шкафу и искать схему. Между тем учительница, лицом устремленная к классу, уже приступила к основным признакам отряда млекопитающих. И она долго не могла понять, почему ученики корчатся от смеха, стоит ей, как обычно не глядя, показать, где у коровы рога, копыта, сычуг и другие органы. Она не знала, что за ее спиной висит уже пройденный рак в разрезе…

Не ей одной он устраивал каверзы. Но можно сказать, что ей чаще, чем другим. У них была пылкая взаимная нелюбовь. Колюне сразу не понравилось, что Ольга Михайловна рассказывает точно по учебнику, а ей – что он, слушая ее, издевательски водит пальцем по строчкам.

Но двух учительниц он никогда не трогал – классную Людмилу Сергеевну и только что вошедшую в восьмой «А» Наталью Георгиевну.

Правда, к последней, отыскивая уязвимые места в ее характере, он несколько раз пристреливался. Но Наталья Георгиевна знала его повадки. Как только он начинал втягивать в себя воздух, она быстро говорила:

– К доске пойдет Рублёв!

Она любила короткие ответы. Слушала с неподвижным, как бы наглухо застегнутым лицом. Ее большие прозрачные глаза не выражали ни осуждения, ни похвалы. «Достаточно», – могла она прервать ответ в самом начале, и это не всегда означало, что она недовольна. Она по первым словам ученика догадывалась, учил тот или, эксплуатируя зрительную память, за минуту до звонка подержал перед глазами учебник. Никакой пощады тому, кто не учил, она не давала. Любые причины, которые могли помешать приготовить физику, историю, английский, ботанику и т. д., она не считала уважительными для литературы и бестрепетной рукой ставила двойки в классном журнале.

Этим она выводила из себя завучей школы, убежденных, что литература, каким бы важным предметом она ни была, не должна плохо влиять на процент успеваемости. «По мне, так: или пусть учит литературу, или пусть идет на завод и в вечерней доучивается», – однотипно отвечала она всем, кто уговаривал ее войти в положение отстающего по ее предмету ученика.

И ценила она не только серьезное отношение к литературе, но и природные наклонности к ней, рассуждая так: что если ученику что-то не дано, незачем его обманывать отличными отметками, довольно с него и просто хороших. Именно поэтому Валерий Коробкин, как ни бился, никогда не получал у нее пятерок. «Сухо», – писала она в конце его безошибочных, без помарок сочинений и выставляла четверки. И не изменила своей привычке, хотя мать Валерия несколько раз предупреждала ее, что пойдет к депутату.

Литература Колюне давалась легко. Его ответы Наталья Георгиевна слушала дольше других. И если не считать, что она пару раз застукала его за игрой в шахматы (как все плохие игроки, Рублёв считал каждый проигрыш случайностью и втравливал Коробкина в переигрывание партии, начатой на переменке), их отношения складывались более или менее мирно. Жалобы на его выходки, иногда раздававшиеся в учительской, она выслушивала вполуха, с тонкой улыбкой на плотно сжатых губах. «А вы не подставляйтесь», – обычно давала она как коллега коллеге совет Ольге Михайловне, чаще других учителей предававших анафеме Рублёва.

Людмилу Сергеевну, как раньше говорилось, Колюня тоже не жалил своим язычком. И это было странно. Говоря словами Натальи Георгиевны, она только и делала, что «подставлялась».

Классная, случалось, не хуже некоторых учеников опаздывала на свои первые часы. Влетев в класс, на ходу разматывала шаль, взбивая короткую стрижку, и, прежде чем начать урок, обычно начинала жаловаться на своего сынишку. («Представляете, чтобы не идти в садик, он на этот раз спрятал валенки в стиральную машину!..») Со своим классом разговаривала так, словно ученики должны были лучше ее знать, как с ними справляться. («Говорите, что мне с вами делать!» – так начинала она классные часы.) Грозила и умоляла их не скатываться на последнее место по чистоте. («Мало мне своих грязнуль дома?!»)

И еще у нее была потешная привычка – объясняя тему, стоять около парты и на чьей-нибудь голове держать руку. Увлечется рассказом, а руку не убирает. Колюня однажды спросил, зачем она это делает. Классная ответила, что рукой она снимает положительные заряды, излишек которых, согласно одной теории, затуманивает мозги. «А у вас каких зарядов больше?» – прицеливаясь, поинтересовался он. «Успокойся, у меня одни отрицательные», – сказала она, показала ему язык и придавила его рыжую голову к парте, чтоб он умолк… Со временем все так привыкли к ее руке, что обойденный ею начинал думать, что классная его невзлюбила. «А мне?!» – однажды, чуть не плача, воскликнул легкоранимый Витек Перовский, когда классная подержала руку на голове Оли Самохваловой, а его обошла.

Классная понимала шутку. Особенно это проявлялось в турпоходах, в которые она любила ходить с классом. («Это у меня единственная возможность заставить моего Михрютку – так называла она мужа Михаила, конструктора с АЗЛК, – хотя бы один день побыть в роли отца и позаниматься, как я всю неделю, хозделами…») Она пела вместе с ними под гитару в электричке, покрикивала, когда они («неженки и дохлятины несчастные!») падали от усталости прямо на тропе, и нисколько не обижалась, если кто-то, не разобравшись в темноте, запускал в нее рюкзаком или если они утром, зная, что она любит поспать, по команде «раз-два-три!» выдергивали колышки у ее палатки и заставляли беспомощно барахтаться в складках брезента. И, слушая ее проклятия в их, «мучителей» и «садистов», адрес, они понимали: Людмила Сергеевна не играет с ними, а играет вместе с ними и, может быть, доигрывает что-то недоигранное в своем детстве…