Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

• Название: Лесная невеста
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Издательство: Литагент «Клуб семейного досуга»7b51d9e5-dc2e-11e3-8865-0025905a069a
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-14-4405-7

Древняя Русь, начало IX века. Безвестным воином покинул Смоленск Зимобор, старший сын умершего князя Велебора, чтобы в чужой земле искать себе доли. Дева Будущего, младшая из трех богинь судьбы, сделала его непобедимым… в обмен на его любовь и верность. Подаренный ею венок будет хранить его в глухих лесах в схватках с нечистью и на ратной службе в дружине полоцкого князя. Но стоит Зимобору выбрать себе другую невесту, и милость отвергнутой богини сменится страшным гневом…

Книга также издавалась под названием «Золотой сокол»

---

Увидев Зимобора, они не прервали пения, и он тихо сел на край лавки возле двери. Подходить ближе не хотелось, и он просто сидел, пытаясь уловить присутствие того, кого в этом теле больше не было.

Отец оставался в памяти как живой, и новая встреча казалась такой близкой, что мысли о ней почти излечивали тоску. Вспоминалась мать, которая теперь соединится с отцом среди цветов Сварожьего сада, где им не будет отравлять жизнь упорная ревность княгини. Зимобор даже чуть улыбнулся в полутьме: его родители ушли туда, где княгиня их не достанет. И надо думать, еще довольно долго.

Зато там с ними будет дед по матери, оратай Кореня. Дед был всегда весел, часто смеялся, на внука-княжича глядел с почтением и восхищением, даже с благодарностью, понимая, что освобождением о дани, почетным положением обязан ему, вернее, его появлению на свет. Корени тоже давно нет, но Зимобор видел его так редко – не чаще раза в год, – что потери почти не ощутил. К тому, что нет больше матери, он привыкал года три-четыре. А в то, что и отец его покинул, он не мог поверить даже сейчас, видя перед собой тело.

Три старухи пели, прославляя душу умершего в его нынешней новой жизни:

Конь тебе теперь – туча черная,
Меч тебе теперь – злата молния.
Ты копьем пробьешь сизо облако,
Зелены луга сбрызнешь дождичком,
Вечером пошлешь темну ноченьку,
Утром приведешь зорьку ясную…

Да, у князя Велебора теперь другие дела и заботы. А ведь даже ему не приходилось править такой разоренной землей! Зимобор ужаснулся, впервые отчетливо представив, какая тяжесть дел и забот теперь достанется наследнику. За две голодные зимы население сократилось, а выжившее обнищало, поля истощились, а рубить и выжигать новые у многих родов не осталось сил – не хватало мужских рук для этой тяжелой работы. Скотины уцелело мало, домашней птицы вообще почти никакой! От голода и безысходности многие роды, разорившись и поуменьшившись в числе, подались в разбой на реках – разбойничьи ватаги надо вылавливать, обеспечивать безопасность торговых путей, а для этого опять же нужны дружина, оружие, ладьи, кони. А на какие средства, откуда все это брать, если с разоренного населения большой дани не возьмешь?

Старухи тем временем распевали по очереди – видно, начали уставать, – как отец просится у Рода, чтобы отпустил его посмотреть на оставленных детей:

Ты пусти меня тучей по небу,
Я к земле сойду частым дождичком,
Загляну в окно ясным солнышком,
Погляжу своих милых детушек,
Хорошо ли живут, не печалятся ль?

Уголек упал в лохань с водой, зашипел, крылышко пламени на конце лучинки взмахнуло в последний раз и свернулось. Очнувшись от своих мыслей, Зимобор заметил, что старухи уже какое-то время не поют, а спят сидя, две посапывают, одна похрапывает. Прямо в окошко смотрели три яркие звезды – три вещие вилы, поставленные освещать дорогу в Ирий и провожать освободившиеся души. Белое полотенце, перекинутое за окно, казалось дорогой, озаренной звездным светом.

Полночь.

Но не успел Зимобор осознать, что ему пора уходить отсюда, как из окошка повеяло легким, но ощутимым свежим ветерком. И Зимобор остался на месте: его коснулось нечто, сковавшее и лишившее смертного воли. С ветерком сюда влетел прохладный, но сладкий и манящий запах звезд. Что-то спускалось в баню из неведомых и недоступных высот, тем самым поднимая ее из земного мира в надземный.

Что-то шло по белой дороге через оконце, мелькнула одна тень, вторая, третья. Они были слиты, как части единого целого, но каждая несла что-то свое, что делало их такими нужными друг другу.

…Пискнул новорожденный младенец, но сразу затих; прозвенел весенней капелью отголосок девичьего смеха, и вспомнились белые стволы берез, свежий вкус березового сока, прохладная зеленая тень коснулась щеки…

…Доносился голос зрелой женщины, слов было не разобрать, но звучал он бодро и утешающе, словно советуя, как одолеть небольшую житейскую беду; веяло запахом горячего хлеба, дышала паром каша в горшке, снятая с печи, и даже вроде громыхнул ухват…

…Кашлянула старуха, осипшим голосом приговаривая что-то ритмичное и бессмысленное, как детские потешки, которыми успокаивают младенцев, еще не понимающих речи; веяло запахом свежевскопанной земли, влажной прелью палой листвы, несло дымом зимней печи, духотой натопленной избушки. Старуха все бормотала что-то неразборчивое, то ли сказку, то ли воспоминание, а звонкий детский голос вроде бы перебил ее каким-то вопросом, но робко затих…

Все это вспыхнуло в один миг, навалилось и погасло, ушло вдаль и растаяло в темноте. Но баня, стоящая на меже того и этого света, повернулась на Ту Сторону, стала иным местом. Сам воздух изменился, ощущалось присутствие кого-то другого, более сильного, чем три спящие вопленицы. Зимобор оцепенел: мысли и чувства, казалось, умерли, он не ощущал своего тела и весь был словно обнаженная душа, лицом к лицу с тремя иными существами, которые видят только душу и только с ней говорят, хочешь ты того или нет. И нет такого щита и покрова, которыми можно закрыться от их всепроникающих взоров. Его переполняли ужас перед своей беспомощностью и жуть перед потусторонним, прихода которого он здесь так неосторожно дождался, – и вместе с тем благоговение и восторг перед силой, вершащей судьбы. Они были словно три черные двери в темноте, каждую окружало чуть заметное пламенное сияние, и было ясно, что внутри этого очерка – не пустота, а наполненность, какую невозможно охватить глазом. Он был перед ней ничто, его могло раздавить одно присутствие этой силы – но не давило, потому что любой человек так или иначе живет рядом с ней, внутри нее и ее же носит в себе от рождения до смерти.

Три тени сошлись у ложа мертвого князя. Была третья и последняя ночь – ночь окончательного исхода души. Три тени пели, без голоса и без слов, их песня была в чем-то схожа с унылыми жалобницами старух, но настолько же выше и прекраснее их, насколько созвездие вещих вил выше трех сизых светлячков.

…Долго пряли нить Небесные Пряхи, но и ей пришел конец… Старуха тянула нить, Мать мотала на веретено, но настал срок, взяла Дева железные ножницы, отрезала золотую нить, освободила душу от тела… Теперь смотана пряжа, натянуты нити на ткацкий стан, снует проворный челнок – ткут вещие вилы рубаху для души, ибо прежняя одежда лежит недвижна и безгласна и не может более служить ей… Омоют вещие вилы рубаху в колодце Макоши, развесят на солнечном луче, выбелят белыми облаками. И пойдет душа в чистой одежде по радужному мосту, что ведет в Ирий, там увидит дедов и бабок, там найдет приют, пока не настанет ей срок возвратиться…

Из пятен тьмы постепенно выступали три женские фигуры в белых одеждах, под широкими покрывалами, на которых играли звездные искры. Первая – сгорбленная старуха, бойко двигала челноком, вторая – рослая, крепкая женщина в расцвете сил, сматывала готовую ткань, а третья – стройная и гибкая, как звонкая молодая березка, стояла с железными ножницами в руках, чтобы раскроить ткань, сотканную из нити жизни. Ножницы блестели так остро и больно, что хотелось зажмуриться, но Зимобор не знал, открыты ли у него глаза или закрыты, – ранящий блеск притягивал, и не смотреть было нельзя.

Ножницы щелкали, три вещие вилы склонились над работой, сшивая рубаху. И, наблюдая за этим, Зимобор наконец осознал, что с отцом у него нет отныне ничего общего. Отец теперь во власти вил, и к потомкам он сойдет разве что частым дождичком, как пели старухи. А все, что привязывало его к земной жизни, окончено и отрезано безвозвратно.

Вот Старуха сгорбленной тенью скользнула к окну, ступила на белое полотенце и шагнула прямо туда, в свет своего созвездия. За нею последовала Мать, и луч начал меркнуть. Неслышная песнь затухала, сам воздух делался теплее и плотнее, действительность постепенно обретала привычные очертания. Звездный мир отступал, как вода, оставляя живого человека на берегу обыденности…

Легкая стройная тень Девы проплыла к окну, но задержалась и вдруг обернулась к Зимобору. По его лицу скользнул невидимый, но ощутимый взгляд, повеяло ландышем – запах был свежий, сладкий, прохладный, тревожащий и манящий.

– О чем грустишь, ясный сокол? – шепнул прямо в уши нежный голос, и мягкое дуновение, как бесплотная, но теплая рука, ласково коснулось щеки. – Отец твой хорошо свой век прожил, рубаха его души вышла белая и гладкая, и в Ирии не придется ему стыдиться узлов и пятен. И не чужие его там ждут, а предки и родичи, деды и бабки, пир ему приготовили, да не простой, а свадебный. Невеста его – лебедь белая, краса ненаглядная. Нет там болезни и старости, нет тоски и печали, только юность цветущая и радость несказанная до конца времен. О чем грустишь?

– О себе, – честно ответил Зимобор.

Он не знал, произнес эти слова вслух или скорее подумал, но та сущность, что говорила с ним, смотрела прямо в душу. Это была сама судьба, общая для всего людского рода, но своя для каждого.