Виктор Гюго - Отверженные

• Название: Отверженные
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-4836-9

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.

Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

---

— Дядя Фован, я довольна вами; завтра после похорон приведите мне вашего брата, да скажите ему, чтобы он захватил с собой и девочку.

IV. Из которой видно, что Жан Вальжан как будто начитался Аустина Кастильского

Шаги хромоногого, как и взгляды косого — не скоро добираются до цели. Да и к тому же Фошлеван был взволнован. Он употребил целых четверть часа, чтобы вернуться в лачужку. Козетта уже проснулась. Жан Вальжан усадил ее к пылающему огню. В ту минуту, когда входил Фошлеван, Жан Вальжан показывал ей на садовничью корзину, висевшую на стене:

— Выслушай меня хорошенько, Козетта, — говорил он. — Нам придется выйти из этого дома, но мы скоро вернемся, и нам будет здесь очень хорошо. Этот старичок унесет тебя на плечах в своей корзине. Ты подождешь меня у одной женщины, а я приду за тобой. Если ты не хочешь, чтобы Тенардье забрала тебя, слушайся и не говори ни слова.

Козетта кивнула головой с серьезным видом.

При звуке отворявшейся двери Жан Вальжан обернулся.

— Ну что? — спросил он Фошлевана.

— Все улажено, а в сущности ничего не улажено, — отвечал тот. — Я получил позволение привести вас, но для этого надо сначала предоставить вам возможность выбраться отсюда. Вот где зацепка. Относительно малышки дело плевое.

— Ты унесешь ее на спине.

— Только будет ли она молчать?

— Ручаюсь, что будет.

— Ну а вы?.. С вами как быть, дядя Мадлен?

И после некоторого молчания, полного тоски, Фошлеван продолжал:

— Да выходите, наконец, откуда пришли.

Как и в первый раз, Жан Вальжан ограничился одним словом:

— Невозможно.

Фошлеван, беседуя более с самим собою, нежели с Жаном Вальжаном, бормотал:

— Меня мучит еще другая вещь. Я сказал, что наложу туда земли. А теперь как подумаю, земля-то вместо тела вовсе не будет ладно, заколыхается, пожалуй, пересыпаться станет, люди-то и заметят. Понимаете, дядя Мадлен. Долго ли до греха, правительство и узнает.

Жан Вальжан пристально посмотрел на него; ему показалось, что он бредит.

— Каким манером, черт возьми, вы отсюда выберетесь? А ведь надо все это оборудовать до завтрашнего дня. Завтра велено привести вас. Настоятельница вас ждет.

И он объяснил Жан Вальжану, что это награда за услугу, оказываемую им, Фошлеваном, общине, что в число его обязанностей входило прислуживание при погребениях, что он заколачивает гроб и помогает могильщику. Он рассказал далее, что монахиня, преставившаяся поутру, пожелала быть погребенной в склепе под престолом церкви, что это запрещено полицейскими правилами, но что это одна из тех усопших, которым ни в чем нельзя отказать; вот настоятельница и намерена исполнить желание покойной; тем хуже для правительства; он, Фошлеван, заколотит гроб, поднимет плиту над склепом и опустит туда тело. А чтобы отблагодарить его, настоятельница допустит в дом его брата в качестве садовника, а племянницу в качестве пансионерки. Брат его — господин Мадлен, а племянница — Козетта.

— Наконец, — заключил он, — настоятельница приказала привести его завтра вечером после мнимого погребения на кладбище. Но на деле он не может привести Мадлена с улицы, потому что Мадлен внутри здания. А потом еще есть у него, Фошлевана, одно затруднение — пустой гроб.

— Что это за пустой гроб? — спросил Жан Вальжан.

— Да казенный гроб.

— Как так?

— Видите, в чем дело. Умирает монахиня. Является муниципальный доктор и говорит: монахиня умерла. Тогда правительство присылает гроб. А на другой день присылает дроги и факельщиков, чтобы забрать тело и свезти его на кладбище. Придут факельщики, поднимут гроб, а там ничего и нет.

— Положите туда что-нибудь.

— Мертвеца? Да у меня его нет.

— Нет, не мертвеца.

— А что же такое?

— Живого человека.

— Какого живого?

— Да хоть меня, — отвечал Жан Вальжан.

Фошлеван, спокойно сидевший на месте, подскочил, словно петарда выстрелила у него под стулом.

— Вас?!

— Почему же нет?

На лице Жана Вальжана появилась одна из тех улыбок, которые озаряли его, как луч солнца на зимнем небе.

— Помнишь, Фошлеван, ты сказал: «Мать Крусификсион скончалась», а затем добавил: «А господин Мадлен похоронен». Так и будет на самом деле.

— Ну да вы смеетесь, а не серьезно говорите?

— Очень серьезно. Ведь надо выйти отсюда?

— Конечно, надо.

— Я же говорил тебе, что для меня тоже надо отыскать плетеную корзину и парусину.

— Ну так что же из этого?

— Плетенка будет сосновая, а вместо парусины черное сукно.

— Во-первых, покров будет белый, монахинь хоронят в белом.

— Пусть будет белый покров.

— Вы не такой человек, как все прочие, дядя Мадлен.

Эта пылкая фантазия, которая была не что иное, как дикая и смелая изобретательность каторги, примешанная к мирному и тихому течению монастырской жизни, повергла Фошлевана в сильное изумление, которое можно сравнить разве с изумлением прохожего, вдруг увидевшего морскую чайку, ловящую рыбу в канаве улицы Сен-Дени.

— Весь вопрос в том, чтобы выйти незаметно, — продолжал Жан Вальжан. — Это и будет подходящее средство. Только объясни мне, как все это происходит. Где стоит этот гроб?

— Пустой-то?

— Да.

— Внизу, в так называемой покойницкой. Он на подмостках и покрыт погребальным покровом.

— А какова длина гроба?

— Шесть футов.

— Что это за покойницкая?

— Комната в нижнем этаже, имеющая снабженное решеткой окно, выходящее в сад и запираемое снаружи ставнями, и затем две двери — одна ведет в монастырь, другая в церковь.

— В какую церковь?

— В ту, что выходит на улицу, в общую для мирян.

— Есть у тебя ключи от этих дверей?

— Нет. У меня только ключ от двери, сообщающейся с монастырем, а другой ключ у консьержа.

— А когда консьерж отпирает эту дверь?

— Единственно для того, чтобы впустить факельщиков, которые приходят взять гроб. Гроб вынесут, и дверь опять запирается.

— А кто заколачивает его?

— Я.

— А кто кладет покров?

— Опять-таки я же.

— Ты один?

— Никакой другой мужчина, кроме полицейского врача да меня, не может войти в покойницкую. Это даже на стене написано.

— А можешь ли ты ночью, когда в монастыре все погружено в сон, спрятать меня в этой комнате?

— Нет, но я могу спрятать вас в маленькую темную клетушку, куда я складываю свои погребальные орудия и от которой у меня есть ключ.

— В котором часу приедет завтра катафалк за гробом?

— К трем часам дня. Погребение совершится на Вожирарском кладбище, незадолго до наступления ночи. Это не близко отсюда.

— Я останусь спрятанным в твоей клетушке с орудиями всю ночь и все утро. А как быть с едой? Я проголодаюсь.

— Я вам принесу что-нибудь перекусить.

— Можешь прийти заколачивать меня в гроб в два часа.

Фошлеван отшатнулся и так заломил руки, что суставы захрустели.

— Да это невозможно!

— Ну вот! Взять молоток и набить гвоздей в доски?

То, что казалось чудовищным Фошлевану, повторяю, было совершенно естественным в глазах Жана Вальжана. Он переживал еще худшие испытания. Всякому, кто побывал в заключении, известно искусство сжиматься в соответствии с размерами лаза, ведущего на волю. Для заключенного бегство — то же самое, что для больного кризис, который спасает его или губит. Бегство это выздоровление. На что только не согласится человек, чтобы выздороветь? Дать себя заколотить и унести в ящике, как какой-нибудь тюк, долго просуществовать в коробке, находить воздух, которого нет, сдерживать дыхание целыми часами, уметь задыхаться, не умирая — то был один из многих талантов Жана Вальжана.

Впрочем, гроб, в котором находится живое существо, эта уловка каторжника, была пущена в ход даже императором. Если верить монаху Аустину Кастильскому, к этому средству прибег Карл V после своего отречения в монастыре Святого Юста.

Фошлеван, слегка очнувшись, воскликнул:

— Но как же вы будете дышать?

— Ничего, кое-как буду дышать!

— В этом-то ящике! Я как подумаю, так от одной мысли задыхаюсь.

— У тебя, наверно, найдется бурав, проделай несколько дырочек вокруг рта, а заколачивая гроб, не слишком надавливай верхнюю доску.

— Хорошо! А если вам случится кашлянуть либо чихнуть?

— Кто скрывается, тот не кашляет и не чихает. Дядюшка Фошлеван, — прибавил он, — надо решаться: или меня поймают здесь, или вынесут отсюда в гробу.

Всякому случалось заметить наклонность кошек останавливаться и мешкать между двумя половинками полуотворенной двери. Кто не говорил кошке: «Да войди же, наконец!» Есть и люди, которые в нерешеных вопросах также имеют наклонность мешкать, колебаться между двумя решениями, рискуя быть раздавленными судьбой, которая внезапно захлопнет полуоткрытую дверь. Самые осторожные люди, несмотря на свои кошачьи наклонности, и даже именно вследствие этих наклонностей, подвергаются иногда большим опасностям, чем самые смелые люди. Фошлеван был из породы нерешительных. Однако хладнокровие Жана Вальжана невольно передалось и ему.