Евгений Орел - Баклан Свекольный

• Название: Баклан Свекольный
• Автор: Евгений Орел
• Жанр: Русское современное

В раннем детстве в его хрупкую психику кто-то неосторожно посеял неоднозначную мысль: «Чтобы тебя заметили, надо делать то, чего не делает никто». Только любой ли ценой следует добиваться признания?

Нередко слишком поздно приходит понимание тривиальной истины: «Будь проще, и люди к тебе потянутся».

Мир очень мал и тесен. Причиняемые обиды в конечном итоге возвращаются к обидчику, притом иногда от третьего лица. Так не лучше ли, пока не поздно, остановить маятник возмездия?

Об этом и о многом другом – в романе «Баклан Свекольный». В центре событий – некий Фёдор Михайлович Бакланов, не совсем обычный молодой человек, правдолюбивый и заносчивый, способный как на добрые дела, так и на подлость. Основное действие романа происходит в первой половине «лихих девяностых», столь же взбалмошных, как и главный герой, и дополняется яркими эпизодами из его бурного прошлого.

Евгений Орел.

Иллюстрации – Катерина Киселёва.

---

Учительнице ничего не оставалось, как твердить, что Бакланов чего-то недопонял и перейти к другому персонажу комедии. По классу прокатился рокот недовольства в знак понимания, что диспут училка проиграла. Акции Фёдора подскочили до небес.

На этом дискурсы «профессора Бакланова» не закончились. Потолком его изысканий оказался образ Анны Карениной. Отвечая урок, после долгих рассуждений о тяжкой женской доле Федя назвал Каренину… шлюхой!

Все привыкли к дерзким выводам Бакланова и к его умению доказывать свою правоту. И теперь, в ожидании новых откровений, класс окутала тишина. Жуткая тишина, до боли в ушах.

– А что? – не обращая внимания, пояснял Федя эту неканоническую трактовку образа героини. – Она бросила мужа и ребёнка, попрала патриархальные основы русского общества!

Все оживились в нетерпении, как же учитель опровергнет Бакланова, если сумеет, конечно.

Такие дискуссии давно воспринимались как спортивное зрелище. Публика жаждала поединка. И его ход зависел от педагога, оппонирующего ученику-выскочке.

Увы, на сей раз честного боя не получилось.

– Бакланов, ты вообще-то думай, что говоришь! – резко перебил учитель-практикант. – Ты же несёшь откровенный бред!

– Николай Дмитриевич, а можно более аргументированно? – съязвил кто-то с «камчатки».

Класс дружно и шумно повернулся в сторону говорившего.

– Ага, жди! Щас начнётся, – послышался недавно ломанный бас инфантильного подростка, такого же, как Бакланов, наглого и заносчивого.

Учитель, быкоподобный мужлан, опешил от неожиданного поворота в сценарии урока. Пунцовое от волнения лицо перекосилось от забегавших желваков. Выходец из крестьянской семьи, он привык всё выполнять не как на ум взбредёт, а «как надо». Тем более скоро сдавать отчёт о практике, а там не за горами защита диплома, и скандал ему совершенно не улыбался.

– Да тут же всё ясно! – спокойно продолжил Бакланов. – Тоже мне, «протест против общественных устоев». Кстати, Николай Дмитриевич, а вы знаете, что от первого секретаря горкома недавно ушла жена? Да не с кем-нибудь, а с офице-еро-ом! (Фёдор явно намекал на воинский статус Вронского). Так это что, по-вашему, бунт против советской власти? Или, может, против партии?

Последняя фраза вывела из терпения начинающего педагога. Подобные шутки о коммунистической партии в то время могли закончиться в местах не столь отдалённых. Практикант потребовал, чтобы Фёдор вышел из класса и без родителей в школу не появлялся.

Уже в коридоре Бакланов приоткрыл дверь и, просунув голову в проём, уточнил:

– Не понял! Как это – без родителей не появлялся? Мне что, с ними каждый день приходить?

Класс грохнул от смеха, наблюдая за кривляниями забияки.

Изменившийся в лице учитель вскочил с места – и вдогонку за Федей. Не желая получать затрещины да подзатыльники, тот захлопнул дверь. Коридор залился эхом от топота бегущих ног.

Так Федя и добежал до выпускного, а затем и до нынешнего статуса «на подхвате».

Глава 4. Согласно с чем

...

Понедельник, 4 октября 1993 г.

Время – 09:45.

Задание получено. Теперь нет нужды нагнетать ауру дикой озабоченности, тащить из библиотеки журналы, что-то лихорадочно писать. И если начальство прицепится…

– А чем вы, Фёдор Михалыч, сегодня занимаетесь?

…тут же и выдать:

– А вот! Готовлю раздел по…

…и далее без запинки: номер и название темы. Больше всего Фёдор боится вопросов – а что именно он пишет. Но если умело запудрить мозги формальными реквизитами, начальник отвянет вполне довольный. Мало кто дословно помнит даже название темы, а не то что её номер. Теперь же, когда поручена вычитка рекомендаций, – продукта коллективного труда, – у Фёдора железная отмазка на весь день, и неудобных вопросов не предвидится.

«Большая работа начинается с большого перекура» – этот принцип Федя исповедует буквально. Сегодня же делает исключение. Во-первых, закончилось курево, а «стрелять» он всегда считал зазорным. Во-вторых, на работу опоздал, и любая отлучка вызвала бы негодование коллег. Они и без того косо смотрят на нерадивого сотрудника, не знающего, чем заняться.

Фёдор не может понять, почему в НИИ – научно-исследовательском институте! – надо торчать в кабинете «от сих, до сих». Ведь наука регламента не терпит. Озарение может настигнуть не только за рабочим столом, но и во время партии в теннис или в шахматы. Идея может родиться даже во сне, как таблица Менделеева. И вообще, мозг учёного работает круглосуточно, разве не так? Руководство его аргументы не впечатляли, вот ничего и не оставалось, как тупо изображать активность с девяти до шести согласно распорядку.

На столе стопка бумаги с текстом. Сиди, вычитывай, правь, если видишь чего не так. И даже если не видишь, всё равно правь, иначе скажут, что читал невнимательно. Помарки, опечатки, неточности всегда заметней, когда глаз не замылен, и даже в безупречном тексте свежий взгляд хоть одного «жучка», да выцепит.

Текст по-украински. На календаре – начало 90-х. Пару лет назад комом с горы свалилась независимость. Росчерк пера парламентского спикера, подкреплённый волей граждан, выдал карт-бланш на создание новой державы со всеми атрибутами. Среди последних и язык.

Выяснилось, что украинский по-настоящему знает не так уж много народу, чтобы вести речь о нации как едином целом. Большинству граждан оказались неведомы многие нюансы «державной мовы». Часто на письме и в речи применялись русизмы из-за скудости словарного запаса. Да и откуда тому запасу взяться, если десятилетиями язык использовался разве что в фольклоре и в газетах?

Кто-то прекрасно знал украинский, думал на нём, искренне радовался, что наконец-то страна независимая, и «рідна мова» – одна для всех державная. Часть народа ненавидела украинский и считала его «наречием великорусского», или – по-Валуеву [3] – «украинского языка не было, нет и быть не может». А кому-то и вообще до лампочки, «по-каковски гутарить», – лишь бы понимать и быть понятым.

Что ни говори, но страна, едва успевшая родиться, столкнулась с языковой проблемой. Документацию следует писать по-украински, но мало кто умеет это делать на должном уровне. О грамотности даже речи нет.

Государственный язык не стал объединяющим началом. На одних территориях говорили по-русски, хоть и с примесью украинизмов. На других – по-украински, но по-разному, притом настолько, что порой казалось, люди говорят на разных языках.

Феде однажды попалась книга о том, как создавалась Италия в середине XIX века. Тогда земли, отнесённые к итальянским, были собраны в единое государство. По преданию, граф Кавур – один из отцов-основателей – изрёк программную фразу: «Италию мы создали. Теперь надо создать итальянцев».

Нечто подобное, считает Фёдор, наблюдается и в Украине: страна – есть, украинцев как единой нации – нет.

Федя не столько читает полученный талмуд, сколько размышляет о судьбе страны да об её народе. Коллеги время от времени меж собой советуются, какое слово чисто украинское, а какое привнесено и, значит, недопустимо. Особенно стараются избегать русизмов. Понятное дело – когда два близких языка живут бок о бок и вперемежку, ни один не выглядит чистым. И всё же для заимствований есть пределы, за которыми язык превращается в гибрид, суррогат, а точнее – суржик.

Путаницу вызывают и предлоги. В русском принято говорить «смеяться над кем-то», а «смеяться с кого-то» признано украинизмом или даже «одессизмом».

«Вот удача-то!» – заметив ошибку, Федя расцветает в лице. Вместо «згідно з чимось» (согласно чему-то) в тексте трижды встречается «згідно чогось» (всё равно, что неграмотное «согласно чего-то»). И надобно ж тому случиться, что накануне Федя приобрёл Словарь трудностей украинского языка! И сейчас же не преминул украдкой в него заглянуть.

Да, так и есть: «згідно з чимось». Фёдор прячет книгу в стол и, напустив на себя побольше важности, направляется к Зинаиде Андреевне.

– Простите…

– Да? – Коллега удивлённо вскидывает седые брови, рука машинально снимает очки, но не кладёт на стол, и они так и свисают меж пальцами за ручку. Нижняя губа чуть выпячена, глаза прищурены, брезгливая гримаса – типа чё ему, бездари, надо.

– Здесь бы исправить на «згідно з чим», – следует робкое предложение.

– Федя, не выдумывай! Надо писать – «згідно чого»! Плохо ты, братец, украинский знаешь.

Коллеги поддерживают Примакову. Хоть и не знают, как правильно, да только помыслить не могут, чтобы какой-то пижон осмелился поучать «саму Зинаиду Андреевну»!

К разговору подключается Виктор Васильевич Цветин, старший научный сотрудник, бывший партработник. Прежде по карьерной лестнице добрался до инструктора ЦК. Ездил по стране с проверками, не гнушался даров, капризничал, если ему подносили «не то». В конце концов пал жертвой элементарной подставы: подвели его под передачу «презента», и в нужный момент в кабинете возникли сотрудники прокуратуры, с понятыми да свидетелями. По закону Цветину грозило лет 8-10 с конфискацией, а по цековской солидарности его снабдили «золотым парашютом» в виде приличной должности в НИИ.