Стефан Дени - Сестры

• Название: Сестры
• Автор: Стефан Дени
• Издательство: Макбел
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 985-6347-40-8

Джекки и Скейт — две сестры, под масками которых нетрудно узнать Джекки Кеннеди и Ли Радзивилл, двух светских львиц прошлого века, пожирательниц мужчин и искательниц больших состояний. На склоне лет Скейт, более красивая, элегантная, но менее обласканная судьбой, чем ее сестра, листая семейный альбом, рассказывает историю своей жизни одному журналисту. Ведь что такое иметь сестру? Это значит любить, соперничать, ненавидеть.

Написанный в откровенной и ироничной манере роман, в котором смешиваются настоящие и вымышленные факты, показывает с неожиданной стороны жизнь различных великосветских людей в 60-е годы.

---

Быть замужем за человеком старше тебя? Это совершенно то же самое, что быть замужем за человеком моложе — в браке состоите только вы. Не он.

После Поланда у меня был и третий муж. Вот мы на фоне гостиницы. Торжество состоялось в «Карлайле» на 76-й улице, свидетелями были Сидни Поллак и Фей Данауэй. Самое лучшее в свадьбе — это сама ее идея. Ладно, я не желаю об этом говорить. Бракоразводный процесс идет как раз сейчас. Да, мне было известно, что он неравнодушен и к мужчинам тоже. До этого я довольно долго жила без мужа. Этот союз со всех точек зрения был ошибкой, однако я прилагаю все усилия, чтобы разделаться с ним. Он требует денег, чтобы уйти, но на самом деле не знает, куда ему идти. Он постарел и больше не пользуется успехом. Любовь у них стоит дороже, чем у нас. О, и к тому же, у меня нет желания об этом говорить.

Родители

Почему я не упоминаю свою мать? У вас такое впечатление, что я говорю только об отце? Но вы сами начали с него, и все же, вероятно, вы правы. Да, вероятно, вы правы.

Ее настоящее имя — Мари, однако все называли ее Дженет. Папа уверял, что ее настоящее имя было Жанна и что она, как и он, имеет французские корни. Мы происходили, боюсь, лишь косвенно, от французских эмигрантов, осевших в Америке в 1928 году. Папа был так горд этим, что время от времени играл роль старого француза: «Palsambleu», «morbleu»[4], — произносил он, коверкая слова, так как французского не знал совсем. Он говорил на бостонском американском с акцентом, оставшимся после тайного перехода через канадскую границу. Я могу вам его спародировать, пародии мне чрезвычайно удаются. Я понятия не имею, откуда появился у него такой выговор, возможно, это еще один трюк, призванный дурачить кредиторов. В «Рэкет Клабе» папа был знаменитостью. Что касается французских корней матери, то на них мы никогда по-настоящему не претендовали. Тем не менее мамины бабушки носили французские имена, потому что прадедушка был выходцем из европейской семьи. Этот факт являлся бесспорным и намного более достоверным, чем то, что говорил папа. Послушать его, так в нас текла королевская кровь. Эдди, мой кузен — вообще-то он кузен моего отца, но ближе мне по возрасту, феномен поколений, — уверял, что наши предки были королями Франции в XIV веке. Папа это тоже повторял, причем без малейшей насмешки, и это срабатывало. Поэтому, когда Гор Видал, друг семьи, заявил на свадьбе Джеки, что это выдумка и что между нами и королями Франции столько же общего, сколько между Парк-авеню и Бронксом, папа разозлился и набросился на Гора Видала, который, защищаясь, поставил ему фонарь.

Если вы посмотрите на свадебные фотографии Джеки, то увидите у папы яркий синяк под глазом. Это подчеркивает его натуру гуляки, встречавшего рассвет с парой валетов, шестеркой, четверкой, девяткой на руках. В общем, он был ничтожеством. Мы все были ничтожествами, и Эдди придумал этот трюк с королями Франции для журналистов.

В Европе нас не приняли бы ни в Лондоне, ни в Париже. Так что уж говорить о XIV веке.

Возможно, все было бы проще, если бы существовала только семья моей матери. А вот и она на фоне дома в Восточном Хэмптоне. А здесь — женский клуб на 53-й улице. Вы только взгляните на эти шляпки-колокольчики! К головным уборам я прибегала в крайних случаях — их уже почти не носили, — и, кроме как во время путешествия по Индии, вы редко встретите их на мне в моих альбомах. О, на скачках и при Дворе, само собой разумеется. В Вашингтоне тоже, но там я бывала недостаточно часто, чтобы можно было всерьез говорить о шляпках.

Ладно, Дженет была человеком долга. Она вышла замуж за папу и, осознав, что он ни на что не годится, еще много лет притворялась счастливой. Денег на то, чтобы оплачивать прислугу, обучение в школе, шофера не хватало с самого начала — папа все тратил на лошадей и автомобили. Он работал биржевым маклером и сходил с ума от автомобилей и лошадей. Ему удалось разориться, занимаясь спекуляцией в ущерб здравому смыслу. Большинство наших знакомых и вообще всех американцев тоже имели все шансы обанкротиться на бирже в 1930 году, но папа прогорел намного раньше, и наступивший кризис даже не выбил его из колеи — он лишь забрал последние крохи.

Понимаете, в глазах журналистов мы были богатыми людьми, но богатые люди знали, что мы таковыми не являемся. Не такими богатыми, как они. С другой стороны, они вели себя так, будто мы ими были. Никакой разницы не чувствовалось. Американцы не делают различий, если вы относитесь к тому же кругу, что и они. Жить было просто, во всяком случае, мне, потому что Дженет прибегала к определенным уловкам: она воспитывала нас в строгости при любых обстоятельствах, и экстравагантные увлечения папы, такие как лошади и автомобили, считались чем-то, что необходимо людям прощать. Это была великолепная стратегия. Она работала до кризиса 1929 года и после, когда стало естественным, что мы разорены так же, как все. За исключением того, что в нашем кругу разориться — часто означало иметь либо немного меньше денег, чем раньше, либо в два раза меньше, чем раньше, либо ровно столько, чтобы восстановить предыдущий капитал; что касается нас, то мы в очередной раз оказались на обочине жизни, так как были самыми разоренными из всех разоренных. Как мы могли разориться, если папа и так еле-еле сводил концы с концами?

Я понимала: что-то не ладится. Я была совсем маленькой, но все же помню сцены, которые мать устраивала папе, когда он уходил в запой и в жалком виде возвращался из «Рэкет Клаба» после двух-трех дней отсутствия. Однажды она сказала, что денег на выплату членских взносов в «Рэкет Клаб» больше нет, тогда папа вышел из себя и бросил матери первые врезавшиеся в мою память слова: «Я предпочел бы отправить вас к себе!».

Он изменял ей, и все же денежный вопрос был важнее. Он изменял ей с горничными, с ее собственными подругами, однако обхаживал их отнюдь не из корыстных целей. Он просто-напросто с ними спал. После развода папа так и не нашел себе богачку, в которой нуждался. Он встречался с Марджорай Бериен, у которой было не больше денег, чем у него, и которая тоже подыскивала себе супруга. Папа пускал ей пыль в глаза. Когда было объявлено о разводе, он пребывал в довольно плачевном состоянии и, скорее, отдавал предпочтение холостяцкой жизни в компании старых приятелей из «Рэкет Клаба».

Здесь он у барной стойки — снимок, сделанный его другом Уингшэмом. Я очень часто проводила каникулы у Уингшэмов. Бар «Рэкет Клаба», вплоть до его ликвидации в 1960 году, был украшен фотографиями своих членов в чем мать родила (ЧЧМР). У ЧЧМР был обычай напиваться в обнаженном виде, чтобы показать, что они здесь как у себя дома. Именно поэтому они расположили бар по окружности бассейна; и все свое детство, пока не покинула дом, я дышала этим запахом папы, запахом «Рэкет Клаба» — смесью хлорки и светлого табака с отдушкой бренди.

Моя мать не была знатной, не достаточно знатной для американки во времена Великой Депрессии. У нее были карие глаза, как у нас с Джеки. Они великолепно сочетались с глазами отца. Каштановый и голубой были нашими цветами: каштановый — Америки и голубой — Европы. Папа любил Европу, Дженет ее ненавидела. У нее был каштановый взгляд на мир — в Европе были казино, порок, абрикосово-коньячные коктейли и субретки, в общем, папа.

О, пока у них были деньги, они не так уж плохо ладили друг с другом. Когда капитал отца начал таять, Дженет предприняла все необходимые шаги. Она решилась на развод, чтобы спасти остатки доставшегося после смерти моих дедушек и бабушек наследства, и приняла предложение Хаджхая. Хаджхай не был парнем из «Рэкет Клаба». Он числился членом клуба, однако почти никогда туда не наведывался. Хаджхай выпивал по субботам, но воздерживался по будням, заседал в Гарвардской комиссии по бирже и сумел удвоить свой капитал в «Стандарт Ойл» за период с 1925 по 1933 годы. У него был замок в Швейцарии, который значился в маршрутах американских туристов, однако всё, в чем его можно было упрекнуть, так это в том, что он привел его в полное запустение.

У него были глаза цвета морской волны, сочетающиеся со всем; он был крупнее и крепче, чем папа, хотя меньше него занимался спортом. Именно он дал папе прозвище — Блэк Джек. Точнее, именно он возродил это прозвище, которое папе дали еще во времена его учебы в Гротонском колледже. У папы произошла какая-то неприятная история с порученной ему общей кассой хоккейной команды. Был ли Хаджхай влюблен в Дженет еще до ее замужества с папой? Милый мой, хорошенько вбейте себе в голову, что Дженет любила Блэк Джека. В нашей семье все женщины выходили замуж по любви: Дженет, Джеки, я, а также наши бабушки. Особенно Джеки. И Поланд был влюблен. И Барт, я рассказывала вам о Барте. В противном случае мы бы вообще не выходили замуж. Мы верили в любовь, в нашей семье принято верить в любовь. Дженет не исключение, если не считать того, что еще она верила в деньги и чему, разумеется, научила нас. Мы и сами усвоили это благодаря упрекам, сыпавшимся на папу, когда он был на мели.