Ярослав Ивашкевич - Шопен

• Название: Шопен
• Автор: Ярослав Ивашкевич
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Шопен (Chopin) Фридерик Францишек [22.2 (по др. сведениям, 1.3).1810, Желязова Воля, близ Варшавы, — 17.10.1849, Париж], польский композитор и пианист. Сын французского эмигранта Никола Ш., участника Польского восстания 1794, и польки Ю. Кшижановской. Первые уроки игры на фортепьяно получил у сестры — Людвики Ш. С 1816 учился у чешского пианиста и композитора В. Живного в Варшаве. Пианистическое и композиторское дарование Ш. проявил очень рано: в 1817 написал 2 полонеза в духе М. К. Огиньского, в 1818 впервые выступил публично. На основе национальных танцев он создавал и поэтичные фортепьянные миниатюры, и большие концертные пьесы с оркестром, насыщая их чертами поэмности. На родине он начал также писать песни на слова польских поэтов; из нескольких десятков сохранились лишь 19 (опубликованы посмертно).

---

Но, несмотря ни на что, ночи Шопена полны тревог. Жизнь летит быстро, просто течет меж пальцев — и Фридерика охватывает страх перед пустотой и забвением. Он хорошо знает, что после «страшных» вещей будет Польша, но так же хорошо знает и то, что он этого не увидит. А может, в этой новой Польше позабудут о нем? Может, он не будет ей нужен? И страх этот рождает волнующую песнь, одно из самых болезненных произведений Шопена, а в то же время и одно из самых последних:

С гор, где тащили бремя крестов,
Землю обетованную видели,
Видели свет небесных лучей,
К которым тянулись земные жители.
Но им самим не войти в эти сферы,
К достоинству жизни не прикоснуться
И преданными забвению быть.

Чрезвычайно характерна для последних лет жизни Шопена обработка именно этого пессимистического текста Красинского, поэта «Анонима», как тогда еще о нем говорят и пишут. Последняя строка, в частности, раскрывает всю глубину тоски одинокого художника, страх, что оторванность от общества осуждает его на забвение. Следует обратить внимание на то, как в тексте своей песни Шопен дважды в последней строке повторяет слово «даже» — со страхом, а затем слово «забытые» трижды кладет на отчаянную, взлетающую на септиму вверх музыкальную фразу, завершая ее медленным морденто, живо напоминающим гениальнейшую песнь Шуберта «Der Doppelgänger».

Да и вся вообще песнь Шопена написана в шубертовской манере, по сравнению с другими его песнями она приставляется произведением гораздо более глубоким, отличающимся мощной, меланхолической формой. Памятуя, что это одна из последних мелодий Шопена, что записана на бумаге была она уже после отъезда из Ногана, мы без труда догадаемся, о чем размышлял по ночам Фридерик в тот «плохой» 1847 год.

XV

Бывает так — и частенько бывает, — что на закате жизни великого человека у постели его появляется нежданный ангел-хранитель. Роль его чаще всего ограничивается обереганием больного от последних усилий, облачением в траур после его смерти и занятием «сувенирами», после него оставшимися. К функциям подобного ангела относится также устройство молебнов в годовщину смерти и возложение цветов на могилу поэта, музыканта, художника.

Таким вот «ангелом смерти» стала для Шопена его ученица, шотландка мисс Джейн Стирлинг.

Джейн Стирлинг напоминает литературную героиню из какого-то до чрезвычайности сентиментального, но бесконечно благородного романа. Нам не хотелось бы смотреть на нее так, как, может, посмотрел бы на нее Диккенс. Но мы и не назовем ее «молодой особой», как это делает Гэнч. Когда Шопен умер, ей было 45 лет. Это была «старая дева», типичная англичанка тех времен, в меру сентиментальная, в меру экзальтированная и нашпигованная библией, но сердце было у нее золотое, да к тому же она отличалась необыкновеннейшей деликатностью чувств. Она принадлежала к тому типу женщин, которые умеют помнить о крохотнейших мелочах, облегчающих мужчинам жизнь. Это редкий, а потому весьма ценный тип.

Опека Джейн Стирлинг быта почти что неприметна для глаз, хотя порою доброта мисс Джейн, как и ее сестры, чудаковатой миссис Эрскин, чуточку утомляла Шопена. Трагедией любви без взаимности всегда является то, что она вызывает раздражение, смешит, а в конце концов надоедает. Мисс Стирлинг была существом чрезвычайно несчастным. Несомненно, любовь ее к Шопену — одно из самых сильных, глубоких и крепких чувств, которые пробудил к себе великий композитор. Любовь эта не была исключительной или экзальтированной на романтический манер, она не походила на пламя, скорее всего была она гораздо более понятной нам, гораздо более близкой.

Мисс Стирлинг старательно подчеркивала, что она не англичанка, а шотландка, и отыскивала родственные черты, которые связывают два народа — польский и шотландский. Бесспорно, любовь мисс Стирлинг к Шопену сделала Шотландию в наших глазах страной еще более интересной, н мы охотно посетили бы места, где побывал Шопен летом 1848 года, полюбовались бы замками, которые так ярко описывает он в своих письмах. Не вызывает никаких сомнений одно: ни мисс Стирлинг, ни ее сестре миссис Эрскин ни в малейшей степени не была свойственна пресловутая шотландская скупость. Значительные доходы обеих дам — и думается, вообще всей семьи — не раз и весьма деликатно позволяли им проявлять внимание к другу, великому артисту, а после его смерти — к семье, в особенности к любимой сестре Фридерика Людвике Енджеевич, с которой мисс Стирлинг подружилась так же сердечно, как некогда Жорж Санд.

Наверняка под влиянием обеих шотландок начал помышлять Шопен об отъезде в Англию Этот отъезд был обдуман и решен задолго до февральской революции 1848 года, так что его нельзя связывать с политическими событиями. Было уже пятое марта, а вести из Парижа до Варшавы добирались не скоро. Пани Юстына пишет сыну: «Курьер сообщал, что ты даешь концерт, а затем тот же час выедешь…»

Прежде всего дамы эти убедила Шопена, что в Лондоне он сможет лучше зарабатывать уроками, нежели в Париже, и что лондонский «высший свет», которого, кстати, обе дамы, постоянно жившие либо в деревне в Шотландии, либо в Париже, почти не знали, будет гораздо более благодатной почвой для творчества и педагогики Шопена, чем Париж.

Конечно же, причин, которые побудили Шопена уехать, было много Стремление к большим заработкам, погоня за учениками из богатой парижской среды, которые от революции бежали за канал, и, наконец, — а это, пожалуй, самое главное — беспокойство, свойственное всем смертельно больным людям, а особенно туберкулезникам. Эта вера, что где-то в ином месте будет ему лучше, здоровье его поправится, он выздоровеет. Известны проекты путешествий, которые не дают покоя умирающим чахоточникам; Шопен не только такое путешествие задумал, но и осуществил его. Поступок этот противоречил здравому смыслу: все здесь было для Шопена убийственным — и климат, и образ жизни, и далекие путешествия на север, и отсутствие, если не считать шотландок, близкого человека в этой пустыне, какой для него была Англия.

Была наверняка и еще одна причина, самая серьезная и самая тайная, в которой Шопен, может, не признавался и сам себе, а может, признаться не хотел. Однако оборвавшаяся дружба с Жорж Санд и ее отношение к нему причиняли Шопену большую боль — ему, конечно же, казалось, что личная его жизнь в Англии не будет такой тоскливой. Хотя он и писал Гжимале: «Говорят, что я женюсь на панне Стирлинг, но, пожалуй, скорей я со смертью обвенчаюсь», — поездка в Англию была одним только огромным обманом и предвещала разочарование, от которого не было никаких лекарств.

История с Соланж тоже была ему неприятна. Молодая дама отдыхала на юге у отца. Клесинжер, на чью глупость жаловался Шопен, оставался в Париже в поисках заработков. Клесинжер, как утверждает Джейн Стирлинг, ненавидел Шопена. Шопен осуждал его за то, что он бросил Соланж одну. В феврале 1848 года у Соланж родилась девочка. Через несколько дней дочурка умерла. Письма Шопена к Соланж говорят о глубоких чувствах, которые питал к ней Фридерик. Написанное после смерти ребенка письмо — это шедевр, вершина деликатности и такта. Огорченный, больной, раздосадованный художник остался верен себе, проявив эту благородную деликатность, которая так восхищала всех, кто близко знал его. Соланж — это эмоциональная тема зимы 1848 года, которую Шопен проводит в Париже. Ему хотелось бежать от этих одиноких дум, от разговоров с самим собой, но он знал, что бегство невозможно.

Соланж была темой последнего разговора Шопена с Жорж Санд. Случилось это 4 марта 1848 год… Шопен навестил пани Марлиани. Выходя от нее, он столкнулся с автором «Делии». Он сообщил ей, что она стала бабушкой. Соланж известила мать об этом событии, отослав письмо в Ноган, но мадам Санд была в Париже и ни о чем не знала. Когда мадам Санд после нескольких фраз, стремясь придать беседе доверительный тон, принялась выспрашивать Шопена о его здоровье, — тот ей холодно ответил и тотчас же распрощался. Это была последняя их встреча, и какая же знаменательная! Оба актера этой драматической сцены оставили нам ее описания, которые — о чудо! — в основном совпадают. Соланж стала той глухой стеной, которая их разделила.

Но еще до отъезда Шопена в Англию он пережил еще одно приключение — дал свой последний концерт в Париже. Весь «высший свет» собрался на этом полуофициальном концерте, как бы прощаясь с артистом да и со всей прежней жизнью, концерт ведь состоялся шестнадцатого февраля, меньше чем за неделю до революции. Последний парижский концерт Шопена был событием драматическим. Писалось о нем много. Но совсем по-иному, нежели о первом выступлении Фридерика, семнадцать лет назад. Были тут один только «друзья». Посматривая в зал, Шопен видел знакомые лица, это не прибавляло ему сил. Сыграв намеченную программу, Шопен в артистической чуть было не потерял сознание.