Всеволод Крестовский - Торжество Ваала

• Название: Торжество Ваала
• Автор: Всеволод Крестовский
• Издательство: Камея
• Жанр: Незаконченное
• Год: 1993
• ISBN: 5-88146-017-0

Роман «Торжество Ваала» составляет одно целое с романами «Тьма египетская» и «Тамара Бендавид».

…Тамара Бендавид, порвав с семьей, поступила на место сельской учительницы в селе Горелове.

---

Но бедствия России и на этом далеко еще не кончались в ту достопамятную эпоху. Печально началась весна, печально продолжалось и лето 1879 года, да и все последующее время было не лучше. Целый ряд наводнений сменился пожарами, вести о которых беспрестанно следовали, одна за другой, отовсюду. Не успели опомниться от впечатлений опустошительного оренбургского пожара, испепелившего почти весь город, как телеграф стал приносить все новые и новые известия о страшных опустошениях, произведенных огнем: 26 апреля — опять в Оренбурге и в Ирбите, 29 апреля — в Уральске, 30 апреля — опять в Ирбите, 1 мая — снова в Оренбурге, 8 мая — в Перми; 22 и 24 июня, в течение двух дней, выгорел весь Иркутск, а 25 июня и в последующие цни — Козлов; 6 июля в Нижнем сгорели торговые ряды, а 16 августа казармы, и было, кроме того, несколько случаев поджогов и пожаров на ярмарке 28 августа новый крупный пожар в Вязьме, где выгорело 200 домов; 6 сентября была сделана, при сильном ветре, попытка к поджогу в Екатеринославе, но сгорело только. 7 домов, благодаря быстро принятым энергичным мерам; 26 сентября — сильный пожар в Уфе, не считая уже множества менее значительных пожаров в разных городах и селениях по лицу земли Русской, составляющих, более или менее, обычное v нас явление. То же самое продолжалось и в следующем 1880 году: 9 февраля, под Москвой, горела в Петровском-Разумовском земледельческая академия, где понесено убытку от огня до 500000 руб.; 25 февраля страшный пожар фабрики Гивартовского в Москве, где погибло в пламени до сорока рабочих. С весной погорели города в губерниях: Киевской — Радомысль, Подольской —: Немиров, Московской — Коломна, Тверской — Ржев и Торжок, и во всех этих городах пожары начинались непременно при сильном ветре и удобном его направлении, вследствие чего дома за один раз сгорали целыми сотнями. 17-го июня — сильнейший пожар в Рязани; затем пошли гореть богатые слободы, села и посады, как например, известное поволжское село Балаково, где выгорело 300 дворов, подгородная воронежская слобода Придача — вся; Костромской губернии посад Пучеж — весь, и др. Кроме того, как и в предшествовавшем году, беспрестанно появлялись отовсюду известия о меньших пожарах в городах, деревнях и селах, печальный счет которым был бы слишком длинен и однообразен. В оба эти года подряд словно бы какая-то пожарная эпидемия свирепствовала по всей России, подобно такой же эпидемии 1862–1864 годов. Часть этих пожаров, конечно, следует отнести ко всегдашним и постоянным причинам наших русских погораний, но несомненно были и систематические поджоги, в которых проглядывает как бы целый план действий огнем по отдельным краям и районам: сначала на востоке, потом на северо-востоке, потом в Нижнем, потом в центральном фабричном и промышленном районе, потом в земледельческих районах на оолге в Малороссии, в Украйне и на Юге. Хотя некоторые либеральные газеты того времени и старались упорно доказывать, что никаких-де «особенных» поджогов нет и не было, что они существуют лишь в горячечном воображении Каткова и ему подобных безумцев и «сикофантов», тем не менее, военные суды над поджигателями в Нижнем, Перми и Полтаве показывали противное. Поджоги были, но поджигатели, по большей части, действовали не сами лично, а чрез подговариваемых детей и подростков. Иные из подстрекателей, как Селиванов, Мурзин, Чайковский и Донец были даже приговорены к смертной казни, но помилованы представителями высшей власти в провинции. Таким образом, злонамеренность в большинстве этих, далеко не случайных, пожаров не существовала разве для некоторых газет, да для тех петербургских чиновников, которые, воспитавшись на тех же газетах, привыкли петь с их голоса и глядеть на все их глазами, опасаясь более всего, как бы грозные газетчики не сочли их недостаточно либеральными, а между тем, в действительности, пожары за эти два года обошлись России более чем в миллиард рублей. Но удивляться ли такому результату, если в печатную программу известной «южной фракции» террористов прямо входили поджоги общественных и частных имущесгв, фабрик, заводов, городов и селений, как средство породить «пауперизм» в обездоленных массах рабочего и земледельческого населения, дабы вызвать в народе озлобление против бессильного, по их мнению, правительства и тем поднять наконец эти «инертные» массы на революцию.

Ко всем этим бедствиям вскоре присоединились еще крестьянские и фабричные волнения в некоторых местностях. Между крестьянами разных губерний стали усиленно распространяться слухи о предстоящем, будто бы, общем «черном» переделе земель, при котором вся земля будет окончательно отобрана от помещиков-дворян и передана в общественную собственность крестьян. Толковалось и о новом «царском указе», которым, пока что до передела, воспрещается, будто бы, крестьянам брать менее сорока рублей с помещичьей десятины, за уборку на ней хлеба. Вскоре появились и особые прокламации насчет близости «черного передела», которые чьи- то невидимые руки постарались распространить в войсках, между нижними чинами, вследствие чего унтер-офицеры не стали оставаться на вторичную службу, и многие части войск через это рисковали очутиться в очень критическом положении. Среди всех этих возбудительных слухов, не малую долю тревоги и озлобления, но уже совсем с другой стороны, вносили в крестьянскую среду и полицейские урядники, которые, из усердия не по разуму, зачастую зря хватали и «привлекали»' крестьян, за одно какое-нибудь неосторожное или неразумное слово, и вообще донимали сельское население составлением актов и протоколов, за все — про все, часто совсем вздорных и даже нелепых, но по которым мужика все же тягали то в стан, то к мировому. Наконец, в июле 1880 года проявилось несколько случаев крестьянских волнений и сопротивления властям в разных уездах губерний Черниговской, Псковской и Тульской, так что для усмирения их потребовались даже войска, но, к счастью, дело везде кончалось только арестами нескольких крестьян да мирскими расходами на содержание военных постоев. До стреляний не доходило. С осени того же 1880 года пошли беспорядки и на больших фабриках. Началось это дело с Ярцевской мануфактуры Хлудова (в Рославльском уезде), где толпы забастовавших рабочих били в фабричных зданиях стекла, выдергивали из гряд огородные овощи, а затем навязали на палку красный платок, вручили это знамя какому-то мальчику и носили последнего на руках, с криками «ура!», по селению. Это как раз напоминало подобную же выходку в петербургской демонстрации 1876 года на Казанской площади, и прямо наводило на мысль, что в данном случае, в Ярцеве, было не без подстрекательств со стороны смутьянов-бунтарей, хотя корень беспорядков крылся и не в них (они только воспользовались им), а в прижимках фабричной конторы и в скидках с обусловленной задельной платы самими же владельцами фабрики. В октябре последовала новая большая забастовка, но на сей раз уже в Коломенском уезде, на фабрике Щербаковых, а причиной была опять- таки сбавка платы, как раз во время дороговизны и голода. Сокращение производства и понижение рабочей платы, вызванные, в свой черед, сокращением сбыта по случаю голодовки, отразились забастовками еще в Гуслицах и* вообще на фабриках Коломенского уезда, а вслед за тем и из Твери появились не менее тревожные известия, что на фабриках Морозова распускаются целые сотни рабочих. Таким образом район фабричных волнений распространился на три центральные губернии — Смоленскую, Московскую и Тверскую, — и правительство поневоле становилось в недоумении перед вопросом, что это, — единичные ли случайности, или более широкое бедствие, которым не преминули, конечно, воспользоваться подпольные агитаторы, для своих собственных целей? Но из подпольных усилий на этот раз ничего особенного не вышло, даже и после того, как забастовки распространились на Владимирскую губернию. Что тут, однако, не без их руки, на это указывали отчасти предшествовавшие большие и буйные беспорядки в Ростове-на-Дону, против полиции, и в Саратове — против частной собственности вообще. В этом последнем городе, еще перед Рождеством 1879 года, появились на фонарных столбах странные объявления, раскленные неведомо кем и взывавшие ко гласным думы и богатым людям города: «Дайте нам заработок, устроите бесплатные столовые, а иначе мы должны совершать преступления». Подписаны были эти воззвания каким-то «председателем комитета будущих преступлений». В городе все это приняли было сначала за чью-нибудь глупую шутку, о которой вскоре и забыли; но 20 февраля 1880 года, ни с того, ни с сего, словно бы по чьей-то команде, вдруг появились на площади большие толпы простолюдинов, разных крючников, поденщиков, бурлаков и тому подобного люда, — толпы, которые стали бегать по улицам и, с криками «ура», разбивать лавки, магазины, трактиры и кабаки, растаскивать и разбрасывать товары и разносить дом городского головы, пока, наконец, не уняла их военная сила. Лишь после такого погрома стало ясно саратовцам, что дело это было подстроено и организовано не без участия подпольных анархистов; но полиция ни до погрома, ни после его, никого и ничего не открыла.