Александр Солженицын - Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4

• Название: Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 4
• Автор: Александр Солженицын
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9691-1048-9

От имени Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в Европу послан интернационалистский Манифест «К народам мира». Революция разливается по стране, автор показывает нам фронт, деревню, железные дороги, Церковь, донских казаков, волжское купечество и возвращается каждый раз в Петроград, где читатель наблюдает, как самозваный Исполком фактически контролирует и направляет Временное правительство. В редакции «Правды» – разногласия верного ленинского последователя Шляпникова и прибывшего из сибирской ссылки Каменева (свергать Временное правительство или поддерживать?). Ленин из Цюриха сговаривается через германского посла о своём безпрепятственном проезде с группой единомышленников через воюющую Германию – в Россию.

---

Ленин иначе писал-говорил! А эти сидели тут уверенные (да сговорившиеся?). Правда, Джугашвили помалкивал, покуривал папиросу под тёмными усами, – но всё же третий к ним. А Муранов и приехал, и держался с выражением страдальца и вождя: членство в Думе он понимал как вырост на лишнюю голову.

Шляпникову пришлось замяться на вопрос: а чем его выборгская милиция сегодня занята? Пока – ничем, охраны улиц почти не требуется, оружия захватили много, а большинство владеть им не умеет.

Так что, зря заняты люди и кому-то надо платить?

Чутьём пролетарским старого металлиста ухватывал Шляпников, что – оружие своё должно быть непременно, решение спора оружием – нормальное пролетарское дело, обучать рабочих – надо, бои – будут!

Но сегодня отспорить было трудно: с кем бои? когда? ведь контрреволюция поджала хвост.

Кроме большевиков, действительно, ни одна партия не вооружалась.

Да что! – если и резолюцию ПК создать военку – комиссию по работе в войсках, постепенно отвоёвывать себе петроградский гарнизон – приезжие тоже осудили! – мол, не надо вносить раздоры в петроградский гарнизон.

Ну, это уж ни в какие ворота! Это Шляпников усвоил крепко: так что ж, отдать вооружённый гарнизон буржуазии? Не-е-ет!!

Но приезжие как будто даже не очень интересовались его мнением. Они не столько выспрашивали, сколько назначали своё: Муранов – думец, Каменев – направляющий член Центрального Органа, никогда оттуда не выводился, а Джугашвили – такой же член ЦК, как и Шляпников.

У Шляпникова уши разгорелись от их обвинений. Вот так приехала поддержка! – а как он ждал новых партийных сил! Замотавшийся тут с революцией, что он вынес тут почти на одних своих плечах, – и всё не так? Вместо поддержки сбивали с ног?

Теперь уже ясно было, что они расходятся и в самом главном вопросе – о войне. А как раз сейчас дело стало особенно неотложно: в Исполкоме суетливо готовили Манифест о войне, чтобы послезавтра утверждать его на пленуме Совета, – и с приехавшими надо было спешно дотолковаться до единой позиции. У БЦК был план: выступить на пленуме со своим контрпроектом. Хоть и нет надежды собрать голоса – но прозвучать, дать себя услышать.

И Шляпников, уже теряя уверенность, рассказал им, каков план. Но бровастый крупнолицый Муранов, но тихоусый Сталин не поддались навстречу. А в улыбке Каменева выразилось снисходительное сожаление.

Да, в оценке войны как империалистической они, конечно, сходятся. Что войне надо положить конец – да. Ни аннексий, ни контрибуций, да.

– Но, – пояснял Каменев Шляпникову, немного скучая, – у вас не хватает вот какого оттенка: пусть не рассчитывают Гогенцоллерны и Габсбурги поживиться за счёт русской революции. Наша революционная армия даст им такой отпор, о каком не могло быть и речи при господстве предательской шайки Николая Последнего. Тут вот что разъяснить необходимо: война до полной победы, конечно, не наш лозунг. Но «война до полной победы демократии» – наш.

Мурашки забегали у Шляпникова по голове, как от заполза какой-то твари: вот как лозунги подменяют на ходу, вот мастера! Вот это и есть те мастера: между двумя прямыми решениями – вести войну или не вести – находят ещё десять промежуточных и между ними, как меж забитыми кольями, юлят и путают.

Так ловко это оказалось состроено – не нашёлся Шляпников сразу ответить. Но он же знал свою верность! он точно её знал! Сколько раз, лишённый связи с Цюрихом, он воспалённой головой пытался и пытался представить, как бы решал Ильич, – и всё знание повадок Ильича, и своё, какое было, понимание марксистской теории, и светлые подсказки Сашеньки – всё сходилось, он не мог ошибиться, он не разучился же совсем в дураки! Он делал так, как бы делал Ленин. В наступивших чрезвычайных революционных условиях он вёл и вёл общепризнанную большевицкую политику, как она была десять раз проложена Лениным в «Социал-демократе» и в письмах. А вот приехали и…

Да не свихнулись ли они в ссылке? Да – большевики ли они ещё сегодня или уже меньшевики?

Так разволновался Шляпников, что стал искать папиросу, никогда не куря.

Горько обидно было не за то, что они не понимают, не согласны, – но за подавляющую их манеру, что одних себя они признавали и приехали занять готовые места.

И Шляпников не решился бы им напомнить, как всю войну он тут на подпольи раздирался один, и пережил отпаденье скольких и извращение скольких, и две сумасшедших революционных недели, – а теперь Каменев вежливо отстранял его белой ручкой, Муранов грубо отпихивал плечом, а Сталин невыразительно покуривал. (И за что его, такого несамостоятельного, сделал Ленин членом ЦК?)

И – как должен был Шляпников выявить им не только свою правоту, но и полномочия, силу, власть? Таких приёмов он не знал. И некрасиво применять их к однопартийным товарищам. Все – уважаемые товарищи, страдали в ссылке.

570

Солдатская секция СРСД. – А боеприпасы выпущать? – Отменить присягу! – И опять права солдата. А рабочих пригнуть.

Михайловский театр теперь пришлось возвратить под возобновляемые спектакли – и сегодня днём солдатская секция Совета собиралась опять в Таврическом, снова истаптывая, прокуривая, исплёвывая весь Екатерининский зал, а в Белом – опять где и по двое в депутатское кресло, кто влезет, и сплошь забивая все ступенчатые проходы, и вокруг лож, и ложи, и ещё круговыми толпами не помещаясь в распахнутых дверях.

Но от жары – снимали папахи, фуражки. И под сводами парламентского зала эта тысяча стриженных под машинку голов – щурились, кто робче, кто смелей, на самих себя, на зал, на свою новую непривычную власть.

И можно ли было от этих стриженых голов дождаться государственной мудрости?

Предлагали Станкевичу взять сегодня председательство в зале – но он не решился: всё не находил в себе ухватки и смелости положить руки на руль. Вот у Богданова были для этого нужные качества: самоуверенность до нахальства, и категоричность вдалбливать, не стесняясь повторов. Чтобы вести толпу – видимо, и надо быть таким.

Всем уже была известна, никем не оспаривалась, державная воля петроградского гарнизона: ни одной петроградской части на фронт боле не отправлять! никуда содвигаться не желаем! Но уже зацепляли на днях, а теперь, когда военные заводы начинали работать, выпирало: а как с боеприпасами? Снаряды и патроны можно ли из Петрограда выпускать на фронт или тоже нельзя, чтоб не укрепить контрреволюцию?

Исполнительный Комитет уже знал, куда подталкивал, но размышляли и шершавые, неумелые головы. Оно спокойней бы, конечно, ничего оружейного из Питера не выпускать. Но и армию против немца как-то нельзя же оставить без оружий.

И какой-то серый, а осмотрительный, придумал, подал с места. И согласились постановить: все петроградские части пополнить до двойного боекомплекта – так, чтоб на случай какого столкновения сохранять перевес революционного гарнизона. А уж тогда, что свыше заводы наработают, – выпущать, ладно…

Неуверенного прапорщика Утгофа на председательской вышке сменил оборотливый Богданов, к нему солдатские депутаты уже и привыкли. И как о несомненном весело-бойко стал им объяснять: что вот в войсках начали присягать Временному правительству, а о чём присягать – с нами не согласовано. Временное правительство поспешило присягу разослать, а с представителями солдат, с Советом – не посоветовалось. И что надо было в присягу поставить – защита революции, защита свободы – то ничего не поставлено. А к чему это навязывают крестную клятву или коран целовать? Это не по-революционному! Это затрудняет принятие присяги верными сынами отечества и не способствует развитию революции на благо народа. И потому постановляет Совет солдатских депутатов (Богданов всегда вперёд знал, что Совет постановляет, уже и на бумажке выписано): опубликованный текст присяги считать неприемлемым, к присяге пока больше никого не приводить, отставить, – и пускай Временное правительство переработает текст с представителями демократии. А какие части уже успели присягнуть – ту присягу считать недействительной.

Станкевич слушал со сжатым сердцем. Это катилось неудержимым, огромным, давящим колесом, перекатывалось по Петрограду и дальше на все фронты, – и маленькие фигурки под колесом ничего не могли остановить. Он сам – не мог остановить на Исполкоме, и не мог остановить здесь, и даже знал, что Богданов тоже был с этим не вполне согласен – а вот проводил. Это катилось обширным ободом как будто помимо воли людей. А что за суматоха поднимется на фронте? Присяга – тут же отмена присяги, – а дальше? Как быть армии? Как же можно, дав присягу, тут же отменять? Теперь срочно сочинять ещё новую? Так над ней уже будут смеяться.

От солдатских депутатов – криков не раздалось. Присяга – не задевала их за шкуру, отменить так отменить.

Ещё хуже.