Вячеслав Бондаренко - Вяземский

• Название: Вяземский
• Автор: Вячеслав Бондаренко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02654-3

Друг Карамзина и Жуковского, Пушкина и Мицкевича, Тютчева и Стендаля; один из крупнейших русских поэтов Золотого века, прошедший 70-летний творческий путь; мастер журнальной полемики, историк литературы и русского быта, переводчик, мемуарист; советник и собеседник Александра I и Александра II; блестящий светский лев, остроумец и сердцеед… и одна из самых драматических судеб за всю историю русской литературы. Любимейшим жанром князя П.А. Вяземского были записные книжки, с которыми он на закате дней сравнил самого себя: «Я просто записная книжка, / Где жизнь играет роль писца…»

Первое полное жизнеописание поэта, основанное на материалах Остафьевского архива, дает возможность заглянуть в эту «записную книжку» и по достоинству оценить уникальность талантов князя П.А. Вяземского.

---

…Начало марта 1861 года выдалось для Вяземского особенно приятным. Императорская Академия наук, ординарным членом которой князь состоял почти двадцать лет, постановила торжественно отпраздновать 50-летний юбилей его литературной деятельности. Строго говоря, юбилей этот приходился на октябрь 1858 года, но князь был тогда за границей, и президент Академии наук граф Д.Н. Блудов перенес дату праздника. 16 февраля 1861 года Александр II изъявил согласие на его проведение. Заранее решено было «снять с академического собрания всю формальность» — гостям велено быть в черных фраках, белых галстуках, при звездах, но без лент — и придать празднику характер дружеского обеда. Сохранилось его меню: расстегаи с пирожками, пюре по-рейнски, жюльен по-королевски, цыплята с трюфелями, салат и «le Soudac» под голландским соусом.

В назначенный день, 2 марта, в малой конференц-зале Академии разместились многочисленные гости, в большой зале были накрыты праздничные столы, на эстраде, украшенной цветами, сидели дамы. Взволнованный и растроганный юбиляр принимал поздравления с самого утра — первыми его поздравили внуки, прочитавшие торжественные куплеты… Плетнев и непременный секретарь Академии К.С. Веселовский к семнадцати часам привезли Вяземского в Академию, где его у входа встречали старый знакомый по Швейцарии и Ницце принц Петр Георгиевич Ольденбургский, министр просвещения Ковалевский и Блудов. Блудов же и открыл вечер, еле слышным голосом сообщив, что юбиляр высочайше пожалован придворным чином гофмейстера с назначением состоять при особе императрицы. Кроме того, к двухтысячной аренде, закрепленной за князем два года назад, была добавлена еще тысяча рублей. Первый тост был, конечно, за государя и августейшую фамилию. Зал единым махом поднялся, когда раздались торжественные звуки «Боже, Царя храни», встали рядом с Вяземским Ковалевский и Блудов, встал и сам князь, сидевший под огромным бюстом Петра Великого, и в этом общем воодушевлении, в этом пении гимна чувствовалось что-то трогательное и вместе с тем величественное…

Благодарственная речь, прочитанная Вяземским, получилась довольно ироничной. Князь заметил, что творческий свой путь он заканчивает, увы, не тем, чем многие сейчас начинают — Полным собранием сочинений… В зале вспыхнул смех, Блудов несколько раз приложил ладонь к ладони, его примеру последовали Плетнев и Соллогуб. Сделав паузу, Вяземский продолжал:

— Не мои дела, не мои труды, не мои победы празднуете вы. Вы заявляете сердечное слово, вы подаете ласковую руку простому рядовому, который уцелел из побоища смерти и пережил многих знаменитых сослуживцев…

Дальше было все, что полагается на официальном юбилее. Ковалевский провозгласил тост за Академию, Блудова и принца Ольденбургского. Председатель Отделения русского языка и словесности Академии наук Петр Александрович Плетнев прочел стихи отсутствующего Тютчева:

У Музы есть различные пристрастья,
Дары ее даются не равно;
Стократ она божественнее счастья,
Но своенравна, как оно.
   Иных она лишь на заре лелеет,
   Целует шелк их кудрей молодых,
   Но ветерок чуть жарче лишь повеет —
   И с первым сном она бежит от них.
....
Не то от ней присуждено вам было:
Вас, юношей, настигнув в добрый час,
Она в душе вас крепко полюбила
И долго всматривалась в вас.
   Досужая, она не мимоходом
   Пеклась о вас, ласкала, берегла,
   Растила ваш талант, и с каждым годом
   Любовь ее нежнее все была.
И как с годами крепнет, пламенея,
Сок благородный виноградных лоз, —
И в кубок ваш все жарче и светлее
Так вдохновение лилось.
   И никогда таким вином, как ныне,
   Ваш славный кубок венчан не бывал.
   Давайте ж, князь, подымем в честь богини
   Ваш полный, пенистый фиал!

Граф Владимир Соллогуб спел куплеты на свои стихи и музыку покойного Виельгорского — ту же музыку, которая звучала в 1838-м на юбилее Крылова. Говорил Николай Щербина, чиновник особых поручений при Вяземском в бытность его товарищем министра, известный своей пылкой любовью к античной Греции. Читал свои стихи гремевший когда-то Владимир Бенедиктов — напрочь растеряв былую популярность (во многом «благодаря» убийственной критике Белинского), он переживал в конце 50-х небольшой взлет… Пробился к юбиляру с поздравлениями Николай Иванович Греч — и сам Вяземский не удивился тому, что видит бывшего журнального врага без малейшего раздражения, напротив, с радостью даже… Уроженец Одессы, а теперь дрезденский журналист и поэт Вильгельм Вольфсон произнес по-немецки длинную речь и прочел перевод стихотворения Вяземского «Слезы» на немецкий язык. Граф Владимир Орлов-Давыдов провозгласил тост за отсутствующего по казенной надобности сына юбиляра. Специально приехавший из Москвы Михаил Петрович Погодин завершил свою речь словами:

— Честь и слава писателю, который не увлекался временными стремлениями, шел прямо своею дорогой, служил искусству для искусства, не для денег и других корыстных целей, не для чинов и отличий… Честь и слава писателю, который сохранял всегда искреннюю, горячую любовь к русской словесности, принимал живое участие во всех ее судьбах, ободрял всегда молодые таланты, оказывал нуждавшимся помощь и покровительство… Да здравствует заслуженный академик, знаменитый писатель, благородный гражданин, да здравствует добрый человек — князь Петр Андреевич Вяземский!

Звучала музыка — Глинка, Даргомыжский, Верстовский. Зачитали приветственные телеграммы из Штутгарта, Мюнхена, Парижа, Москвы. Князю преподнесли адрес, под которым подписались пятьдесят две дамы — светские сливки Северной столицы. Не обошлось без курьеза: княгиня Надежда Трубецкая, племянница Веры Федоровны, надела на юбиляра лавровый венок с надписью «Вот он, вот он, Русский Бог»… Бесшумные слуги без устали открывали шампанское. Ломило глаза от свечей, хрусталя, золота…

Последний тост поднял принц Ольденбургский — неожиданно обратился к эстраде, где сидела в окружении дам княгиня Вера Федоровна, и произнес несколько теплых слов в ее адрес, напомнив, что совсем скоро, 18 октября, — золотая свадьба княжеской четы… Музыканты взмахнули смычками, гости зашумели, зааплодировали, с бокалами в руках дружно потянулись к старой княгине, а Вяземский, безумно уставший за два часа и от стихов, и от улыбок, и от неудобного белого галстука, вдруг почувствовал, что этот последний необычный тост всколыхнул внутри что-то давнее, дорогое… Здесь собрались его друзья, милые, седые, сановные осколки прошлого, — и на какой-то миг ему пожалелось горько, что их никогда уж не увидеть снова мальчишками, полными надежд на что-то великое. Он улыбнулся через весь зал жене и видел, как Вера Федоровна поймала его улыбку…

Этот помпезный вечер завершился интимно — чаепитием в небольшом кабинете. За столом сидели Вяземские, великая княгиня Елена Павловна и императорская чета. Юбилей вполне удался, и даже скептичный П.А. Валуев не мог не отметить в своем дневнике: «С удовольствием ценю в князе Вяземском дарование привязывать к себе людей. У него действительно друзей и доброжелателей много».

…5 марта, через три дня после юбилея, в Петербурге и Москве был объявлен высочайший манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Событие, которое осчастливило бы Вяземского в 1820 году, теперь задело его только косвенно, по служебной линии: Сенат поручил князю отредактировать приветственный адрес, который должен был быть поднесен императору в память о манифесте. Общее собрание сенаторов решило не благодарить и не поздравлять государя, а верноподданнически отозваться на исторический документ. Это задело Александра II, и 10 марта он отклонил поднесенный ему адрес. Мотивация была такой: если адрес не благодарственный и не поздравительный, следовательно, сенаторы косвенно высказали свое неодобрение.

— Если не поздравили, это еще не значит, что послали к черту, — ворчал раздосадованный Вяземский…

* * *

Юбилей словно напомнил Вяземскому, что жизнь в самом деле прошла, что потерь в этой жизни было больше, чем приобретений. Да, были на празднике друзья, но куда больше было родственников ушедших друзей — сын Баратынского, брат Веневитинова, брат Батюшкова, брат Виельгорского… Статья Соллогуба, опубликованная в «Санкт-Петербургских ведомостях», тоже подводила итоги: «Значение князя Вяземского в нашей литературе — миротворящее и соединяющее. Он живое звено между прошедшим и настоящим. Он живой признанный образец молодому поколению редкого дарования, утонченного вкуса, подчас игривого, добродушного остроумия, подчас теплого вдохновения. Его перо задевало многих и никого не уязвило. Его стихи повторяются по целой России — и, кроме его самого, все их помнят наизусть. Напрасно он, в нелицемерном смирении, оспаривает свое литературное достоинство. Это достоинство уже перешло в народное наше достояние… Имя князя Вяземского представляет то редкое исключение, что оно не вызывает ничьей злобы, не возбуждает никаких сомнений».