Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Вторая книга истории о княжне Хаидэ

---

— Прими мою просьбу!

— Говори, — разрешил жрец. Улыбнулся девушке, избранной первой, а та застыла в толстых руках стражей. И кивнул, чтоб не уводили. На лице пленницы отразился смертельный испуг, смешанный с надеждой.

— Это. Моя нареченная. Это — Нусса. Позволь мне…

— Говори, мальчик.

— Позволь мне самому отдать ее темному Огоро, — юноша поднял голову и стоя на коленях, жадно смотрел на пастуха, облизывая толстые губы.

— Ты хочешь спуститься на черный песок, сам привязать ее тело и сидеть рядом, глядя, как радуется Огоро своей новой любви?

Спрашивая, пастух посмотрел на остальных жрецов, стоящих рядом с креслом. Те улыбались юноше.

— Да, — хрипло ответил тот. И не повернул головы на тонкий вскрик девушки, обмякающей в руках стражей.

Хлопнув ладонями по драконьим головам, пастух рассмеялся. Жрецы рассмеялись следом.

— Ты доставил нам радость. Я думал, вслед за ней придется избрать и тебя, но такая неожиданная, такая прекрасная радость! Ты поступил, как подобает. Иди и смотри в глаза избранной. После будешь награжден.

Кланяясь, юноша вскочил и побежал вслед за стражами. Жрец-Пастух кивнул Рыбаку.

— Спустись и проследи. Вдруг это животное решилось на обман. Хотя его глаза говорят об истинности желаний.

Светлый сад опустел. Издалека слышались крики и смех, нестройная музыка и пение.

Жрец-Пастух повернулся, поворачивая кресло, укрепленное на толстой вращающейся ноге. Позади него, на мраморной платформе был укреплен высокий столб, с продольными щербинами по старому мореному дереву. К столбу был привязан Нуба, схваченный поперек шеи кожаным ремнем, смотрел перед собой. А у его ног лежала Матара, выставив вверх круглое плечо, с телом, укутанным в рваный хитон. Разбросанные по белому мрамору руки, усеянные свежими ранами от поцелуев Огоро, казались выпачканными живой грязью — светлая кожа тускнела, оставляя все больше места черным пятнам и полосам.

— Снимите ремень с горла, пусть видит свою белую заботу, — распорядился Пастух.

Щелкнув, ремень освободил мужскую голову. Опустив лицо, пленник жадно разглядывал лежащую у его ног девушку. И на распухшем от побоев лице пробегали волнами радость, надежда, сострадание и понимание того, что произошло.

— Я вижу твое лицо, большой крикун, — нараспев заговорил Пастух, — вижу, как радуешься, что женщина у твоих ног не та, которую хранишь. Приятно, что смерть и мучения постигли другую? Но ты не прост, как сыны и дочери удовольствий. За радостью пришла жалость. Она хмурит твои брови и собирает морщинами лоб. Тебе жаль и эту. А как с мыслями? Ты уже можешь думать, хранитель Нуба?

И жрец передразнил его крик:

— О, Хаидэ-э-э!.. Так ты звал ее? Я жду, когда твое лицо расскажет, что ты понял содеянное.

Большие ладони хлопнули по резному дереву.

— Вижу! Понял. Да, великан, ты позвал ее, свою заботу, свою драгоценность. Открыл нам дорогу в ее душу. Теперь лишь дело времени, и она будет взята темнотой. У нас много что есть предложить воительнице, носящей в чреве ребенка, а в сердце думы о троих мужчинах одновременно. Фу, как это низко, не правда ли? Спит с одним, мечтает о другом, а зовет третьего! И такая сумеет защититься от нас?

Он искренне рассмеялся, и жрецы подхватили раскатистый смех. Пастух поднял руку и аккуратно вытер уголок подкрашенного глаза.

— Что ж. За такой прекрасный дар темноте положена награда. Мы справедливы. Сейчас ты ее получишь.

— Где Онторо, — сипло спросил пленник, разлепляя пересохшие губы, вздутые от ударов стражников.

— Твоя помощница и избавительница? Душевная подружка, которую ты успел, как следует полапать, когда торопился сбежать от нас?

Пастух покачал большой головой. Поцокал укоризненно:

— И эти люди кичатся своей правильностью. Вы — скопище мерзких лживых тварей. Вы лжете себе и миру, выпячивая свои добродетели, которые нарушаете, делая каждый следующий шаг! Еще немного времени, и ты лежал бы на ее теле, извиваясь, как червь, запускал бы в женское нежное свой мужской корень. О-о-о, Хаидэ! Где ты, моя любовь? Смотри, как мой змей ползает в чужих норах! Ах, возлюбленный Нуба! Сейчас я прилечу к тебе, вот только выберусь из постели, в которой меня греет сильный и ловкий самец! Да самый дохлый последыш из моего стада в тысячи раз честнее и чище вашей лжи. Он говорит — я хочу радостей, дай их мне, мать темнота. И мать темнота дает все, тем, кто служит ей. Честно и чисто. Как этот мальчик, что захотел большего удовольствия и сядет смотреть на любовь Огоро к его нареченной.

— Где она? — повторил Нуба, не слушая.

— Она предала тебя, потому что она не предаст темноту. Ты для нее — песчинка, копоть, мелькнул, и нет тебя. А ты решил, что достоин преданности? Решил что тут, на острове, стоит поманить, и кто-то ринется отдавать свою жизнь за тебя? Ты глуп. Она собирает вещи, большой глупец, покидая жилье среди низких. Твоя Онторо удостоилась войти в первые помощники жрецов. Кто знает, возможно, вскоре она соткет еще одну нить паутины, совьет в ней новое гнездо. Станет Целителем нового стада. И чистый юноша, который сейчас проявил себя — достоин идти за ней.

Жрец наклонился в кресле, сжимая резные ручки. Прошипел:

— Так мать темнота раскидывает сети. Не торопясь, неумолимо выжидая. И получает свое. Всегда. Слышишь меня, жалкая гнилая коряга?

Нуба молчал, облизывая губы сухим языком. У него кружилась голова, его били, когда он очнулся. Били сосредоточенно и умело. Хотя после зова он так ослабел, что нужды в том не было никакой. Разве что — для удовольствия истязателей.

— Я все сказал. Настало время дел. Ты пришел за мальчиком? Не захотел уйти без него? Что ж… ты…

Нуба поднял голову и перебил жреца:

— А больше всего на свете ты любишь говорить. И слушать себя.

За спиной пастуха усмехнулись жрец Песен и жрец Удовольствий. И, не закончив фразы, жрец приказал:

— Приведите мальчишку.

Из-за стены легкого тумана послышались звуки флейт и перестук барабанов. Флейты дудели бодро и коротко, чуть задыхаясь, чтоб переждать россыпи стуков. Нуба, еще раз страдальчески оглядев лежащую девушку — он все пытался понять, дышит ли она, — поднял голову, всматриваясь в колеблющуюся завесу.

Из белесого марева выступила небольшая процессия. И по мере того, как приближались, мерно ступая, стражи в черных кангах, накрученных вокруг мощных бедер, на лице пленника напряженное ожидание сменялось удивлением.

За стражами семенили девушки, крошечные канги стягивали круглые бедра, в широкие кожаные пояса были воткнуты белые цветы. Доставая из плоских корзин на боку алые лепестки, девушки сыпали их на тропу, оглядывались, улыбаясь, иногда прикрывали лица ладонью, блестя яркими глазами.

А за ними, в открытых носилках покачивалась укутанная в тонкое драгоценное покрывало, с краем, наброшенным на голову, фигура. Лишь кончики пальцев были видны, с накрашенными золотом ногтями.

Продудев последние звуки, флейты стихли. Стражи расступились, держа руки на мечах. Девушки, становясь на одно колено, склонили головы, украшенные цветами и перьями. А носильщики, бережно водрузив паланкин на подставку, отступили в низком поклоне. Фигура пошевелилась. Поднялась рука, откидывая покрывало с курчавой головы. Маур выжидательно посмотрел на жрецов, кривя накрашенные кармином губы.

— Вот избранный сын темноты! — нараспев заговорил жрец-Рыбак, простирая к носилкам длинную руку.

— Юноша, удостоенный чести быть взятым! — подхватил жрец-Лодочник, делая шаг вперед.

— Дитя, чья душа полнится нами!

— Прекрасный и темный, продолжатель и сеятель!

— Новый ткач паутин!

— Новый жнец теплых душ!

Кланяясь, к паланкину подошли Садовник и жрец Удовольствий, протягивая к Мауру руки, помогли ему сойти наземь.

И сам жрец-Пастух встал навстречу мальчику. Склонил большую голову и, принимая узкую ладонь, в белых и золотых узорах, повел Маура к столбу.

Мальчик, плавно ступая ногами, обутыми в плетеные сандалии, давил подошвами цветы, что клонились к траве. Жрец вел его, отступив на шаг, смотрел поверх узкого мальчишеского плеча, завернутого в струящийся шелк, и ухмылялся, прочитывая выражения, что сменялись на лице пленника.

И Маур смотрел на своего друга и собеседника, плывущими глазами, полными равнодушного презрения. Наступив на край хитона Матары, поморщился помехе. Поднял лицо.

— Развяжите его. Он ничего не сделает вам. Он слаб.

Голос, что проговаривал слова, был похож на пение флейт, повторяющих один и тот же монотонный рисунок. Нуба всмотрелся в глаза мальчика, как глядят на дальнюю точку, размытую и неясную, силясь разглядеть очертания в дымке, прикрыл веки, не в силах увидеть.

Упал ремень, стягивающий запястья, следом соскользнул тот, что обвивал колени и щиколотки. Опуская плечи, великан согнул колени, сгибаясь над лежащей девушкой, прижал пальцы к шее, слушая, бьется ли кровь в жилке.