Михаил Белов - Когда пробуждаются вулканы

• Название: Когда пробуждаются вулканы
• Автор: Михаил Белов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1967

---

Москва. Самолет уходил ночью. Генерал обнял Данилу и по-мужски трижды поцеловал; сутулясь, не оглядываясь, пошел к трапу.

Генерал не вернулся с Дальнего Востока. Погиб в Маньчжурии…

Данила глубоко вздохнул. Послевоенные годы пролетели быстро. Средняя школа. Институт. Аспирантура. Кандидатская диссертация. Научные командировки в Италию и Исландию. Казалось, пройдено много, но вспомнить эти годы было почти нечем. Все это была обыденная повседневная жизнь, не затрагивающая глубоко души. Теперь вот в составе вулканологической экспедиции он едет на Камчатку. Три дня назад его вызвали в канцелярию Академии наук СССР и показали письмо полковника Романова. «Прошу сообщить, — говорилось в нем, — имя и отчество кандидата технических наук Д. К. Романова — автора статьи…» А через день, не дожидаясь выезда экспедиции, Данила сел в самолет и прилетел в Хабаровск…

Данила закурил. Все эти годы он жадно вбирал знания. Он мог быть вполне доволен собой. Жилось ему неплохо, здоров, силен. Но его не устраивала размеренная жизнь кабинетного ученого. Он рвался на стройки, в гущу жизни, а ему говорили — «у вас все впереди».

В коридоре хлопнула дверь. В комнату, чуть прихрамывая, вошел Петр Васильевич Романов.

— Как самочувствие, дорогой? — весело спросил он.

Данила поднялся, высокий, широкоплечий, и, указав глазами на бумаги, сказал:

— Вот, подводил итоги своей жизни.

— Ну и что?

— Неважный итог, Петр Васильевич. Тридцать лет все взаймы брал и ничего еще не отдавал.

Они присели на диван.

— Смотри-ка, день рождения тягостно отразился на твоем душевном состоянии. У тебя, дорогой, впереди еще целая жизнь. Все успеешь.

— Слыхал, — отмахнулся Данила.

— И не следует прибедняться. Я читал твои статьи.

— Ну, что там. Мелочь…

В кабинет вошла чистенькая старушка и пригласила их ужинать. Романов был холостяк, и в квартире хозяйничала его дальняя родственница.

— Пошли, отметим твое тридцатилетие, — сказал Романов.

Данила оглядел его и сказал:

— А ты все такой же, Петр Васильевич. Не стареешь.

Только голова немного поседела.

— Некогда стареть, друг, — отшутился Романов.

Раненая нога, мучившая его накануне к непогоде, успокоилась, и он чувствовал себя отлично.

Да, в свои сорок семь лет он был таким же поджарым и мускулистым, как в молодости. Но это потому, что регулярно, с увлечением занимается гимнастикой. В столовой, по случаю приезда гостя, да еще именинника, был любовно сервирован стол.

Романов откупорил бутылку коньяку и наполнил стопки.

— Полагается произнести тост. Выпьем за твое тридцатилетие, Данила.

— За нашу встречу, Петр Васильевич.

Данила положил на свою тарелку золотистое, аппетитно подрумяненное куриное крылышко, добавил гарниру — цветной капусты и картофельного пюре. Все было очень вкусно. Данила похвалил, потом, без видимой связи с этим, сказал:

— А я в столовых питаюсь. Надоело.

— Жениться надо, — заметил Романов.

— Чтобы жена готовила обеды?

Романов улыбнулся. Вопрос был немного каверзный, — молодежь иногда любит поддеть стариков.

— Без женщины человек грубеет, мой друг.

— Почему же ты не женился до сих пор?

— В свое время не успел этого сделать, а теперь, пожалуй, поздно.

После ужина они вернулись в кабинет. Романов уселся на диван и вытянул ноги. Данила закурил, стал глядеть в окно.

— Ну, что скажешь о моем камчатском дневнике? — спросил Романов. — Прочитал?

Данила не ответил.

— Давно это было, а до сих пор не могу забыть. А недавно еще Корней Захарович напомнил об этой старой истории.

— Он жив? — Данила резко повернулся. Не мигая, каким-то странным, сдержанно-вопрошающим взглядом смотрел он на Романова. — Жив?

С первого часа встречи Данила ждал разговора об отце. Несколько раз он сам порывался начать его, но почему-то сдерживался. Иногда лучше находиться в неведении, чем знать горькую правду. Это не малодушие, а желание сохранить какую-то надежду на встречу в будущем. Данила после войны искал отца, писал в прокуратуру Союза. Оттуда сообщили, что дело Кречетова было прекращено в 1941 году. А что с ним стало дальше — неизвестно.

— Да ты что, Данила? — всполошился Романов. — Разве не читал писем Корнея Захаровича? Я же оставил их тебе на столе. Они в конверте под прессом. Данила покачал головой.

— Корней Захарович жив. Жив и здоров.

— Расскажи, дядя Петя. — Данила вдруг разволновался и полез за сигаретами. Потом торопливо взял голубой конверт и вытряхнул из него письма.

— В сорок первом году, — как бы сквозь сон слушал Данила Романова, — Корнея Захаровича взяли на фронт. За форсирование Днепра он получил звание Героя Советского Союза. В сорок шестом вернулся на Камчатку. Вступил в оленеводческий колхоз. Года четыре назад переселился в долину реки Синей…

Данила слушал и одновременно читал письма; он пытался представить себе нынешний образ отца, но воображение рисовало его таким, как двадцать лет назад. Между листочками письма — телеграмма. Данила долго не мог вникнуть в ее смысл. Речь шла о какой-то тетради. Он вопросительно посмотрел на Романова.

— Корней Захарович нашел записки профессора Лебедянского, запрашивает, что с ними делать, — сказал Романов.

Данила кивнул и взял со стола еще одно письмо.

«…Да, это был долгий путь. От простого охотника, проводника экспедиции, до Героя Советского Союза. Путь этот был порой тяжел и горек. Но я прошел его хорошо и вернулся на Камчатку, к вулканам. Когда я не вижу их, я тоскую. Эта привязанность появилась у меня давно, много лет назад, когда мы с профессором Лебедянским спускались в кратер. Вулканы подарили мне дружбу этого замечательного человека и многое отняли — сына, друга. Черная тень подозрения легла на меня… Конечно, меня все еще влекут к себе вулканы, но… Если бы Данила был жив, сказал бы я ему: ты молод, силен, иди, покоряй! Но сына нет. Что потеряно — не вернешь. В этом письме я оглянулся на прошлое, но в жизни надо смотреть вперед. Что принесет мне будущее, я, понятно, не знаю. Предстоит большая работа. Колхоз переехал в долину реки Синей. Будем там строиться заново, и мои руки пригодятся. Я хочу быть полезным народу, насколько это в моих силах.

5 июля 1953 года. Кречетов».

Отец жив! Данила свернул письмо и вложил его в конверт. Романов, не шевелясь, сидел на диване. В комнате было тихо. Серая кошка потерлась о ноги Данилы, прыгнула ему на колени и, устроившись поудобнее, замурлыкала. Он провел рукой по гладкой шерсти и прислушался к себе. Кажется, ничего не изменилось, а надежда, которая все эти годы таилась в душе, вырвалась наконец на свободу и начала разливаться по всему телу, как летний теплый дождь разливается по земле, напитывая ее благодатной влагой. Радость! Никогда еще Данила не испытывал такой радости.

— Дядя Петя! Дядя Петя! — сказал он и уткнулся, как когда-то в детстве, лицом в его грудь.

— Что ты, Данилка! Все ведь хорошо.

Через полчаса они оделись и вышли на улицу.

Ночь лежала над городом. Лениво кружась, падали крупные снежинки. Громоздясь один над другим, поднимались к небу светлые квадраты окон. Сновали автомашины. Романов и Данила шли медленно, нога в ногу.

Они вышли на Комсомольскую площадь и по широкой лестнице стали спускаться к берегу Амура.

— Помнишь лето сорок первого года? — спросил Романов.

— Лестница тогда была дощатая, — ответил Данила.

На берегу не было ни души. Снегопад кончился, и проглянули звезды. Ледяное поле Амура терялось в темноте, и там, на левом берегу, далеко-далеко, приветливо мигал одинокий огонек. У Данилы вспыхнуло острое желание пойти и посмотреть, просто посмотреть, кто там живет, кто не спит в этот ночной час. И оттого, что он не мог немедля исполнить свое желание, ему стало грустно. Какой-то кусок жизни, может быть самый интересный, неразгаданным проходил мимо него.

— Там, в домике, живет прекрасный человек, — задумчиво сказал Романов, когда Данила поделился своими мыслями.

— Вы знакомы?

— Года три назад Новый год с ним встречал, — ответил Романов. — Ты еще молод, Данила, и не знаешь, что такое настоящая грусть. А я это чувство уже испытал. Впервые оно остро дало о себе знать, когда мне стукнуло сорок. С тех пор частенько меня навещает. Ты же знаешь, родился я под Новый год. Одно к одному. Мы как раз закончили путаное дело, домой я вернулся усталым. Не успел переступить порог, тетка поздравила меня с днем рождения. Мы молча сели за стол, выпили, и вдруг мне стало так грустно, что я не мог усидеть ни минуты и вскоре очутился на Амуре. На том, на левом берегу, как и сейчас, одиноко мигал огонек. И меня вот так же потянуло туда. В домике жил старик. Один. Он встретил меня приветливо, усадил за стол. В двенадцать часов мы поздравили друг друга с наступавшим Новым годом и выпили по чарке. Старик не спрашивал, кто я, откуда, но, кажется, нутром понял мое состояние и, чуть сжав меня за локоть своей сухонькой, сильной рукой, сказал: «Сынок, если ты отстал — подтянись, если в атаке — крепись и иди до конца. Пока люди не наведут у себя на земле порядок, кому-то надо ходить в атаки». И теперь, когда мне бывает грустно или очень трудно, я прихожу на берег Амура, смотрю на далекий огонек и вспоминаю старика.