Елизавета Дворецкая - Битва колдуньи. Сага о мечах

• Название: Битва колдуньи. Сага о мечах
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Издательство: Литагент «Клуб семейного досуга»7b51d9e5-dc2e-11e3-8865-0025905a069a
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-5949-5

Хёрдис – внебрачная дочь знатного правителя, обладающая необычайными способностями. Свои колдовские чары она использует во вред людям, насылая страшные болезни и бедствия как на своих соплеменников, так и на врагов. Пытаясь отомстить собственному отцу Фрейвиду, Хёрдис начинает войну… Два племени, квитты и фьялли, сходятся в решающей битве, и Хёрдис наслаждается своей победой. Но она еще не знает, что ее уже ищет великан Берг – страж камней, охраняющий покой здешних мест…

Книга также выходила под названием «Стоячие камни».

---

– А ты умеешь видеть духов? – Моди настороженно посмотрел на нее. – Я не знал.

– Все женщины в нашем роду знают много тайного. Здесь, в Прибрежном Доме, мы живем летом, а на зиму перебираемся в нашу внутреннюю усадьбу. Она называется Кремнистый Склон, и до нее ехать пять дней вглубь полуострова. Она расположена неподалеку от Раудберги. Знаешь эту гору? Там наше древнее святилище. Оно называется Стоячие Камни.

– То, из которого квитты прогнали великанов? Это в Медном Лесу?

– Да, раньше там было святилище великанов. Один великан и сейчас еще живет неподалеку.

– Ну, это бредни! – отмахнулся Моди.

– Ничего не бредни! – строго возразила Ингвиль. – Я сама видела его не раз. Его зовут Свальнир – Стылый, и он живет в Великаньей долине. А под горами Медного Леса когда-то давно жило чудесное племя – я не знаю точно, люди это были или альвы. Их называли ундербергами – «подгорными». Много поколений назад, когда люди только пришли к Раудберге, это племя давало о себе знать. Ундерберги не могут выходить из-под гор днем, потому что не выносят солнечного света, но они оставляли свои товары в пещере. Ее называют Меняльной пещерой, я была в ней. Только сейчас в нее уже никто не приходит. Не знаю, существуют ли ундерберги теперь. А в те времена один из моих предков даже сосватал себе в жены женщину из этого племени. Ее звали Синн-Ур-Берге, Синн Из-Под-Горы. Она принесла нам много тайн. От нее все наши знания и способности. Правда, моей сестре досталось больше силы, чем мне, но, может быть…

– А что же я не вижу здесь твою сестру? Я даже впервые слышу, что у тебя есть сестра! Почему она не поможет тебе?

– Боится «гнилой смерти», я думаю.

– Тогда никаких волшебных сил в ней нет! – отрезал Моди. – По-настоящему мудрые люди ничего не боятся.

Шесть суток Ингвиль и Моди по очереди сидели возле Хродмара, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Ночью на седьмые сутки нарывы на его лице начали вскрываться. Серая гнилая жидкость вытекала, сохла на коже, застывала желто-бурой коркой. Вскрывшиеся язвы Ингвиль велела обкладывать листьями земляники, присыпать порошком корня аира, мазать мазями из багульника и сушеницы. На это лицо нельзя было смотреть без содрогания, но Ингвиль уверяла Моди, что это добрый знак.

– Те, кто умерли, не дотянули до этого! – с воодушевлением и почти с радостью, порожденными надеждой, говорила она. – Раз гнойники вскрываются, значит, он выживет! Ведь я говорила! Ты помнишь? Он выживет! Только не позволяй ему и другим чесаться. От этих корок у них будет страшный зуд, но моя бабушка говорила, что если позволить им расчесаться до крови, то они непременно умрут.

Ее радость мог бы понять воин, в разгар долгой и жестокой битвы вдруг ощутивший, что ряды противника дрогнули и начинают отступать. А противницей Ингвиль была сама Хель! Впервые ей приходилось выдерживать такую жестокую битву почти без помощи, без чужих советов и наставлений. От первого робкого проблеска успеха у нее вдруг прибавилось сил и всю усталость как рукой сняло. Она почувствовала себя другим человеком – еще не такой мудрой и умелой, какой была бабушка Сигнехильда, но уже на пути к этому! Ингвиль ликовала в душе, словно сама родилась заново.

– Должно быть, бабка многому успела научить тебя, – заметил Моди. – И смелость твоя достойна твоего знатного рода. Как ты говоришь, называлось то чудное племя – ундерберги?

– Ты знаешь, духи умерших предков сопровождают живых. И моя бабка сейчас со мной. Еще когда я увидела на отмели ваш корабль, мне как будто кто-то изнутри подсказал, что у вас беда. Это была она.

Моди окинул горестным взглядом темную землянку. С каждым из этих людей он жил под одним кровом, ел общий хлеб, делил скамью на корабле, трудности походов, опасности битв, радость побед и сладость добычи и славы. Каждый из этих людей был ему родным, и он не мог без боли думать о том, что ненасытная Хель заберет кого-то еще. Кого? Хрольва или Ульва? А может, Эгиля? Лейва Большого? Чтобы его новорожденный сын, появившийся за время их путешествия дома, в Аскефьорде, никогда в жизни не увидел отца?

– Да, я теперь часто думаю о вмешательстве духов! – со вздохом сознался Моди. – Послушай, йомфру… Я слышал, у вас тут есть какой-то священный камень, где живет тюлень… Может, если мы принесем ему жертвы, он помилует моих людей?

– Большой Тюлень гневается, если ему не приносят жертв, когда проплывают мимо. И мой отец принес жертвы в тот же день, как вы здесь появились, – чтобы мор не перекинулся на усадьбы в округе. И Большой Тюлень уберег нас. А вам теперь… Конечно, он не откажется от жертв и сейчас, но, боюсь, проку будет немного… И знаешь, я впервые слышу, чтобы он насылал болезнь. Раньше он мстил только дурной погодой и встречным ветром. Ну, еще плохой ловлей.

Три следующих дня были для Моди самыми мучительными. Он не отходил от племянника ни на шаг и не выпускал его рук из своих, не давая расчесывать желто-бурую корку, покрывавшую все тело. Для верности руки Хродмара привязывали к лежанке, он стонал и метался, и Моди страдал, как если бы был болен он сам. – Неужели он все-таки умрет после всех этих мучений? Я не знаю, как вернусь к моей сестре Стейнвёр и скажу, что ее единственный сын умер! – твердил он Ингвиль, чуть не плача и даже не пытаясь сохранять внешнюю невозмутимость. – Лучше бы умер я сам!

Теперь, когда появилась надежда на выздоровление, потерять племянника было бы вдвойне горько.

Зато как же счастлив был Моди, когда увидел, что корки начали отпадать! Сначала от них очистилось лицо, потом шея, руки, ноги. Как птенец из скорлупы, как змея из старой кожи, Хродмар заново рождался на свет. Теперь он был в сознании, и хотя говорить от слабости еще не мог, кровавые отеки исчезли и на Моди смотрели знакомые голубые глаза.

Увы! Только глаза и остались от прежнего Хродмара сына Кари. Все лицо его покрывали шрамы от вскрывшихся гнойников, и кожа стала бугристой, сплошь усеянной впадинами и выступами. Черты лица переменились совершенно: ни друг, ни кровный враг не узнали бы его теперь. Но Моди не помнил себя от радости, что племянник выжил и начинает поправляться. На перемены в его внешности он не обращал внимания, полагая, что и это пройдет когда-нибудь, да и что за важность?

Из-за «гнилой смерти» дружина потеряла двадцать семь человек, и Моди говорил, что еще ни в одном боевом походе ему не случалось нести таких тяжелых потерь. Прах погребли в общем кургане, насыпанном неподалеку от отмели, на опушке ельника. Но остальные постепенно выздоравливали. День за днем лица больных очищались от гнойных корок, силы понемногу возвращались к ним.

Убедившись, что прямая опасность миновала, Фрейвид хёвдинг стал приглашать Моди в усадьбу. Но его племянник еще не вставал и не покидал землянку, и Ингвиль по-прежнему приходила сюда каждый день. На Хродмара она смотрела с тайным удовлетворением, чувствуя нечто похожее на материнскую гордость: ведь он был первым, кого она вылечила от смертельной болезни! Только на ладонях у него еще оставалось немного сухой шелухи, а лицо совсем очистилось. Его нынешние черты под множеством мелких шрамиков и рытвинок могло бы испугать непривычного человека, но Ингвиль не была к нему слишком строга. Хродмар, живой и почти здоровый, казался ей творением ее собственных рук, а ведь, как говорится, всяк свою работу хвалит!

Однажды Ингвиль принесла ему жидкой каши. Он уже мог есть, хотя был еще слаб, как новорожденный младенец. Один из хирдманов приподнял его, Ингвиль села на край лежанки, держа горшок с кашей на коленях.

– Сейчас будем кушать, – бормотала она, поудобнее устраивая горшок на коленях. – Кашка вкусная! От нее ты сразу поправишься…

Она говорила с ним, будто с ребенком: ведь она знала этого человека только бессловесным и беспомощным, как новорожденный младенец, и ее обычная застенчивость была забыта. Она привыкла, что в этой землянке ее услуги принимают, не замечая ее самой, и чувствовала себя невидимой. Набрав в ложку каши и пробуя, не горячо ли, Ингвиль подняла глаза и вдруг встретила взгляд Хродмара. Он смотрел на нее в упор, и ясная осмысленность его взгляда вдруг поразила Ингвиль. В ее душе что-то сдвинулось, и она внезапно осознала, что рядом с ней находится разумный человек, а не страдающее животное, каким он был до сих пор. В памяти сразу всплыли рассказы Моди о гордости его племянника, для которого даже дочь конунга граннов была недостаточно хороша, и она немного смутилась. Но тут же ей стало любопытно: так какой же он, Хродмар сын Кари, гордость Аскефьорда, ее руками возвращенный к жизни?

– Кто ты такая? – хриплым голосом тихо спросил Хродмар, так что Ингвиль едва разобрала его слова.

– Я – дочь Фрейвида Огниво, хёвдинга Квиттингского Запада, – ответила она. – Ваш корабль вынесло к нам на берег, неподалеку от нашей усадьбы. Она называется Прибрежный Дом. У вас тогда уже больше половины людей были больны, а ты лежал без памяти. С тех пор прошел почти месяц, вот-вот настанет Середина Лета.