Николай Штучкин - Грозное небо Москвы

• Название: Грозное небо Москвы
• Автор: Николай Штучкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А спустился он безвозвратно: нога отнята полностью. "Выше уж некуда..." горько сказал Косарьков.

- Верно, решил, но... сгожусь ли? Армия - не дом инвалидов.

- Правильно, - подтвердил товарищ и, начиная сердиться, спросил: - Зачем это нужно - кривить душой? Хочешь, скажу, что кроется под этим "сгожусь ли?"

Виктор насторожился:

- Ну?

- Не можешь смириться с тем, что твои боевые друзья будут летать, а ты только ходить да и то на протезе, опираясь на палку. Они будут драться с врагом, а ты, как у вас говорят, "копаться в бумагах". И кто-то из них, забывшись, может однажды бросить тебе: "Оформи... Я сбил еще одного". Представляю, как это тебя затронет!

- Хватит! - не выдержал Виктор. - Хватит! И долго молчал, ко всему безучастный, от всего отрешенный. Потом, вроде бы извиняясь, сказал:

- Что же мне все-таки делать?

- Считать за счастье, если тебя оставят в строю. Дел для тебя непочатый край. Ты можешь работать в штабе, в политотделе и просто дежурить у телефона. И все это важно, все нужно. В этом - помощь боевым друзьям, посильный вклад в общее дело победы.

И Виктор повеселел. Он уже представлял себя в боевом коллективе. Он уже строил планы. Но дни бежали за днями, а ясности не было. Танкист успокаивал, а полковые товарищи говорили, что "в верхах" приказ еще не подписан. Беспокоясь, Виктор постепенно терял сон, покой и надежду. Он остро завидовал другу танкисту и всем, кто залечив раны, снова уйдет на фронт.

- Надо иметь терпение, Виктор, - недовольно сказал товарищ. - Ты не один у командира полка и командующего. Они что, обязаны бросить все другие дела и заняться только твоим?

- Понимаю, - откликнулся Виктор, - но прошло уже две недели, как я написал письмо. А ведь я считаю не только дни, но и часы...

- Две недели срок небольшой. Впрочем, может, все уже решено. Когда приезжали твои друзья? Дня четыре назад? - Танкист приподнялся, глянул в окно. - Погода испортилась, они могут приехать сегодня.

И они приехали.

Открылась дверь, и на пороге появились Цыганов, Михайлов, Бабенко.

- Виктор, поздравляем тебя с внеочередным военным званием, - сказал Максим Цыганов.

- Ну, вот, Виктор Дмитрич, - радостно воскликнул танкист, - ты и догнал меня. Счастлив поздравить тебя со званием старшего лейтенанта.

- Нет, дружище, - смеется Максим, - он перегнал тебя. Поздравляй его с "капитаном"! Но это еще не все. Его назначили адъютантом эскадрильи и наградили орденом Красного Знамени.

Аркадий Михайлов сверкает белозубой улыбкой:

- Везет человеку!

У Виктора дрогнули губы, но он пересилил себя, сдержался, а когда друзья подошли и стали его поздравлять, тихо сказал:

- Как хорошо-то, братцы! Мы снова вместе. Даже не верится. Будто во сне...

Наша эскадрилья снова в полном составе. На место погибших товарищей встали другие: Николай Яхненко, Федор Сорокин, Анатолий Дубовой, Фидай Чурмантаев. Яхненко и Чурмантаев пришли из другой эскадрильи. Первый - высокий, красивый украинец. Второй - татарин, маленький, бледнолицый, с тонкими чертами лица. Фидай сразу же подружился с Ганей. Они дополняют друг друга: Фидай добродушный, подвижный, юркий, Ганя - неповоротливый, толстый, вспыльчивый.

Дубовой и Сорокин, как в свое время Сережа Рубцов, "дезертировали", совершили побег из тыла на фронт. Как они просили Томилича! Буквально ходили за ним по пятам. Лейтенант Дубовой среднего роста крикливый крепыш, временами теряя терпение, говорил Томилину:

- Вы не имеете права запретить мне воевать! Томилин, как это ни странно, на крик не реагировал, отвечал очень спокойно:

- Разве я тебе запрещаю? Воюй на здоровье в другом полку. За кражу пилотов, - он кивал на Рубцова, - мне уже досталось.

А Сорокин, большой, рыжий, вытирая огромный в залысинах лоб, спокойно убеждал нашего командира:

- Возьмите... Я комсомолец. Если надо, умру за Москву.

Томилин внезапно раздражался, кричал:

- Идите вы к черту! Мне не нужны покойники, мне нужны летчики-истребители.

А потом согласился. И вот они с нами. Надо сказать, воюют неплохо. Участвуют в каждом вылете, смело, отважно дерутся с немецкими истребителями, бомбардировщиками, прикрывают "Чаек" во время штурмовок, штурмуют сами.

Характерно, что, окунувшись в боевые дела, каждый остался самим собой. Дубовой - беспокойным, крикливым. Сорокин, наоборот, никогда не повысит голоса, спокоен, как олимпиец. Ест за троих, спит за всю эскадрилью. Сон считает лучшей подготовкой к летному дню и к повторному вылету. Его любимое место для отдыха - стабилизатор МиГ-3, горизонтально расположенная, как крыло, деталь хвостового оперения. По тревоге удобно вставать: ноги спустил - и уже на земле.

Увидев однажды Як-1, Федя с любопытством осмотрел его, посидел в кабине и вполне серьезно сказал, что такой самолет ему не подходит.

- Почему? - удивился пилот.

- Высоковат стабилизатор, - пояснил Федя, - во сне упадешь, шею сломаешь.

Летчик смеялся до слез, потом сказал:

- Но Як-1 это машина, а МиГ-3, каждому известно, утюг. Я зайду тебе в хвост на втором вираже.

- На какой высоте? - спокойно спросил Сорокин.

- На тысяче метров.

Принципиальный вопрос. Федя обратился к Томилину:

- Разрешите проучить невежду.

Томилин понял это как надо и, приняв решение, позвонил командиру полка. Писанко согласился и сам вышел посмотреть на поединок. Бой был коротким. Истребители дважды сошлись в лобовой атаке, и Федя дважды был победителем. Писанко сделал вывод:

- Грамотность в сочетании с недюжинной силой вполне компенсируют невысокие маневренные качества самолета.

Правда, после этого боя под самолетом Сорокина оказалась лужа из трех компонентов: бензина, антифриза и масла. Соединения систем самолета не выдержали той перегрузки, с которой пилотировал наш богатырь Федя Сорокин.

Снова неприятность. Командир эскадрильи Кулак опять приземлился с "эрэсами". Не сбросились. Что ни делал, остались под крыльями "Чайки". И воентехник второго ранга Павел Тиосса снова держит в руке сгоревший предохранитель и молчит. А что говорить? Более месяца с машиной комэска творится что-то неладное. Когда надо сбросить "эрэсы" залпом, они летят одиночно. Когда надо сбросить по одному, срываются с направляющих залпом. Было и как сегодня: возвращались на стоянку все восемь. Висят и все. А начни проверять электропроводку, могут сорваться и ахнуть где-то за городом. И такое было однажды.

Что только Тиосса ни делал: до последнего винтика разбирал-собирал свою "службу" на этой "Чайке"; не меньше ста раз за месяц "прозвонил" систему проводки. И все было нормально, никаких отклонений. Электросигнал неизменно поступал на подвесную систему "эрэсов", и контрольная лампа светилась устойчиво, с постоянным накалом.

Тиосса смотрел на электросбрасыватель, совмещая его рычажок с отметкой "один", нажимал на боевую кнопку - и сигнал поступал, как положено, на один реактивный снаряд; переводил рычажок на отметку "два" - и сигнал поступал сразу на два "эрэса". И так же на три, на четыре, и так же на восемь.

- Законно, никаких отклонений, - говорил воентехник инженеру полка Демидову, шефу по службе.

Инженер соглашался. Он верил Тиоссе, лучшему специалисту полка, знатоку электросистем, человеку завидной работоспособности, глубоких технических знаний. Соглашался и выпускал машину в полет. И все получалось нормально. День, два, три. Снаряды летели в цель в количестве, заданном летчиком. Павел ходил героем. Так минула неделя, и вдруг... Тиосса снова молчал, не смел поднять глаза на комэска. Кулак уходил недовольный, электрик забирался в кабину, ложился спиною на пол и опять проверял. Сначала. В который раз.

Техник самолета Василий Буров запускал мотор, стоя на плоскости, работал сектором газа, увеличивал, уменьшал обороты. А Павел, лежа под приборной доской, отклонял жгуты проводки то вправо, то влево, то вниз и все время с нажимом, с натягом, имитируя перегрузку в полете. Под машиной сидели его помощники, сержанты Владимир Макаров и Александр Венеровский, по команде нажимали на кнопки, контакты. И все было нормально...

- Качайте машину, - кричал им Тиосса. Они брали "Чайку" за крылья, качали то вверх, то вниз, тянули взад и вперед. Трясли. На малых оборотах мотора, на средних, на максимальных. По команде Тиоссы мотор выключался, и все начиналось сначала...

- Больше не знаю, что делать, - докладывал он инженеру, - пусть командир слетает, попробует.

- Посмотрим еще, - - говорил инженер.

И проверял сам.

Перед полетом Тиосса просил Кулака:

- Товарищ лейтенант, возьмите запасной предохранитель. На всякий случай...

Кулак, исключительно терпеливый человек, молча протягивал руку, брал. И что-то пытался делать в полете. А несколько дней назад, приземлившись после штурмовки, большой, грузный, неторопливый, подошел к технику, молча взял за рукав и повел.

"Куда? И зачем?" - думал Тиосса. Прошли по стоянке от штаба второй эскадрильи к штабу полка, встали у старого тополя, и командир эскадрильи спросил: