Артём Кобзев - Эрос за китайской стеной

• Название: Эрос за китайской стеной
• Автор: Артём Кобзев
• Издательство: Пионер : АСТ : Астрель
• Жанр: Эротика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-007916-8

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

---

Уездный начальник признал ее слова убедительными.

— Говоришь-то ты складно, да только на сердце у тебя совсем не то, что на языке! — засмеялся он и велел Ляоюань стать на прежнее место.

Тут же последовал приказ палачам: обеим монахиням — по пятьдесят палок, послушницам из восточного придела — по тридцать, обоим прислужникам — по двадцать. Спины и бока наказуемых обратились в кровавое месиво, и кровь их залила место расправы. Затем начальник уезда собственноручно начертал приговор: монахинь Цзинчжэнь и Кунчжао за прелюбодеяние и смертоубийство, в согласии с законом, обезглавить; послушниц из восточного двора продать в казенные веселые заведения, а перед тем бить палками по восьмидесяти ударов каждой; прислужников за недонесение бить палками нещадно; обитель Отрешения от мирской суеты, ставшую притоном разврата, снести, а имущество обители передать в казну; настоятельнице Ляоюань и ее ученице, укрывшим прелюбодеек, но не знавшим об их преступлениях, заменить телесное наказание денежным штрафом; послушницу из западного двора возвратить к мирской жизни. Что же касается Хэ Дацина, то поскольку он за свои прегрешения получил сполна, о нем в приговоре не упоминалось. Семье было разрешено забрать его тело и похоронить. После оглашения приговора каждый из обвиняемых поставил под ним свою подпись.

Обратимся теперь к старику со старухой, которые по ошибке признали умершего господина Хэ за своего сына. Стыдясь своих слез, пролитых накануне над гробом, они так и горели злобой и ненавистью к старому монаху. На коленях поползли они по помосту, умоляя уездного вернуть им сына. Старый монах клялся, что на него возводят напраслину, что Цюйфэй обокрал монастырь и схоронился дома у стариков. Обе стороны кричали и спорили так яростно, что уездный растерялся. Он подозревал монаха в убийстве, но улик не было никаких, и притянуть монаха к ответу было не так просто. Вместе с тем, если бы Цюйфэй спрятался дома, старики едва ли решились бы обратиться в суд и действовать с такою настойчивостью. Подумав немного, уездный сказал:

— Жив ваш сын или нет — никому не известно. С кого тут спросишь? Вот когда раздобудете надежные доказательства, тогда и приходите! Увести осужденных! — распорядился он.

Двух монахинь и двух послушниц повели в тюрьму. Настоятельнице Ляоюань, переряженному монашку Цюйфэю и обоим прислужникам — до тех пор, пока не объявятся люди, готовые взять их на поруки, — тоже предстояло заключение под стражей. Затем из ямыня вышли старый монах и родители Цюйфэя, которые собирались продолжать розыски сына, а за ними пошли по домам и все остальные. Как принято и установлено, в присутствие входили через восточные двери, а выходили через западные. Когда настоятельница Ляоюань и Цюйфэй спустились с западного крыльца во двор, их охватило ликование. И недаром — ведь настоятельница обманула самого начальника уезда, ей удалось, что называется, скрыть свою гниль и мерзость. Цюйфэй, боясь, как бы его не узнали, опустил голову на грудь и спрятался за спинами впереди идущих. Но не успели они выйти из западных ворот ямыня, как старик снова принялся ругать старого монаха.

— Плешивый разбойник! Убил моего сына да еще надумал меня дурачить подсунул чужой труп!

И старик бросился на монаха с кулаками.

Монах, видя неминуемую опасность, громко закричал. На его счастье, поблизости оказались с десяток учеников и мальчишек — послушников из его обители — они пришли к ямыню узнать, чем кончился суд. Услыхав жалобные вопли своего наставника, они бросились к нему на помощь, повалили старика на землю и принялись молотить кулаками. Боясь за отца, Цюйфэй взволновался настолько, что даже забыл о своем женском наряде.

— Братья! Братья! Не бейте его! — закричал он, подбегая к месту свалки.

Послушники подняли глаза и сразу его узнали. Отпустив старика, они обступили товарища.

— Наставник! Наставник! Цюйфэй нашелся! Вот это да! — закричали они настоятелю.

— Это монахиня из обители Великого Блаженства, — сказал стражник, не сразу поняв в чем дело. — Она будет содержаться под стражей, пока ее не возьмут на поруки. Вы, наверное, обознались!

— Вот оно что! Ты переоделся монахиней и веселился в женском монастыре! А тем временем из-за тебя наш учитель терпел столько мук!

Тут только все сообразили, что происходит. Раздался оглушительный хохот. Настоятельница Ляоюань с позеленевшим лицом проклинала Цюйфэя. Старый монах растолкал учеников, схватил мнимую монахиню за шиворот и принялся колотить.

— Проклятый ублюдок! Ты веселился, а я из-за тебя чуть не пропал! Сейчас же пойдем к начальнику уезда!

И он потащил Цюйфэя в ямынь.

Отец Цюйфэя мигом понял, что сыну грозит суровое наказание, и стал умолять монаха:

— Уважаемый учитель, я был несправедлив и кругом неправ. Я отблагодарю тебя, не останусь в долгу, только сжалься над сыном, не тащи его к уездному! Какникак, а ведь он был твоим учеником.

И он отбивал поклон за поклоном.

Но монах, перетерпевший от старика столько обид и поношений, слушать ничего не хотел и продолжал тянуть Цюйфэя за собой. Стражник повел назад настоятельницу.

— Что такое, монах? Зачем ты привел обратно эту женщину? — удивился уездный начальник.

— Отец ты наш, это не женщина, а мой ученик Цюйфэй, переодетый женщиною!

— Что за наваждение! — засмеялся начальник уезда и приказал Цюйфэю выкладывать все начистоту.

Монашек не стал запираться и во всем признался.

Начальник уезда вынес приговор: настоятельнице и беглому монаху дать по сорок палок, после чего Цюйфэя наказать по всей строгости закона, а бывшую настоятельницу продать в услужение, а чтобы другим было неповадно, надеть на обоих кангу, вычернить пол — лица краскою и в таком виде провести по городу; обитель Великого Блаженства разрушить до основания; старого монаха и родителей Цюйфэя за отсутствием вины отпустить с миром.

Старики словно языки проглотили. Размазывая по лицу слезы и утирая носы, они уцепились за кангу и вышли вместе с сыном из ямыня.

Это происшествие вызвало в городе большое волнение. Все жители, от мала до велика, сбежались посмотреть на преступников. А какой-то шутник успел мигом сложить песенку:

Жаль тебя, старик-монах:
Скрылся ученик-монах.
В женском платье жил без страха.
Не признали в нем монаха.
Объявился лжемонах,
И в беде уже монах.
Умер, думали, монах.
Оказалось, жив монах.
«Молодой монах в беде!
Все кричали на суде.
Бей монаха-старика,
Погубил ученика!»
Только в драке под конец
Обнаружился беглец.
Из-за юного монаха
Старичок дрожал от страха.
А монахини-блудницы
Не успели схорониться.

Родственники Хэ Дацина вместе с Третьим Куаем прибежали к госпоже Лу и сообщили ей о суде, о признании монахинь и приговоре уездного. Госпожа Лу едва не умерла от горя. В тот же вечер она приготовила гроб, одеяние для умершего и обратилась к начальнику уезда с просьбой допустить ее в опечатанную обитель. Тело Дацина переложили в новый гроб и, выбрав подходящий день, предали земле на семейном кладбище.

Что еще осталось рассказать? Старая настоятельница обители Отрешения от мирской суеты умерла с голода, и староста с помощниками, сообщив о ее смерти начальнику уезда, похоронили старуху. А госпожа Лу, постоянно держа в памяти дурной пример своего мужа, который сгубил себя блудом, дала сыну самое строгое воспитание. Впоследствии сын ее получил ученую степень Сведущего в канонах[212] и должность помощника судьи провинции.

Завершим наш рассказ следующими стихами:

Среди цветов распутник жил,
В блаженстве ночи проводил,
Стать мотыльком он был готов,
Чтоб умереть среди цветов.
В закатный час и на заре
Смех не смолкал в монастыре.
Вот жизнь! И на небе святой
Во сне не видывал такой.
Слепая страсть!
О, как смешна
Она в любые времена!

Перевод и комментарии Д. Н. Воскресенского, стихи в переводе Л. Е. Черкасского.

Лин Мэнчу (1580–1644 гг.) ЛЮБОВНЫЕ ИГРИЩА ВЭНЬЖЭНЯ[213]

В стихах говорится:

Разве может вино опьянить того, кто давно уже пьян?
Разве женские чары прельстят того, кто страстью давно обуян?
Но суд над ним в трех поколеньях — слишком суровый урок.
Нужно только, чтоб мудрости меч мысли дурные отсек.

Рассказывают, что прочные любовные союзы складываются в течение трех поколений, только тогда меж супругами царят мир и спокойствие, как в поговорке: «Власами они соединились, а пищу подносили на уровне бровей»[214]. Однако многие, забыв эту истину, тратят без меры злато или нефрит драгоценный в надежде добиться желаемого, но, увы, ловят они свое счастье впустую. Правда, бывает иначе. Живет какой-нибудь бедняк вроде Сыма Сянжу, и в доме у него одни голые стены. Однако Небо определило ему совсем иную судьбу. И вот нежданно — негаданно встречает он под стать себе девицу, на других совсем непохожую, и получает ее в жены, хотя раньше не обручался, не засылал сватов и даже вовсе не был с нею знаком. Но как еще в древности говорили: