Татьяна Соломатина - Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47

• Название: Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47
• Автор: Татьяна Соломатина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086367-9

Татьяна Георгиевна Мальцева – начмед родильного дома. Недавно стала матерью, в далеко уже не юном возрасте, совершенно не планируя и понятия не имея, кто отец ребёнка. Её старый друг и любовник Панин пошёл на повышение в министерство и бросил жену с тремя детьми. Преданная подруга и правая рука Мальцевой старшая акушерка обсервационного отделения Маргарита Андреевна улетела к американскому жениху в штат Колорадо…

Жизнь героев сериала «Роддом» – полотно из многоцветья разнофактурных нитей. Трагедия неразрывно связана с комедией, эпос густо прострочен стежками комикса, хитрость и ложь прочно переплетены с правдой, смерть оплетает узор рождения. Страсть, мечта, чувственность, физиология, ревность, ненависть – петля за петлёй перекидываются на спицах создателя.

«Жизнь женщины» – четвёртый сезон увлекательнейшего сериала «Роддом» от создательницы «Акушер-ХА!» и «Приёмного покоя» Татьяны Соломатиной.

А в самолёте Нью-Йорк – Денвер главную героиню подстерегает сногсшибательный поворот сюжета. И это явно ещё не финал!…

---

И на всех присутствующих вслед за ним напал приступ истерического хохота. Такое бывает. Хорошо, что этого никто не видел и не слышал. Было три часа ночи. Кабинет главного врача находится в административном крыле главного корпуса. Где в это время никого нет. Разве что какого незадачливого студента занесёт. И он ещё долго будет слышать этот зловещий приступ группового стона, что у нас компенсаторной реакцией гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой системы зовётся. И — или перестанет слышать. Или отправится перепродавать перекупленное. В бизнес, иными словами. Потому что далеко не все могут с этим жить. И не только жить — но и продолжать работать. Делать своё дело, пусть и слегка утратив слух от не единожды травмированных перепадами собственного несовершенства барабанных перепонок. Но хлестанёт тебя кучер-боженька с оттяжкой по гордыне — и встрепенёшься, соберёшься и идёшь. Пока можешь идти.

В пять утра Мальцева тихонечко открыла дверь в свою квартиру. Панин вышагивал с младенцем Мусей в руках и мобильным телефоном, прижатым к уху.

— Зззнаю я про чепэ! — шипел он, покачиваясь в ритм. И шипения его были слегка в ритме колыбельной. — Зачем вы меня будите? Выслужиться хотите больше всех или через мою голову перепрыгнуть?! Это мой роддом! Утттр — ОМ!.. Секретари херовы! — это было уже пояснение для Мальцевой. Он швырнул телефон на пол. Муся закряхтела. — А-а-А! А-а-А! Ты-ы-к-А-к?!

— Панин, не выражайся при ребёнке!

— Ты за собой, главное, смотри! — ласково прошептал Семён Ильич, укачивая дочь.

Татьяна Георгиевна прошла на кухню не разуваясь. Она не знала, плакать ей или смеяться. Где-то рядом было огромное горе. Совсем близко была её новорождённая дочь. Панин-папа был безумно умилителен.

— С бабами о работе не будем?

Мальцева отрицательно покачала головой.

— Тебе сварить кофе?

Татьяна Георгиевна кивнула.

Семён Ильич, одной рукой ловко удерживая малышку, другой достал турку, банку, чайную ложку. Насыпал две ложки кофе, включил газ, поставил турку на огонь. При этом не прекращая укачивать Мусю. Мальцева внимательно смотрела на него.

Кофе подошёл. Панин привычно, трижды, повторил процедуру поднятия «шапки». После чего опустил в кофе указательный палец. Ойкнул. Снял с крючка небольшую кастрюльку. Набрал в неё воды, отвернув кран до упора на холодную. Поставил в кастрюльку с холодной водой турку. Затем нажал на кнопку электрического чайника. Достал бутылочку с соской. Раскрутил. Чайник отщёлкнул. Панин ошпарил бутылочку кипятком. Налил туда остужённый крепкий чёрный кофе без сахара. Завертел крышечку. И несколько капель вылил себе на предплечье. И затем поставил соску с кофе перед Мальцевой. Она закурила. Отвинтила крышку. И щедро захлебнула первую затяжку тёпленьким кофейком.

— Не кури при ребёнке! — строго осадил Татьяну Георгиевну Панин. Затем уставился на бутылочку с кофе. — А что это я сделал, старый мудак?!

— Не выражайся при ребёнке!

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нормальным здоровым смехом нормальных здоровых людей. Разве что слегка уставших. Муся обиженно заревела.

До самого утра они поочерёдно носились с дочерью.

И к рассвету Мальцеву отпустило. Она вдруг чётко осознала. Даже нет, не так… На неё снизошло. Муся — её дочь. Она её любит. Ей всё равно, от кого она, какая она, кто она.

Откровение было мощным. Напрочь лишённым эйфории. Мощным, ясным, коротким — и навсегда. Если Бог есть — Он разговаривает с людьми именно так. Без слов. Без мыслей. Без ощущений. Просто сразу транслируя совокупность всего прямо в душу.

Мальцева поняла, что такое любовь.

О, если б слово мысль мою вмещало, —

Хоть перед тем, что взор увидел мой,

Мысль такова, что мало молвить: «Мало!»

О Вечный Свет, который лишь собой

Излит и постижим и, постигая,

Постигнутый, лелеет образ свой!

Круговорот, который, возникая,

В тебе сиял, как отражённый свет, —

Когда его я обозрел вдоль края,

Внутри, окрашенные в тот же цвет,

Явил мне как бы наши очертанья;

И взор мой жадно был к нему воздет.

Как геометр, напрягший все старанья,

Чтобы измерить круг, схватить умом

Искомого не может основанья,

Таков был я при новом диве том:

Хотел постичь, как сочетаны были

Лицо и круг в слиянии своём;

Но собственных мне мало было крылий;

И тут в мой разум грянул блеск с высот,

Неся свершенье всех его усилий.

Здесь изнемог высокий духа взлёт;

Но страсть и волю мне уже стремила,

Как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила[14].

* * *

Откровения живут в нас недолго. Слова — несовершенны. Память об откровениях недоступна разуму. Ощущаются они не корой головного мозга. И лишь след их слегка чуется неизведанными глубинными подкорковыми структурами. И пусть движет любовь солнце и светила, чтобы могли и дальше послушными отлаженными шестерёнками катить и катить колесо. По возможности — ровно. А первоначальная, первоосновная любовь уже навсегда в тех, кто испытал её откровение.

В ту странную, наполненную горем и радостью ночь Муся сделала родителям подарок. Она спала три часа подряд! Откровения — очень мощные штуки. Они задевают отражённым светом всех. Особенно — детей и животных.

Муся спала. И упали измождённые Мальцева и Панин рядышком на кровать. И уснули без сновидений и без мыслей.

Но утром шестерёнки закрутились.

И Татьяна Георгиевна Мальцева вышла на работу в своём официальном статусе: заместителя главного врача по акушерству и гинекологии. Работы навалилось выше крыши. Оксана Анатольевна не очень ответственно относилась к ведению документации. Да и смежники её, говоря честно и откровенно, всерьёз не рассматривали. Пресловутый профессиональный снобизм. И не только врачебный. Гляньте в зеркало. Вам отражение ничего не говорит?

До самого вечера наступившего вслед за откровением дня крутилась Мальцева как белка в колесе. Обход. Проверки. Сверки. Подписи. Согласования. Даже в операционную умудрилась загреметь в свой первый последекретный рабочий день. Она просто вышла в приёмное отделение. Перекурить на воздухе. Хотя и нехорошо это для начмеда. Но она спряталась под окнами обсервационного изолятора. И тут к ней подскочила разгневанная женщина. С большим животом.

— Я приехала! — грозно изрекла она. Отдышалась. И собралась. Было видно, что это стоит ей колоссальных усилий — обуять себя. Это вообще самое сложное на свете: властвовать собой. А уж для беременной… — Я приехала! И у меня не какое-то там проходное «воды отошли»! У меня — тупые ноющие боли внизу живота. И кровянистые выделения. Алые кровянистые выделения, — уточнила она строго. — Так что давай бросай сигарету и вызывай мне врача! И чтобы никаких мне «деточка, сейчас, только чаю попьём»! Я вам не деточка. И у меня — отслоение последа.

— Отслойка плаценты, — машинально поправила Татьяна Георгиевна, затушив сигарету в карманной пепельнице.

— Не важно! Я читала Соломатину. И я знаю, что это — очень нехорошо! Так что мухой — обе ноги там! А ещё у Соломатиной написано: истерик не закатывать и врачам не хамить. Так что вежливо скажи врачам, чтобы немедленно!

Мальцева быстро направилась в приём, бурча себе под нос: «Понятия не имею, кто такая Соломатина, но за “истерик не закатывать и врачам не хамить” — спасибо!» За Татьяной Георгиевной следом, крутя на пальце ключи от машины и охая, поспешила уточкой милая молодая женщина, со всеми признаками продвинутого менеджера на лице и в манерах.

— Быстро УЗИ. И звоните! Разворачиваемся! Смотреть будем в родзале.

Сканирование подтвердило начавшуюся отслойку нормально расположенной плаценты.

Мальцевой не обязательно было самой отправляться в операционную. Но ургентировала Настенька Разова, а она ещё слишком неопытный врач, несмотря на её подвиги[15], так что пусть пока ассистирует. …Врать нехорошо. Татьяна Георгиевна соскучилась по скальпелю. По атмосфере операционной. В особенности — операционной ургентной.

Уже после операции женщина отзвонилась родне, сказать, что всё обошлось хорошо. И что оперировала её начмед. Которую она поначалу приняла за молоденькую санитарку.

Это удивительно, насколько поздние роды и общая усталость красили Мальцеву. Ей действительно нельзя сейчас было дать больше двадцати пяти. Если, конечно, не присматриваться пристально к положенным возрастом морщинам, не смотреть слишком долго в опытные глаза. А может быть, это вспышка сверхновой любви, произошедшая ночью, так её омолодила? Кто знает. Возможно, всего лишь отменная генетика.

И, разумеется, надо всем реяла необходимость клинического разбора попытки суицида. И Татьяна Георгиевна мужественно отстояла вместе с Ельским в отделении патанатомии на вскрытии младенца. На вскрытии того, что осталось от трёхдневного новорождённого, упавшего вместе с матерью на асфальт с высоты пятого этажа.