Урс Маннхарт - Рысь

• Название: Рысь
• Автор: Урс Маннхарт
• Жанр: Триллер
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905720-2

Жанр этого романа можно было бы определить как ироничный триллер, если бы в нем не затрагивались серьезные социальные и общечеловеческие темы. Молодой швейцарский писатель Урс Маннхарт (р. 1975) поступил примерно так же, как некогда поступал Набоков: взял легкий жанр и придал ему глубину. Неслучайно «Рысь» уже четырежды переиздавалась у себя на родине и даже включена в школьную программу нескольких кантонов.

В романе, сюжет которого развивается на фоне действительно проводившегося проекта по поддержке альпийских рысей, мы становимся свидетелями вечного противостояния умных, глубоко чувствующих людей и агрессивного, жадного до наживы невежества.

«Рысь» в отличие от многих книг и фильмов «про уродов и людей» интересна еще и тем, что здесь посреди этого противостояния поневоле оказывается третья действующая сила – дикая природа, находящаяся под пристальным наблюдением зоологов и наталкивающаяся на тупое отторжение «дуболомов».

Перевод: Святослав Городецкий

---

Некоторое время спустя Лен, отогреваясь и вознаграждая себя за четырехточечную пеленгацию, сидел в Ленке, в дымной пивной «Бык», низкий потолок которой напоминал гостиную Цуллигеров, хотя здесь не висели трофеи и не валялась старая почта. Теплый овомальтин [8] был немного жидковат, но как же приятно держать озябшие пальцы на большой горячей чашке. Мыслями Лен по-прежнему был рядом с недавно упущенной Милой, у ее следов. Сидел, закутавшись в куртку, согнувшись над столом, и всеми порами впивал тепло, а на других людей обратил внимание, лишь когда до него донеслось слово «рысь». Произнесли его не двое мужчин за соседним столом, а кто-то из глубины зала, где под широким знаменем – как показалось Лену, с гербом Ленка – и крупноформатной фотографией, на которой хозяин пивной был запечатлен с гигантским быком, сидела мужская компания – судя по одежде, все фермеры. Каждый из них держал на столе руки, словно рабочие инструменты, в любой момент готовые к использованию. Справа всегда были кружка пива и сигареты. Лен осторожно перевел взгляд на это собрание и навострил уши. Нетрудно было разобрать, что обсуждали там рысей. Он мельком посмотрел на хозяйку, приземистую девушку с мальчишеской прической – хотел удостовериться, что подслушивает незаметно от остальных. Не улавливая всего, Лен, тем не менее, разобрал, что от рысей сотрапезники далеко не в восторге. Кто-то рассказывал о недавно открытом счете и искал тех, кто согласится перевести туда хотя бы двести франков, чтобы собрать кругленькую сумму, на случай если придется покрывать судебные издержки. Реакция была разной: фермеры начали перешептываться, обменялись резкими высказываниями, а потом кто-то заговорил так тихо, что Лен, к своему глубокому сожалению, не мог ничего разобрать. Лену, все еще державшему чашку в руках, стало не по себе. Он не знал, что делать. Сидел в «Быке», прилепившись к остывающей чашке овомальтина, а в семи метрах от него стоял стол самых настоящих штальдеровских дуболомов. В каждой долине – свой мирок, каждая голова – непроходимые дебри, сродни густой растительности на лежащих поверх стола жилистых руках, остающихся открытыми круглый год, поскольку рукава мешали им и в коровнике, и в пивной. Эти люди кляли рысей на чем свет стоит, а когда через две минуты заговорили о счете и судебных издержках, то тоже из-за рысей.

Лену было ясно: он обнаружил притон организованных преступников. Ему хотелось знать, как выглядит упомянутый вчера фон Кенель. Вполне вероятно, что он сейчас сидит за тем столом. Возможно, он и есть заводила. Мужчин было всего четверо, всего восемь волосатых рук, и все же Лен не знал, как ему запомнить эти испещренные складками физиономии. Здесь, в Оберланде, так выглядели все мужчины. Во всяком случае, ему за первые две недели попадались только такие. У всех были похожие лица, которые хотелось разглядывать, как морды редких зверей в зоопарке, у всех – выдубленная непогодой кожа, влажные от пива усы, щеки с проступившими прожилками. Некоторые были поджарыми, сухопарыми, а у других свисали пивные животы, сверкали лысины и еле двигались тяжелые мясистые руки. И все они собирались у таких вот столов, посреди которых стояла забитая окурками пепельница, горбились над пивными кружками и сидели бы себе вечно – одинаково угрюмые, одинаково раздражительные и одинаково старые. Молодых мужчин в Оберланде не было.

Лен с удовольствием пересел бы за другой столик, поближе к собеседникам, но его растаманские косички и так выдавали его с лихвой. Лучше бы ему убраться подобру-поздорову на своей кукурузно-желтой почтовой машинке, пока очередной дуболом не вошел, сообщив собравшимся, что у них под носом сидит рыселюб. Лен торопливо поднялся, дал хозяйке чересчур щедрые чаевые, прошел мимо мужской компании, глядя на герб и быка и надеясь остаться незамеченным. Вышел на снег и, уезжая, увидел в зеркальце заднего вида, как подрагивает массивная входная дверь пивной.

Мила, Кора, Вино, Зико, Неро и Мена – в тот день их всех запеленговали трех– или четырехточечной пеленгацией. Тем самым было установлено, что присланные лапы не принадлежали пойманным рысям. И хотя популяция уменьшилась на одну особь, участники проекта по-прежнему вели наблюдение за тринадцатью животными и в известной мере считали их своими. Эти животные не только предоставляли данные для научных работ, но и информацию, на которой основывалась государственная политика в отношении рысей.

Помимо Лена, четырехточечная пеленгация удалась и Геллерту: ему довелось понаблюдать за Зико в достаточно светлом участке леса между Шварцзе и Шафхарнишем. Кроме этого, весьма ценным оказалось сотрудничество с Пьером Пюсье: Вино действительно находился недалеко от Монтрё, где жил Пьер.

Однако, кто прислал отрубленные лапы, оставалось загадкой. Геллерт и Штальдер выслушали взбудораженный рассказ Лена о том, что он видел и слышал в «Быке». Штальдер скорчил такое лицо, будто ему подали холодный кофе, но он всегда так корчился. По его прищуренным глазам Лен не научился читать за две недели, поэтому предпочитал держаться Геллерта. Тот тоже не нашел в рассказанном ничего сверхъестественного и в ответ лить набросал словесный портрет фон Кенеля: плотный, неопрятный, с поседевшими прядями, красный нос картошкой. С кем еще поделиться своими наблюдениями, Лен не знал. Когда он сидел в «Быке» незаметно от противников, о физическом присутствии которых прежде не догадывался, и вслушивался в их разговор, грея руки теплой чашкой, его охватило чувство, будто собранные им улики позже приведут к раскрытию какого-нибудь запутанного дела. Теперь, глядя на недоумевающих Штальдера и Геллерта, за спинами которых – словно в знак того, что проблема была гораздо шире, а подобный гневный вздор против рысей мололи в сотнях других пивных – висели шесть карт в масштабе 1:50 000, Лен почувствовал никчемность своих наблюдений и обрадовался, когда Штальдер и Геллерт от него отвернулись.

Лишь когда пришло извещение от тунского следственного комитета, в Лене вновь расцвели зародившиеся в «Быке» чувства. Комитет запрашивал письменные показания о подозреваемых и сожалел, что в связи с большим количеством работы сможет рассмотреть их не раньше, чем через несколько месяцев.

Геллерт пришел в ярость от этого письма, от этих, как он выразился, «салаг и бюрократических тряпок». Конкретных предложений касательно ответных мер у Геллерта не было, но, получив письмо, он впал в такое уныние, что готов был оправдать любой самосуд. Только продолжительная дискуссия с трезво рассуждающим Штальдером убедила Геллерта, что самоуправство в данном случае было бы не только лишним, но и контрпродуктивным средством, что надо не горевать об одной рыси, а улучшать условия жизни пятидесяти девяти оставшимся.

Лен, уже успевший вообразить себе ни с кем не согласованные, внезапные, ночные, окутанные снегом и туманом акции возмездия и молча следивший за дискуссией, был вынужден – пусть и нехотя – признать правоту Штальдера. Ему больше импонировала позиция Геллерта. Тот, как показалось Лену, уступил, лишь когда Штальдер заговорил о нравственной чистоте, набрал номер молодой воодушевленной учительницы биологии из цвайзимменской школы и, дозвонившись до нее после нескольких попыток, умело склонил ее к тому, чтобы она предоставила зоологам возможность провести урок через четыре недели. Штальдер прочтет доклад. Позаботится о том, чтобы «у тех, к чьему слову здесь будут прислушиваться через двадцать лет, были не только унаследованные предрассудки». Он считал, что лучше рассказывать о рысях молодежи, чем распинаться перед старыми дуболомами.

Вдохновленный Штальдером Геллерт, в свою очередь, вступил в сотрудничество с Надей Орелли, белокурой энергичной любительницей животных из «Про Натуры» и добился того, чтобы, начиная с этого дня, у каждого пеленгующего был с собой хотя бы один буклет «Про Натуры» о рысях – для раздачи всем желающим.

Самосудом тут и не пахло, трезво констатировал Лен.

Штальдер малодушно назвал эту идею хорошей, но предостерег Скафиди и Лена от излишней навязчивости. По его мнению, правда и так слишком резала некоторым оберландцам глаза, а уж тем более правда, подкрепленная статистикой: «Если сказать фермеру, что в Северо-Западных Альпах живут шестьдесят рысей, а потом добавить, что каждая из них за год задирает полсотни косуль или серн, то он начнет напряженно кумекать, шестеренки заскрипят, и вскоре из ушей дым повалит – когда он подсчитает, что таким образом ежегодно исчезают три тысячи косуль и серн, а это число покажется дуболому настолько огромным, что не будет ни малейшей надежды втолковать ему хоть что-нибудь о рысьих повадках. С тех пор он будет видеть в рысях лишь тварей, кровожадных тварей, на совести которых ежегодно три тысячи косуль, то есть тридцать тысяч за десять лет, и которых надо немедленно пристрелить».