Александр Кушнер - Времена не выбирают…

• Название: Времена не выбирают…
• Автор: Александр Кушнер
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-7298

Александр Кушнер – «один из лучших лирических поэтов XX века, и его имени суждено стоять в ряду имен, дорогих сердцу всякого, чей родной язык русский», по словам И. Бродского. Поэт пишет о жизни во всех ее проявлениях, о счастливой любви. Автор более 50 поэтических книг, лауреат многих литературных премий, в том числе Государственной Пушкинской премии (2001), Российской национальной премии «Поэт» (2005).

---

«Может, девочек, – он говорит, – позовем?»

И скучает: «Хорошеньких нету».

Через миг погружается вновь в полутьму.

Он молчит, так как я не ответил ему.

Он сердит: рассчитаться бы, что ли?

Не торопится к столику официант,

Поправляет у зеркала узенький бант.

Я на перстень гляжу поневоле.

Он волшебный! хозяин не знает о том.

Повернуть бы на пальце его под столом —

И, пожалуйста, синее море!

И коралловый риф, что вскипал у Моне

На приехавшем к нам погостить полотне,

В фиолетово-белом уборе.

Повернуть бы еще раз – и в Ялте зимой

Оказаться, чтоб угольщик с черной каймой

Шел к причалу, как в траурном крепе.

Снова луч родничком замерцал и забил,

Этот перстень… на рынке его он купил,

Иль работает сам в ширпотребе?

А как в третий бы раз, не дыша, повернуть

Этот перстень – но страшно сказать что-нибудь:

Всё не то или кажется – мало!

То ли рыжего друга в дверях увидать?

То ли этого типа отсюда убрать?

То ли юность вернуть для начала?

Белые ночи

Пошли на убыль эти ночи,

Еще похожие на дни.

Еще кромешный полог, скорчась,

Приподнимают нам они,

Чтоб различали мы в испуге,

Клонясь к подушке меловой,

Лицо любви, как в смертной муке

Лицо с закушенной губой.

«В тот год я жил дурными новостями…»

В тот год я жил дурными новостями,

Бедой своей, и болью, и виною.

Сухими, воспаленными глазами

Смотрел на мир, мерцавший предо мною.

И мальчик не заслуживал вниманья,

И дачный пес, позевывавший нервно.

Трагическое миросозерцанье

Тем плохо, что оно высокомерно.

«Взметнутся голуби гирляндой черных нот…»

Взметнутся голуби гирляндой черных нот.

Как почерк осени на пушкинский похож!

Сквозит, спохватишься и силы соберешь.

Ты старше Моцарта, и Пушкина вот-вот

Переживешь.

Друзья гармонии, смахнув рукой со лба

Усталость мертвую, принять беспечный вид

С утра стараются, и всё равно судьба

Скупа, слепа,

К ним беспощадная, зато тебя щадит.

О, ты-то выживешь! залечишь – и пройдет.

С твоею мрачностью! без слез, гордясь собой,

Что сух, как лед.

А эта пауза, а этот перебой —

Завалит листьями и снегом заметет.

С твоею тяжестью! сырые облака

По небу тянутся, как траурный обоз,

Через века.

Вот маска с мертвого, вот белая рука —

Ничто не сгладилось, ничто не разошлось.

Они не вынесли, им не понятно, как

Живем до старости, справляемся с тоской,

Долгами, нервами и ворохом бумаг…

Музейный узенький рассматриваем фрак,

Лорнет двойной.

Глядим во тьму.

Земля просторная, но места нет на ней

Ни взмаху легкому, ни быстрому письму.

И всё ж в присутствии их маленьких теней

Не так мучительно, не знаю почему.

«Исследовав, как Критский лабиринт…»

Исследовав, как Критский лабиринт,

Все закоулки мрачности, на свет

Я выхожу, разматывая бинт.

Вопросов нет.

Подсохла рана.

И слезы высохли, и в мире – та же сушь.

И жизнь мне кажется, когда встаю с дивана,

Улиткой с рожками, и вытекшей к тому ж.

От Минотавра

Осталась лужица, точнее, тень одна.

И жизнь мне кажется отложенной на завтра,

На послезавтра, на другие времена.

Она понадобится там, потом, кому-то,

И снова кто-нибудь, разбуженный листвой,

Усмотрит чудо

В том, что пружинкою свернулось заводной.

Как в погремушке, в раковине слуха

Обида ссохшаяся дням теряет счет.

Пусть смерть-старуха

Ее оттуда с треском извлечет.

Звонит мне под вечер приятель, дуя в трубку.

Плохая слышимость. Всё время рвется нить.

«Читать наскучило. И к бабам лезть под юбку.

Как дальше жить?

О жизнь, наполненная смыслом и любовью,

Хлынь в эту паузу, блесни еще хоть раз

Страной ли, музою, припавшей к изголовью,

Постой у глаз

Водою в шлюзе,

Всё прибывающей, с буксиром на груди.

Высоким уровнем. Системою иллюзий.

Еще какой-нибудь миражик заведи.

Взамен любовной переписки

Сергею Коробову

Взамен любовной переписки,

Ее свободней и точней.

Слетают письма от друзей

С нагорных троп и топей низких,

Сырым пропахшие снежком,

Дорожной гарью и мешком,

Погодой зимней и ненастной.

И на конверте голубом

Чернеет штамп волнообразный.

Собой расталкивая мрак,

То из Тюмени, то с Алтая.

И ходит строчка стиховая

Меж нами, как масонский знак.

Родную душу узнаю,

На дальний оклик отвечаю,

Как будто на валу стою.

Соединить бы всю семью,

Да как собрать ее – не знаю.

Руины

Для полного блаженства не хватало

Руин, их потому и возводили

В аллеях из такого матерьяла,

Чтобы они на хаос походили,

Из мрамора, из праха и развала,

Гранитной кладки и кирпичной пыли.

И нравилось, взобравшись на обломок,

Стоять на нем, вздыхая сокрушенно.

Средь северных разбавленных потемок

Всплывал мираж Микен и Парфенона.

Татарских орд припудренный потомок

И Фельтена ценил, и Камерона.

Когда бы знать могли они, какие

Увидит мир гробы и разрушенья!

Я помню с детства остовы нагие,

Застывший горя лик без выраженья.

Руины… Пусть любуются другие,

Как бузина цветет средь запустенья.

Я помню те разбитые кварталы

И ржавых балок крен и провисанье.

Как вы страшны, былые идеалы,

Как вы горьки, любовные прощанья,

И старых дружб мгновенные обвалы,

Отчаянья и разочарованья!

Вот человек, похожий на руину.

Зияние в его глазах разверстых.

Такую брешь, и рану, и лавину

Не встретишь ты ни в Дрезденах, ни в Брестах.

И дом постыл разрушенному сыну,

И нет ему забвения в отъездах.

Друзья мои, держитесь за перила,

За этот куст, за живопись, за строчку,

За лучшее, что с нами в жизни было,

За сбивчивость беды и проволочку,

А этот храм не молния разбила,

Он так задуман был. Поставим точку.

В развале этом, правильно-дотошном,

Зачем искать другой, кроваво-ржавый?

Мы знаем, где искать руины: в прошлом.

А будущее ни при чем, пожалуй.

Сгинь, призрак рваный в мареве сполошном!

Останься здесь, но детскою забавой.

«Слово «нервный» сравнительно поздно…»

Слово «нервный» сравнительно поздно

Появилось у нас в словаре

У некрасовской музы нервозной

В петербургском промозглом дворе.

Даже лошадь нервически скоро

В его желчном трехсложнике шла,

Разночинная пылкая ссора

И в любви его темой была.

Крупный счет от модистки, и слезы,

И больной, истерический смех.

Исторически эти неврозы

Объясняются болью за всех,

Переломным сознаньем и бытом.

Эту нервность, и бледность, и пыл,

Что неведомы сильным и сытым,

Позже в женщинах Чехов ценил,

Меж двух зол это зло выбирая,

Если помните… ветер в полях,

Коврин, Таня, в саду дымовая

Горечь, слезы и черный монах.

А теперь и представить не в силах

Ровной жизни и мирной любви.

Что однажды блеснуло в чернилах,

То навеки осталось в крови.

Всех еще мы не знаем резервов,

Что еще обнаружат, бог весть,

Но спроси нас: – Нельзя ли без нервов?

– Как без нервов, когда они есть! —

Наши ссоры. Проклятые тряпки.

Сколько денег в июне ушло!

– Ты припомнил бы мне еще тапки.

– Ведь девятое только число, —

Это жизнь? Между прочим, и это.

И не самое худшее в ней.

Это жизнь, это душное лето,

Это шорох густых тополей,

Это гулкое хлопанье двери,

Это счастья неприбранный вид,

Это, кроме высоких материй,

То, что мучает всех и роднит.

«Я шел вдоль припухлой тяжелой реки…»

Я шел вдоль припухлой тяжелой реки,

Забывшись, и вздрогнул у моста Тучкова

От резкого запаха мокрой пеньки.

В плащах рыбаки

Стояли уныло, и не было клева.

Свинцовая, сонная, тусклая гладь.

Младенцы в такой забываются зыбке.

Спать, глупенький, спать.

Я вздрогнул: я тоже всю жизнь простоять

Готов у реки ради маленькой рыбки.

Я жизнь разлюбил бы, но запах сильней

Велений рассудка.

Я жизнь разлюбил бы, я тоже о ней

Не слишком высокого мнения. Будка,

Причал, и в коробках – шнурочки червей.

Я б жизнь разлюбил, да мешает канат

И запах мазута, веселый и жгучий.

Я жизнь разлюбил бы – мазут виноват

Горячий. Кто мне объяснит этот случай?

И липы горчат.

Не надо, оставьте ее на меня,

Меня на нее, отступитесь, махните

Рукой, мы поладим: реки простыня,

И складки на ней, и слепящие нити

Дождливого дня.

Я жизнь разлюбил бы, я с вами вполне

Согласен, но, едкая, вот она рядом

Свернулась, и сохнет, и снова в цене.

Не вырваться мне.

Как будто прикручен к ней этим канатом.

«Времена не выбирают…»

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

Большей пошлости на свете

Нет, чем клянчить и пенять.

Будто можно те на эти,