Иван Ольбрахт - Никола Шугай

• Название: Никола Шугай
• Автор: Иван Ольбрахт
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1952

Роман-баллада «Никола Шугай» (1933) — одно из самых значительных произведений народного писатели ЧССР Ивана Ольбрахта (1882–1952). В легенде о бесстрашном бунтаре много правдивости в описании жизни и быта закарпатских крестьян, украинцев, понимания незаурядности их характеров, силы духа, способности к борьбе. Никола Шугай Ольбрахта наряду с героями М. Майеровой и К. Нового стали символами своей эпохи и народного сопротивления.

---

Адам искал Игната Сопко. Его ярость росла с каждой минутой, он чуть не бросался на людей, но никто не сердился на него. Такой день!

У церкви кто-то сказал Адаму, что Игната и Данилу видели у реки. Адам побежал туда.

Вон они. Адам направился к Игнату, готовый грозить и спорить.

— Отец тебя кой о чем просил перед смертью! — закричал он.

— Знаю, — спокойно отозвался Сопко.

— Чтоб ты нашел Николу.

— Да.

— Теперь я этого хочу.

— Да.

— Что да? — вскричал Адам, сжимая кулаки.

— Найду тебе Николу. — У Игната тоже блеснули глаза.

— Ты… найдешь?

— Да.

— Когда?

— Послезавтра. В понедельник.

Назавтра, в воскресенье, из города приехали в трех колясках господа: окружной начальник с адъюнктом и секретарем, доктор, следователь, вестовой и какие-то пражские дачники, которым хотелось увидеть разбойничью деревню.

В садике за корчмой Лейбовича поставили стол и положили на него покойника. Господа стояли кучкой и оживленно беседовали. У забора с обеих сторон шпалерами стояли жандармы. Колочаве сюда доступа не было.

Окружной врач надел белый халат, вынул из сумки скальпели, пинцеты, зонд и пилу, разложил их на доске, приготовил респиратор и намазал вазелином руки.

«Которого уже человека вскрываю я в этой проклятой деревне», — подумал он и ощутил нелегкое угрызение совести. В памяти встала темная изба с глиняным полом и средневековым ткацким станком. Потом вспомнились поездки по талому снегу, горячечные глаза Шугая и его великолепная грудная клетка… Зворец, что ли, называлось это селенье? Почему он, доктор, не привел тогда за собой жандармов? Из романтического благородства? Кой чорт благородство, ведь Никола грозил ему смертью. Трусость. Нелепая, бессмысленная трусость. Заразился общим дурацким психозом, превратившим в жупел имя Шугая. Благороден не он, а Шугай, который сохранил втайне его визиты и заставил молчать всех других свидетелей. Но что, если… — врача опять охватывает гнетущее опасение, уже не раз вызывавшее глубокие морщины на лбу, — что, если благородство Шугая кончится на суде, где он не пожелает принять на себя все эти злодеяния, совершенные в его отсутствие? Тогда Шугай, конечно, захочет доказать свое алиби его, докторскими, показаниями… Фу! Лучше бы встретить его здесь, на анатомическом столе.

Доктор осмотрел рану, исследовал ее зондом.

— Эти разбойники недурно сложены, а? — сказал судебный адъюнкт.

— Да, — сухо отозвался доктор и подумал, что бедняга Свозил был сложен еще лучше.

— Вы знаете, доктор, что слово «гуцул» по-румынски значит разбойник?

— Здесь так не говорят. Здесь говорят разбойник и еще «бойка».

— Да, да. Бойка — это, наверно, от слова «бой», а? Слушайте, а сколько тут этих Дербаков?

— Не знаю. Наверное, каждый пятый человек.

Доктор продолжал свое дело. Он вскрыл брюшную полость убитого.

— Экая мешанина в животе, — сказал он. — Кровь и кал вперемешку. — Потом осмотрел рану изнутри. В ней были полотняные волокна рубашки убитого. Стало быть, выстрел издалека. Прободение кишечника. Внутреннее кровоизлияние в брюшной полости…

Капитан наблюдал за вскрытием. В Галиции и в Сибири он видывал горы трупов, но ему было неприятно глядеть на эту возню во внутренностях мертвеца. Может быть, потому, что зеленый садик в желтых цветах и голый мертвец вызывали в нем смутные воспоминания детских страхов. А потом — ведь все это имело к нему прямое отношение, он чувствовал себя виновником смерти Дербачка.

— Ничего у тебя не выйдет, скорее спятишь здесь, — сказал ему предшественник, передавая командование отрядом. Взгляд на говорившего довольно убедительно подтверждал эти слова: после года службы в Колочаве он был отличным кандидатом в санаторий для психостеников.

— Пуля в теле? — спросил следователь у врача.

— Нет, — ответил доктор, разгребая кишки трупа, — вышла из спины, недалеко от первого бедерного позвонка. Убийство, как и в случае со Свозилом, совершено из оружия военного образца, видимо австрийской пехотной винтовки… А! Ну конечно! И нисходящая аорта задета. Потому столько крови. Убитый скончался почти моментально.

«Ну ясно! — скептически размышляет молодой жандармский капитан. — Шугай целился непременно в нисходящую аорту, его главной заботой было должным образом угодить в нее. Эх, к чему это вскрытие!»

И капитан почувствовал глухую неприязнь к доктору. Дело ясное: все эти ученые рассуждения означают одно короткое слово — смерть. Ясно и все остальное: кто-то из пособников Шугая сообщил ему об угрозах Дербачка на сходке. И ничего нового доктор не найдет в потрохах убитого. Даже пулю.

Капитана вдруг стала тяготить ответственность. Не безумием ли было арестовывать Эржику, единственного человека, на которого может попасться Шугай, и вызволять из тюрьмы, — да с каким трудом! — всю эту шайку негодяев, которые сейчас шляются по деревне, торчат в корчмах, треплют языками, якшаются с Шугаем и готовят вместе с ним новые злодейства? Ловить его они не собираются, это ясно.

А что за ужасный народ эти колочавцы! Запугивай их, терзай, уговаривай, как детей, будь с ними ангелом — все равно не выжмешь ничего. Хоть на куски их разрежь, будут верить, что у Николы есть заколдованная веточка и что старая Дербачиха — колдунья. Как же! Наколдовала она своему сыну!

Доктор закончил вскрытие и мыл руки в жестяном тазу.

— Приготовьте бумагу, господин Ширек, будем писать протокол, — сказал он секретарю.

В этот момент над забором, над желтыми цветами, появилось бледное лицо, поднялся чей-то сжатый кулак.

Господа во дворе обмерли. Секунду они переживали то, что чувствует монарх, когда в пяти шагах от его кареты поднимается рука с бомбой.

Но из руки над забором не вылетела бомба. Человек кричал, махая руками:

— Сегодня режете батьку, не пройдет трех дней — будете резать Шугая!

К окружному начальнику вернулся голос.

— Кто это? — сердито закричал он.

Жандармы уже оттаскивали человека.

— Кто это? — снова рявкнул начальник.

— Сын убитого, — сказал капитан и сделал жандармам знак отпустить Адама.

«Проклятая деревня! — подумал окружной начальник. — Этак перепугаться!»

На другой день Игнат Сопко, Адам Хрепта и Данила Ясинко отправились убивать Николу Шугая.

Рано утром Адам зашел за Игнатом. Тот, побледнев, прошел в сени за топором и в темноте трижды осенил его крестным знамением. Потом выпрямился и, подняв глаза кверху, трижды перекрестился. «Отступать нельзя. Помоги мне, о господи!»

Они вышли. Было пасмурное утро.

Двое мужчин с топорами, разумеется, не подозрительны в Колочаве. Ведь в лес не ходят без топора. А у Адама и Игната была, кроме того, работа наверху, в урочище «У потока». Отец Игната снимал там участок для покоса, недалеко от того места, где сегодня Данила должен был встретиться с Николой Шугаем. Все складывалось очень удачно: Игнат уже несколько дней работал на участке, и в том, что ему пришел помочь товарищ, не могло быть ничего подозрительного. Ясинко придет к полудню.

Стога уже были сложены, и Адам с Игнатом огораживали их плетнями, чтобы скотина не таскала сено, когда будет пастись здесь осенью.

Приятели рубили колья, вбивали их в землю кругом стогов и переплетали прутьями, принесенными из леса. Был пасмурный день. По дороге их застиг мелкий дождь, и сейчас все еще моросило. Одежда Адама и Игната отяжелела от сырости. На траве блестели капли дождя.

Адаму Хрепте не работалось молча, его нервы были напряжены и дрожали в предчувствии того, что придется пережить сегодня. Он положил топор и подошел к Игнату, чтобы услышать человеческий голос. Но Игнат был осторожнее.

— Разговаривай, — сказал он, — но работу не бросай и ко мне близко не ходи. Может быть, они следят за нами из леса.

Игнат угадал. В лесу, шагах в четырехстах от полянки, сидели Шугаи, наблюдая за работающими. Никола глядел на бывшего товарища, отец которого позавчера был убит Юраем. Конечно, Василь Дербачек был предатель. Но Никола знал, что Василь и Адам любили друг друга.

Юрай сидел, держа ружье на коленях. Почему Никола не позволяет пристрелить их? Это так удобно сейчас. Хорошего от них уже ничего не дождешься, какой же смысл щадить? Адам — их смертельный враг. Вместе с Дербачком он предавал их жандармам. Смерть отца он никогда не простит. Игнат — тоже изменник. При последней встрече он покрывал Дербачка: ни словом не обмолвился о его угрозах. Почему не обезвредить их? Будь Юрай здесь один, он не колебался бы ни минуты.

— Что им здесь нужно? — повторил он вслух.

Никола взглянул на брата.

— Положи ружье. Не видишь, что ли, городят стога? Сам знаешь, что Игнат работает здесь уже неделю.

— А Адам?

— Видишь ведь, помогает ему.