Владимир Свержин - Внутренняя линия

• Название: Внутренняя линия
• Автор: Владимир Свержин
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065482-6, 978-5-271-29052-7, 978-5-4215-1016-1

«Не дай бог вам жить в эпоху перемен!» — со знанием дела говорили китайцы.

Когда же наступают годы Великой Смуты и жернова истории с хрустом перемалывают вековые империи и судьбы людей, когда все, чем жил, проверяется на излом, что может быть важнее, чем остаться личностью, найти свой путь в новом мире.

Все это сполна приходится узнать сотруднику Института Экспериментальной Истории Виконту (Джокер-3), внедренному в сопредельный мир, чтобы остановить разработки психотронного оружия.

Через реки крови лежит путь русского генерала Владимира Згурского, стремящегося отыскать свою семью, исполнить воинский долг, понять и принять то, что не укладывается в его сознании. Принять, чтобы стать зернышком, остановившим жернова.

---

На этом бы у кого другого и закончилась ужасная, пропитанная кровью, глава биографии, именуемая Гражданской войной, но граф Евгений Комаровский был не таков. Прежние вожди более ему не внушали доверия — слишком близко он к ним стоял и знал то, что оставалось невидимым за фанфарами парадов и лаконичными строками приказов. В Праге у лихого гусара наконец появились время и возможность все обдумать и спокойно оценить. Любовь к Отечеству, природная храбрость и ненависть к быдлу, возомнившему себя вершителями судеб, толкала к решительным действиям. Следовало продолжать борьбу. Но как?

Пользуясь упавшим на него с неба состоянием, Комаровский сколотил в Праге небольшую офицерскую группу, желавшую, как и он, сражаться во благо Отечества. Поиск личностей, способных повести за собой, продолжался несколько месяцев — как показалось Комаровскому, мучительно долго, — пока в один прекрасный день в квартиру графа не постучался коммивояжер, продававший французские велосипеды и мотоциклы.

Беседа с потенциальным «велолюбителем» длилась несколько часов, а спустя три дня в Праге уже был открыт филиал — и не только Сент-Этьенской мануфактуры, но и организации, именуемой «Внутренняя линия». Официальное назначение ее было — контрразведка, борьба с вражеским проникновением в ряды белой гвардии. Впрочем, можно ли говорить об официальности, когда речь шла об организации, существование которой оставалось секретом для большинства членов Русского Обще-Воинского Союза, а настоящие цели и средства борьбы не были известны ни генералам Врангелю и Кутепову, ни самому великому князю Николаю Николаевичу. Жесткая, спаянная железной дисциплиной, тайная организация выгодно отличалась от рыхлой и зачастую деморализованной массы белой эмиграции.

Приезд генерала Згурского был настоящим праздником и для Евгения Комаровского, и его соратников. Мысль о том, что, может быть, здесь со дня на день будет решаться судьба России, не оставляла графа, наполняя и без того энергичного молодого офицера каким-то воистину электрическим зарядом.

«Если Шведов не врет, — крутилось у него в голове, — то ситуация в России развивается именно так, как подсказывает неумолимая логика. Окончание гражданской войны свело на нет отговорки большевиков — мол, немедленному выполнению сладкозвучных обещаний мешают Юденич, Деникин, Колчак, Врангель и иже с ними. Мир без аннексий и контрибуций? Где там! Шиш на блюде — миллиардные контрибуции, потеря Польши, Финляндии, Прибалтики, части Белоруссии и Украины. «Заводы и фабрики — рабочим»? Ан нет, не получается: без опытных инженеров и управленцев завод — не завод, а груда железного лома. «Земля — крестьянам»? Это да, это можно! Вот только идея отдавать урожай с этой земли большевикам у «пахарей-кормильцев» отчего-то не вызывает бурного восторга.

То и дело вспыхивают бунты: крестьяне — на Тамбовщине, рабочие — в самом Петрограде и его окрестностях… Знаемое ли дело — во время стачки на Обуховском заводе и в Колпино десятки тысяч воспетых «товарищами» пролетариев без всякой жалости разогнали прикладами и стрельбой поверх голов! Да что там рабочие! А мятеж Кронштадтских моряков? Казалось бы, вот она, цитадель революции, ленинская гвардия! Ведь и их допекло! И это только начальные толчки того огромного вулкана, которым не сегодня-завтра станет Россия!

Недаром же великий князь Кирилл Владимирович — местоблюститель императорского престола — в своем манифесте написал: «Пусть русская армия хотя и называемая Красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа! И, воскресив исторический завет «За Веру, Царя и Отечество», восстановит на Руси былой закон и порядок». Если он так написал, наверняка ему известно нечто, позволяющее возлагать на Красную Армию серьезные надежды».

Граф Комаровский поглядел на генерала Згурского, углубленного в разбор корреспонденции:

— Владимир Игнатьевич, скажите, будьте так любезны, каково ваше мнение о манифесте великого князя Кирилла Владимировича.

— В котором он в императоры себя производит?

— Так точно.

— Не мое дело критиковать великих князей. Знаете ли, милейший Евгений Александрович, вот что я вам скажу: после взятия Камышина Антон Иванович Деникин присвоил мне звание генерал-лейтенанта. А мы с ним, извольте понять, в Академии Генерального штаба учились на одном курсе. И вдруг — на тебе. Он меня жалует. Как-то так мне это все нелепо стало, и передать не могу. Кресты не взаправду, звания… Смерть и кровь — те да, настоящие. А это так — игрушки для молокососов. Стыдно-с. Отписал Антон Ивановичу, — отпивая чай, по московскому обыкновению — с блюдца, усмехнулся Згурский. — Чтоб его не огорчать, сказал, что непременно присланные им погоны надену, когда войска наши Москву возьмут. Вот так-то. Пока, сами понимаете, не довелось обнову примерить. Суть же сей басни такова: можно и местоблюстителем престола, и самодержцем, и хоть императором себя величать. Но коли трон Российский там остался, а его императорское высочество здесь, то от мишуры позлащенной толку чуть. Эмиграцию российскую этот маскарад не объединяет, напротив, увы, на части рвет. Так что не обессудьте, Евгений Александрович, не одобряю.

— А насчет того, что Красная Армия сама может большевиков скинуть?

— Мочь-то она может. Вопрос — станет ли. Возможно, на этот и многие другие вопросы сможет ответить генерал от кавалерии Брусилов. Если, конечно, месье Шведов не пытается ввести нас в заблуждение. Кстати, Евгений Александрович, полагаю, следует отработать план встречи с его высокопревосходительством. Наверняка он не будет иметь возможности вот так вот запросто прийти в вашу уютную квартиру и почаевничать с нами в задушевной беседе.

— Да… Но никто еще не знает о намерении генерала Брусилова прибыть в Чехию. Что же касается его размещения здесь — и вовсе тайна сия велика есть.

— Вы правы, господин штаб-ротмистр. Но давайте рассуждать здраво. Брусиловский прорыв да и вообще действия почтеннейшего Алексея Алексеевича против Австро-Венгрии, по сути, принесли Чехии свободу, уж во всяком случае, приблизили ее. Поэтому можно предположить, что президент Чехии пожелает наименовать Брусилова почетным гостем и разместить его в одной из своих резиденций. Надеюсь, вы знаете, где в Праге и около нее имеются такие объекты?

— Так точно.

— Вот и славно, — Згурский еще отпил чай, — сегодня туда отправляемся. Далее. Здесь, несомненно, живут участники Брусиловского прорыва.

— Именно так.

— Их надлежит собрать, приготовить поздравительный адрес, организовать встречу, а затем — как в бою: вцепился в передний край — руби, коли, развивай успех.

— Все это так, но беда в том, — задумчиво начал Комаровский, — что генерал Спешнев, возглавляющий организацию ветеранов, как они себя называют, Луцкого прорыва и боев в Галиции, почитает Алексея Алексеевича продажной шкурой и отзывается о нем весьма нелестно.

— Позиция его понятна, но я надеюсь убедить собрата переменить решение… Если мы хотим за сегодня успеть все, что наметили, следует не медля выезжать.

— Так точно, ваше превосходительство! — Граф Комаровский поднялся из-за стола. — Если не возражаете, оставайтесь здесь. Я куплю утренние газеты, заведу машину и вам просигналю.

— Пустое, — отмахнулся Згурский, — пройдусь по столице, подышу воздухом.

— Как скажете, Владимир Игнатьевич. Тогда буду ждать вас на углу возле аптеки. Ну, помните, там где лев…

— У аптеки, так у аптеки.

— Только ж вы смотрите, не пропадите.

— С какой такой стати?

— Да рассказывают, как-то ночью забрались в эту аптеку воры. Что уж там было, никто не знает. Может, спирта крепко хватили или еще что, но только начали сильно буянить. На звон битого стекла и крики прибежала полиция. А когда в здание ворвались, то никого из грабителей там не обнаружили — исчезли, как не было.

— Ерунда, — поморщился Згурский. — Могу поспорить, в подвале дома есть подземный ход. Постройка старая — в прежние века такие вещи любили. В моем доме на Сретенке такой ход тоже имелся. Мальчишками нас оттуда гоняли — боялись, как бы не засыпало. Но дед сказывал, что до самого Кремля по тому ходу дойти можно было. Вот так вот, дорогой мой Евгений Александрович! А вы говорите исчезновения, черные дамы, предсказания судьбы… Вроде дельный человек, а голова у вас забита всякими нелепицами!

Май 1924

Судаков ворочался в постели, стараясь отделаться от прилипчивого сна. Ему виделся Байкал: огромный, необъятный, пугающий своим холодным величием. Двадцать лет назад Петр Федорович совсем молоденьким солдатом был прислан с тремя сотнями таких же необстрелянных юнцов для пополнения растерзанного в боях с японцами полка Амурских драгун. Судакову снилось, будто стоит он в карауле, вдруг начинает дуть сильный ветер, и зеркальная гладь таежного моря вздымается огромными волнами, подступает к нему… А с поста не уйти. Он стреляет в воздух, чтобы вызвать разводящего, но тщетно. Вода уже по колено, по пояс, по грудь подступает, вот и воздуха не хватает…