Евгений Гришковец - Одновременно: жизнь

• Название: Одновременно: жизнь
• Автор: Евгений Гришковец
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-75878-4

«Одновременно: жизнь» – новая книга Евгения Гришковца, основанная на его интернет-дневнике.

Кажется, что Гришковец говорит о частной жизни, а получается, что формулирует важные для многих вещи. Те, что тоже вращались в голове, но никак не складывались в высказывание. Делится своими размышлениями о значимых для всех событиях и тоже – формулирует для кого-то то, что никак не удавалось додумать и проговорить. Насыщенность событиями очередного прошедшего года, в котором каждое последующее событие заслоняет собой предыдущее, не дает шанса осознать всего того, что с нами происходит. Дневник дает возможность спокойно оглянуться на прошедший год. Без суеты.

---

Я очень не люблю, когда зрители опаздывают на спектакли. Не люблю не потому, что это задевает и оскорбляет мои чувства и я в этом усматриваю неуважение к себе. Я не терплю этого потому, что спектакль – это цельное произведение, которое нужно смотреть целиком от начала и до конца, по возможности не отвлекаясь и не прерываясь. Но от начала и до конца обязательно! У спектакля есть точная, продуманная, тщательно разработанная композиция, и я отчётливо понимаю, что если пропустить начало, понять спектакль и получить от него цельное впечатление невозможно. Спектакль – это не набор миниатюр, сцен и шуток, к которым так привыкли сейчас многие. Спектакль – это монолитное, как живой организм, целое существо. Время начала спектаклей по всей стране, в основном, 19.00. Это абсолютно устаревшие и несоответствующие сегодняшнему времени традиция и правило. Я понимаю, что в будний день работающий человек, живущий в городе – а сейчас во всех городах пробки, – не может позволить себе пойти на спектакль в семь часов, не договариваясь с руководством, не бросая рабочее место или не идя на целый ряд ухищрений. А мне хочется играть именно для тех людей, которые работают, то есть для людей, активно живущих. Бездельники мне не интересны. И я знаю наверняка, что я не интересен бездельникам. По этой причине я играю в Москве в 21.00, а в других городах стараюсь играть в 20.00. Но очень редкие директора театров идут навстречу, не желая сделать посещение театра более удобным для своих земляков. Зная сложности, с которыми сталкивается зритель на пути в театр, я всегда задерживаю спектакль на десять минут, так что третий звонок всегда звучит с задержкой. После третьего звонка я семь – десять минут говорю вступительное слово, позволяя всем опоздавшим пройти на свои места, выдохнуть, успокоить сердцебиение и волнение, которые всегда сопровождают страх опоздать и поцеловать закрытую дверь. Так что фактически спектакль начинается минут на семнадцать-двадцать позже времени, заявленного в афише. Я очень хочу, чтобы все, кто купил билет, пришли и заняли своё место. Однако после начала спектакля я против опоздавших и хождения в зале. Против категорически.

За те двенадцать лет, которые нахожусь на сцене, я наблюдаю то, что строгость, присущая театру как особой культурной территории, утрачивается. Требования к публике сильно понизились, и люди просто не знают тех правил поведения, которые были свойственны и присущи таким местам, как театр, музей или читальный зал хорошей библиотеки. Я довольно строго не позволяю пользоваться мобильными телефонами, борюсь с чтением и отправкой эсэмэс-сообщений и вообще заглядыванием в гаджеты во время спектакля. Я борюсь с опозданиями. Не могу сказать, что прилагаю очень большие усилия. Зрители, которые приходят ко мне, чаще всего знают о моей в этом смысле неуживчивости. Но то, что мне приходится видеть и слышать в зрительных залах при посещении даже знаменитых театров и спектаклей, – просто беда. Беда!

В Тюмени спектакль начинался в 20.00. Третий звонок прозвенел в двенадцать минут девятого, спектакль фактически я начал в 20.20. Театр в Тюмени свежевыстроенный, удобный, с комфортными современными зрительскими местами. Мало в стране таких театров. По проходам в ступени встроены лампочки, похожие на те, что есть в проходах самолётов или автобусов. Так что обстановка в зале мне была хорошо видна со сцены. Публика в Тюмени мне знакома, хороша, своя. К началу спектакля я всех усадил, и ничто ничего не предвещало. Однако после было несколько и подряд телефонных звонков, на которые я не особенно стал обращать внимание, но они всем портят настроение. Когда трезвонят мобильные телефоны, людям неудобно за своих земляков, за свой город, за свой театр, за себя. Но постепенно и при явной поддержке публики мне удалось собрать атмосферу. Вступление в спектакль было исполнено, и пошла самая лирическая и тонкая его часть, связанная с сокровенным: с темой сохранившейся записки, которую я написал в день рождения своей первой дочери. На часах было 20:44, я уже отыграл около четверти спектакля, как в зал, сопровождаемая работницей театра, к своему месту прошла молодая женщина, или, можно сказать, девица. Длинные волосы, тонкий красный свитер под горло, кажется, тёмные брюки, кажется, хороша собой. Она шла совершенно не смущённая, уверенная, весёлая, шла на своё место на второй ряд строго посередине зала. То есть прямо напротив меня. Она шла так, как ходят тинейджеры в кинотеатре за попкорном. То есть не сомневалась в том, что то, что она делает, – нормально. А когда я сделал ей замечание, она, весело и очаровательно улыбаясь, сказала «извините». Я же сказал, что не принимаю её извинений и не извиняю её. Дальше я довольно подробно объяснил ей, почему не принимаю извинений и почему не хочу, чтобы она смотрела дальше спектакль, который без пропущенного ею у неё нет никаких шансов понять. Я также объяснил, что не только у неё, ни у кого вообще нет такого шанса, если он пропустил существенную часть спектакля. Её явно ждал парень, который очень хорошо смотрел спектакль и был на месте вовремя. Я решил оставить барышню в покое и продолжил спектакль. Я вернул прежнюю атмосферу. Вернул опять же при поддержке зрительного зала и старался не смотреть туда, где сидит опоздавшая девица. Но минут через сорок, так уж случилось, мой взгляд упал именно на неё… И я увидел её, сидящую, совершенно отрешённую, рассматривающую что-то у себя на коленях с кислым и неприязненным выражением лица. В этот момент я тоже говорил о чём-то важном, для меня важном, о чём-то очень мне дорогом. Я прервался и вновь обратился к ней с просьбой покинуть зал, потому что я не могу дальше работать… потому что она мне мешает, демонстрирует мне всячески своё пренебрежение и неудовольствие, и её присутствие в зале противоречит моему представлению о том, что можно в театре, а чего нельзя. Я сказал также, что не хочу в её присутствии говорить о том, что мне дорого, и о том, что для меня является сокровенным. Она не сразу поняла, что я обращаюсь к ней. Но когда поняла, они с парнем встали и ушли. После этого было сложно закончить спектакль так, как он задумывался. Финал спектакля получился гораздо более эмоциональным, даже трагическим. После спектакля я получил много записок с извинениями. Те, кто подошёл за автографом, также извинялись. А я ощущал страшную усталость и какое-то полное несчастье.

Казалось бы, ну что произошло? Какая-то девочка сильно опоздала. Может быть, девочке неинтересна была тема прощания с бумагой, может быть, она и не хотела это смотреть, а парень позвал. А может, она испытывала любопытство к моей персоне, и ей было интересно на меня посмотреть, но теперь этого интереса никогда не будет. Может, у неё что-то стряслось… Да мало ли! А на всё это у меня есть вполне внятные ответы: так опаздывать в театр нельзя. На самолёт же так не опаздывают. Если опоздала, сядь тихонечко где-нибудь с краю, чтобы никому не мешать и не отвлекать внимание. А лучше, если знаешь, что опоздаешь, вообще не ходить: спектакль или хорошее кино нужно смотреть от начала и до конца. И т. д., и т. д., и т. д.

Почему же я так отреагировал? Почему продолжаю об этом думать? Да потому, что наблюдаю: совершенно не стыдно сейчас не выключать телефоны, опаздывать, не стыдно быть в театре одетым повседневно и по-рабочему… Но гораздо страшнее другое: не стыдно ничего не понять и даже не пытаться понимать! Не стыдно смотреть и слушать что-то, не желая постичь и углубиться в смысл, услышать некое послание, которое исходит из книги, с экрана или со сцены. Не стыдно даже не иметь желания что-то понять и услышать. Я понимаю: то, что я таким сильным, неадекватно сильным образом наказал и попытался вразумить эту девочку, должны были до этого не так масштабно сделать родители, учителя, преподаватели вуза, друзья, её парень… А я сделал это резко, размашисто и наверняка никакого понимания не добился, а добился только раздражения и обиды.

Я не мог не отреагировать, но что-то надо было сделать иначе. А что? Я не знаю. Единственно, на чём буду настаивать: чтобы в театрах, где работаю, ещё жёстче соблюдались правила, и опоздавших к началу спектакля – не к третьему звонку, а к началу спектакля – всё-таки не пускали. Но если опять столкнусь с нежеланием слышать, понимать и чувствовать, я не смогу промолчать и доиграть спектакль как ни в чём не бывало. Для меня театр по-прежнему остаётся территорией культуры, которую я люблю и которой я служу. Той территорией, которая создана не мной и на которую меня пустили для её сохранения и приумножения.

Жаль, что это произошло. Лучше бы девочка пришла вовремя на спектакль и не попалась мне на глаза, или посидела со своим парнем в хорошем кафе, или пошла бы с ним на хороший или не очень хороший фильм… Но чтобы ей понравилось.

А дождь всё идёт и идёт.

14 апреля

Вчера, 13 апреля, в субботу, наконец-то включилась весна! Резко, мощно, убедительно. Так, как я и хотел. Так, как все мы хотели. Весна будто выскочила на сцену в какой-то затянувшейся, утомительной и бессмысленной пьесе, когда уже весь зрительный зал погрузился в безнадёжную скуку и дремоту. Ура весне!