Владимир Земцов - 1812 год. Пожар Москвы

• Название: 1812 год. Пожар Москвы
• Автор: Владимир Земцов
• Издательство: ООО «Книга»
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91899-013-1

В книге современного исследователя В.Н. Земцова представлена многоплановая картина событий, предопределивших возникновение, размах и результаты Великого московского пожара 1812 г. Работа, основанная на широком круге отечественных и зарубежных источников, учитывает и результаты почти 200-летнего изучения этой проблемы в рамках различных национальных историографических традиций. Автор, следуя принципам микроисторического подхода, стремится представить события и поступки отдельных участников великой драмы во всей их противоречивой конкретности.

Монография предназначена для научных работников, преподавателей, аспирантов, студентов-историков, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей России и событиями наполеоновской эпохи.

---

В то время, когда Муральт пробирался из Москвы в расположение войск вице-короля, су-лейтенант Ж. Комб, француз, служивший в 8-м конно-егерском полку, ехал в противоположную сторону: из расположения войск Богарнэ в русскую столицу. Возле северо-западных пригородов Москвы Комб и его товарищ Паскаль натолкнулись на солдат 1-й дивизии легкой кавалерии во главе с ее командиром генералом П.Ж. Брюйером. Оказалось, что Брюйер тщетно пытался найти армию вице-короля, дабы обеспечить с ней контакт частей авангарда Мюрата. Когда Комб и Паскаль все же достигли Москвы, первым человеком, которого они увидели, стала старуха, остановившая за узды коня французского су-лейтенанта. Другой рукой старуха придерживала край своего фартука, криками и жестами предлагая взять его содержимое. Комб нагнулся, запустил руку в фартук и вытащил оттуда печёную грушу. Не о таком угощении он мечтал, отправляясь, нарушив строжайший приказ, в русскую столицу! Груша с презрением была брошена назад.

Но Москва оказалась пуста… На великолепной улице с тротуарами (возможно, Тверской), по которой ехали двое французов, не было «ни единого жителя, ни света, ни малейшего шума, ни малейшего признака жизни: всюду царствовало глубокое молчание, молчание могилы…» «Мы остановили своих лошадей, — вспоминает Комб. — Нам было страшно. Великое решение, принятое неприятелем покинуть город предстало перед нашими глазами, как призрак, угрожающий и ужасный»[132].

В тот же вечер метался по центру пустого города капитан Б. Кастеллан, которому было поручено найти достойное жилье для его шефа — генерал-адъютанта императора графа Л. Нарбонна. Кастеллан стучался во многие двери, потрясал саблей, пока, наконец, в одном из домов ему не открыли. «Я оказался один среди дюжины русских, которые меня не понимали, — записал он тем вечером в дневник, который постоянно носил с собой, — они дали мне хорошего вина и ужин, и я устроился на ночлег в этом уединенном жилище. Это было не очень благоразумно, так как в квартале было много отставших русских солдат». Кастеллан спал не долго. Вскоре он «был поднят пожаром»[133].

Э.Р. Богарнэ, командир 4-го армейского корпуса, вице-король Италии. Гоавюра неизвестного автора по оригиналу Л. Сесиля. 1820-е гг.

Э.В.Э.Б. Кастеллан, адъютант генерал-адъютанта императора Наполеона Л. М.Ж.А. Нарбонна-Лара

Вечером 14-го устраивался на ночлег, рассчитывая приятно провести ночь, начальник авангарда Мюрат. Он, как известно, расположился со своим штабом в прекрасном доме Баташова[134]. После того как приказчик Баташова М. Соков показал Мюрату дом, Неаполитанский король откушал один в «красной гостиной». Ему приготовили сытный обед, к которому, по причине отсутствия белого хлеба и калачей, отобрали у дворовых детей четверть сайки. Свите короля ужин подавали «в столовой и в зале». Генералы и офицеры свиты, вначале категорически отказавшись от черного хлеба, требовали белого, потом все же были вынуждены смириться со своей тяжелой судьбой…

Постель Мюрату была устроена в спальне, дежурные генералы и офицеры расположились в диванных и гостиных, остальные устроились, как могли и где могли. Свечи в люстрах и лампах не гасили всю ночь. Уже в 9 вечера из дома Баташова стало видно, что в городе начались пожары[135].

Где к вечеру 14-го оказались другие корпуса Великой армии?

Соединения вице-короля Богарнэ двигались к Москве 14 сентября по дороге из Звенигорода. Впереди шла кавалерия Орнано, за ней — 3-й корпус кавалерийского резерва, затем — пехота 4-го армейского корпуса. Казаки беспрестанно тревожили передовые части Богарнэ, временами бросаясь в атаку. Когда корпус вице-короля поравнялся с д. Черепково, Богарнэ «поднялся на возвышенность и долго смотрел, не видать ли Москвы…» Города еще не было видно, но справа поднималось облако пыли, указывая место, где двигалась основная колонна Великой армии. Впереди, вдали, виднелось другое облако пыли — то отступала неприятельская кавалерия.

Где-то возле с. Троице-Лыково, когда солдаты Богарнэ начали сооружать переправу через Москву-реку, русские произвели несколько выстрелов из орудий. Войска Богарнэ ответили. Было около 11 часов утра. Богарнэ и его штаб поднялись на высокий пригорок. Оттуда они наконец увидели Москву с ее «тысячами колоколен с золотыми куполообразными главами» (капитан Э. Лабом). «Под лучами солнца все блистало и переливалось многими цветами. Город не был похож ни на один город Европы, навевая образы городов Персии и Индии» (Гриуа). Генералы и офицеры штаба Богарнэ не смогли сдержать радостного крика «Москва! Москва!» «Услышав долгожданный возглас, все толпой кинулись к пригорку, — вспоминал Лабом, инженер-географ в штабе 4-го армейского корпуса), — всякий старался высказать свое личное впечатление и находил все новые и новые красоты в представшей нашим глазам картине, восторгаясь все новыми и новыми чудесами». «Каждый излагал свои замечания, — вторит ему Гриуа, также оказавшийся на том пригорке, — как вдруг на равнине, над которой мы стояли, раздалось ура! Многие из наших солдат воспользовались остановкой, чтобы поискать припасов и фуража в деревнях, которые были между нами и городом. Казаки устроили засаду; они разом появились и вызвали большой переполох среди наших фуражиров». Казаков отбили, и части Богарнэ стали переправляться через Москву-реку. Кавалерия 4-го армейского корпуса разместилась у д. Хорошево. Ведеты были расставлены примерно в лье от деревни, на равнине, расстилавшейся перед Москвой. «Несмотря на плохую погоду, — записал адъютант 22-й бригады легкой кавалерии обер-лейтенант Г.Ф. Флотов в дневнике, — видимость была очень хорошей». Вскоре от Неаполитанского короля прибыл офицер, который сообщил, что Москва сдалась, и что император уже разместил в Кремле свою главную квартиру[136].

5-й армейский корпус Понятовского, двигавшийся южнее главной колонны Великой армии, подошел 14-го сентября к юго-западным окраинам русской столицы. Он оказался примерно в лье от Калужской заставы[137].

Рядом с войсками Богарнэ расположился 1-й резервный кавалерийский корпус. Еще в середине дня ему было приказано отклониться от основной колонны и обогнуть пригороды Москвы с северо-запада. Он разместился на равнинной местности рядом с дорогой на Петербург[138].

1-й (1, 3, 4 и 5-я дивизии) и 3-й армейские корпуса устроились в поле по обе стороны от большого тракта. «В 5 часов, — писал командир 18-го линейного полка П. Пельпор, — мы разбили бивак слева от большой дороги из Смоленска в Москву, возле Поклонной горы (mont de Salut)». Хотя солдатам в середине дня было приказано одеть «большую форму», она им так и не понадобилась. «В эту первую ночь никто не покидал лагеря», — вспоминал Пельпор[139].

Пехота Старой гвардии разместилась в Дорогомиловской ямской слободе, «…император расположился в доме в предместье, — записал в свой дневник капитан Л.Ф. Фантэн дез Одоард, командир роты из 2-го полка пеших гренадеров гвардии, — и гвардия разбила свои биваки в близлежащих садах. Это ложе не походило на то, о котором я мечтал в течение всего дня»[140]. Еще менее повезло солдатам дивизии Делаборда из Молодой гвардии. «Наша дивизия провела ночь на открытом воздухе, — пишет П.Ш.А. Бургоэнь, су-лейтенант 5-го полка вольтижеров гвардии, — потому что ей было запрещено, в первый момент, размещаться в домах из- за боязни, что часть наших покинувших строй солдат учинит беспорядки и пожары…» Однако солдаты Делаборда, несмотря на запрет, проникли во все постройки, которые были расположены поблизости; они достали доски, мебель, ковры, и стащили их в свой импровизированный лагерь. В наш лагерь также были присланы из штаба большие еловые ящики; они были пусты, и, как нам сказали, хранились на большой фабрике мыла. Наши солдаты, как обычно, составили груду этих четырехугольных ящиков без крышек в виде четырех каменных стен; открытая сторона этих ящиков была повернута вовнутрь, образуя своего рода шалаш, хотя и без крыши, который мы сконструировали за 10 минут. Этот “шкаф”, похожий на магазин пряностей, был затем заполнен самими солдатами, припасами и провизией разного рода, которую они притащили из ближайших домов. Это изобилие подвигло нас строить расчеты, во многом обманчивые, на предмет тех ресурсов, которые армия сможет получить завтра; но наши иллюзии испарились; огонь все уничтожил…»[141]

Там же, у западных московских пригородов, устроила бивак основная масса гвардейской кавалерии. Только бригада П.Д. Кольбера находилась в тот день вдалеке от Москвы — в дальней экспедиции к юго-западу от города[142].

Часть гвардейской артиллерии 14 сентября была введена в город, вероятно, для поддержки дивизии Роге. «14 сентября в 6 вечера моя батарея была первой, которая отправилась в Москву», — пишет капитан А.О.Ф. Пьон де Лош, командир 3-й роты пешего артиллерийского полка Старой гвардии, которая входила в резервную артиллерию Молодой гвардии[143]. Пьон де Лош дошел с орудиями до «общественной площади», которая была заполнена войсками Роге и, не имея возможности расположить там орудия, встал на площади севернее, «по дороге от Кремля до Петровского замка» (полагаем, что по Тверской улице рядом с домом генерал-губернатора). С одной стороны он видел «променад», с другой — «женский монастырь» (полагаем, что это был Страстной монастырь). Эту площадь французы позже назовут «площадью повешенных»[144]. Пьон де Лош расположил свой орудийный парк в форме каре, орудия поставил на углах, людей и лошадей разместил в центре. Затем отправил своих лейтенантов с несколькими канонирами по окрестным улицам в поисках припасов. Всюду, по его словам, уже царил грабеж и «без сомнения то же самое происходило в остальном городе». «Опасаясь сюрпризов, капитан приказал половине канониров не отлучаться от парка, а остальным тот час же возвращаться, если услышат выстрел»[145].