Роберт Стоун - В зеркалах

• Название: В зеркалах
• Автор: Роберт Стоун
• Издательство: Азбука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03455-6

Роберт Стоун — классик современной американской прозы, друг Кена Кизи и хроникер контркультуры, лауреат Национальной книжной премии США за роман «Псы войны». Его первый роман «В зеркалах» получил престижную премию имени Фолкнера, присуждающуюся за лучший дебют, и стипендию Гуггенхейма. Роман был экранизирован Стюартом Розенбергом (учитель Дарена Аронофски), главные роли исполнили Пол Ньюмен, Джоанн Вудворд и Энтони Перкинс.

Не менее примечательна история русской публикации «В зеркалах»: перевод был издан в журнале «Иностранная литература» сокращенным по цензурным соображениям почти на треть, а книгой выходит впервые — и впервые полностью; один из авторов исходного перевода, знаменитый Виктор Голышев, для настоящего издания восстановил все купюры.

Итак, Рейнхарт — бывший кларнетист и талантливый интерпретатор Моцарта, бывший радиоведущий, а ныне алкоголик без кола и без двора — приезжает в Новый Орлеан. Помыкавшись по злачным местам Латинского квартала и лабиринтам своего расщепленного сознания, он получает работу на местной радиостанции и встречает красавицу Джеральдину. В чем загвоздка? В том, что былое оставило неизгладимый след на лице Джеральдины и в ее душе. Загвоздка в том, что владеющий радиостанцией луизианский миллионер мнит себя вождем ультраправого подполья и в его далекоидущих планах Рейнхарту отведена отнюдь не последняя роль…

---

Его руки бродили по ней, и она плакала, прижималась к нему и слушала стук его сердца.

— Хоть я и один, — сказал Рейни.

— Один, — прошептала Джеральдина. — Невыносимо. Невыносимо.

— Живи, — сказала она ему. — Не умирай.

В слезах она обнимала его почти с такой же силой, как он ее. Он целовал ей шею, волосы, уши. Он взял ее лицо в ладони и целовал шрамы.

Он долго целовал шрамы; он отнял ладони и провел пальцами по белым шнуркам на коже, словно хотел войти в ее раны или взять их на себя.

Джеральдина посмотрела на него — глаза его были так же пусты, как раньше, и устремлены на шрамы. Глядя ему в лицо, она очень мягко попыталась отстраниться. Он крепко держал ее одной рукой, а другой водил по шрамам.

— Не надо, — тихо сказала Джеральдина. — Не надо.

Рейни не отпустил ее. Она оттолкнула его с силой, вырвалась и закрыла шрамы ладонями.

— Ох, нет, — сказала она. — Не надо этого.

Он так и стоял перед ней с протянутыми руками. Она увидела, что кисти у него огромные, с крупными суставами, безволосые и мертвенно-белые. Он сжал ими пустоту на том месте, где она стояла, и лицо его исказилось судорогой боли, словно его ударили.

— Я не… — сказал Рейни. — Простите.

Он смотрел на нее бесконечно сиротливым взглядом. Когда она отступила на шаг, руки у него опустились. Его длинный костяк будто потерял твердость. Джеральдина испугалась, что он упадет.

Рейни вдруг схватил ее за руку выше локтя и притянул к себе; на лице его выражалось страшное томление. Рука Джеральдины онемела в хватке громадных лап — они стиснули руку в том же месте, где Вуди тем вечером в «Белом пути».

— Пошел к черту! — крикнула она.

Рейни отпустил ее, Джеральдина непроизвольно попятилась и налетела спиной на стол. Стул опрокинулся, стол качнулся на двух ножках, бутылка Джеральдины скатилась с него и разбилась о линолеум.

Джеральдина стояла неподвижно, прикрыв ладонью шрамы, и плакала. Лицо Рейни побелело. Несколько секунд он не двигался с места, глядя в пол, потом повернулся и медленно вышел.

Джеральдина подняла стул и села на него.

— Господи! — сказала она. — Господи!

Если бы он сделал что угодно, только не это, она не отпустила бы его. Она его хотела, — хотела, чтобы он, в страдании своем и безумии, прикасался к ней. Она осталась бы с ним. И в эту минуту готова была умереть с ним вместе.

— Не знаю, — сказала она вслух. — Не понимаю, что случилось.

Какое-то проклятие лежит на всем. Они не люди — эти люди. Они сломлены, они умирают. И что же я такое после этого?

И Рейнхарт. Рейнхарт. Рейнхарт.

Она уткнулась лбом в стол.

Она хотела, чтобы он вернулся. Рейнхарт. Она хотела, чтобы он снова был здесь. Он, и никто другой.

— Да-да, Рейнхарт, — сказала она. — Я люблю тебя. Милый, вернись.

Она любит Рейнхарта. И значит, что же она такое?

КНИГА ТРЕТЬЯ

День был ветреный и пасмурный; над Вест-Сайдом мчались низкие черные тучи; первый прохладный ветер в этом году принес с собой запах мокрых железных крыш, речного мусора и предвестие зимних дождей. В защищенных от ветра улицах воздух был неподвижным и теплым, как прежде, но на перекрестках постукивали ставни, и кусты во внутренних двориках хлестали по стене, обращенной на запад.

Рейнхарт перешел Джексон-сквер среди трепещущих магнолий и окунулся в ветер с реки; на нем был летний костюм из зеленой вискозы и темные очки — дань подражания его коллегам. У решетчатых ворот парка взметались и опадали красно-бело-синие афиши: в этот день они наводнили город — ими пестрели заборы, фонарные столбы, стены домов, балконы. И еще по улицам разъезжали два грузовика с громкоговорителями. «МИТИНГ ВОЗРОЖДЕНИЯ, — оповещали они. — СБОР ВСЕХ ПАТРИОТОВ».

Осторожно ступая, чтобы не запачкать сияющие башмаки, Рейнхарт прошел по замусоренной траве наверху дамбы и остановился, глядя на быструю бурую воду, которая у свай взбивалась в шапки грязной пены. Ветер пахнул на него зловонием причальной изнанки. Он пошел дальше, перепрыгивая через трубы и радужные нефтяные лужицы, мимо стен из гофрированного железа и пустых автопогрузчиков; у восьмого причала свободная вахта югославского грузового судна стриглась, расположившись на борту, — жесткие, выгоревшие на солнце волосы топорщились под ножницами парикмахера. Загорелые славянские лица поворачивались к Рейнхарту, моряки кричали ему вслед что-то насмешливое и взмахивали руками.

В прохладном сумраке эллинга в Алжире он остановился, размышляя, не заглянуть ли в один из баров у начала Канал-стрит — нет ли там Джеральдины. Но он и так опаздывал. А если он и найдет ее там — он от всего сердца надеялся, что этого не случится, — что тогда? Он повернулся и пошел по Канал-стрит к универмагу Торнейла.

В вестибюле БСША толпились оживленные репортеры: их попросили не забыть свои беджи с фамилиями, и они, ни о чем не расспрашивая, предвкушали интересные события. Между ними расхаживал один из секретарей, предлагая кофе и раздавая цветные пресс-релизы. Большинство представителей прессы приехали в город еще несколько дней тому назад и все это время знакомились с общей картиной, томясь в собственном соку, — ветер, по-видимому, вдохнул в них новую жизнь. Подручные Бингемона кидали камешки во все подходящие колодцы: Крайний Юг закипает вокруг Мэтью Бингемона и БСША. Это сообщение привело сюда богатый ассортимент журналистов со всей страны и из-за границы. Рыжий детина из «Вокс мехикана» в дорогом рисованном галстуке, объяснявшийся на техасском жаргоне, показывал всем желающим свой японский магнитофон; глаза трагической пары из «Ажанс-пресс» источали экзистенциальное отчаяние. Муж, мелкий, жуликоватый, напудренный, расхаживал с презрительным и в то же время алчным видом, а жена в очках со стальной оправой, оседлавших тонкий острый нос, чопорно сидя в зеленом пластиковом кресле, читала комиксы «Капитан Америка» и делала заметки в блокноте. Низенький голубоватого вида англичанин жужжал осой из-под рыжих с проседью усов, а зловещий субъект в двубортном пиджаке, с синим подбородком и как будто бы сеткой на волосах, униженно стрелял сигареты.

Кроме них было еще несколько загорелых корреспондентов-австралийцев, представлявших неведомые края, угрюмый негр с кольцом Колумбийского университета на пальце и корреспондент «Крисчен сайенс монитор», который грыз яблоко. Все они понравились Рейнхарту.

Он с некоторым сожалением прошел через внутреннюю дверь и обнаружил, что все сотрудники станции бродят по коридорам, переговариваясь праздничными голосами; сразу же за дверью стояли два «солдата Возрождения» и смотрели сквозь муслиновую занавеску, точно два стража у подъемного моста рыцарского замка.

— С первого взгляда ясно, что все они коммунисты, — говорил один.

— У этих умников из Нью-Йорка и Нью-Джерси, — сообщил ему другой, — сто ответов на каждый вопрос, и все сто неправильные.

В студии «Б» Ирвинг читал «Гимн Лейбовицу»[91].

— Чудненько, — сказал он, когда Рейнхарт вошел в студию. — Ну как, готов для Юбилейной Ночи?

— Конечно, — сказал Рейнхарт. — А ты идешь?

— Что делать? Кто-то же должен держать микрофон. Кроме того, один мой преподаватель хочет, чтобы я рассказал ему все в подробностях, потому что сам он боится пойти. А потом я думаю написать об этом репортаж и разбогатеть — чем я хуже остальных? Анонимно.

— Будет интересно прочесть твой репортаж, — сказал Рейнхарт.

— У них сейчас заседание в кабинете Бингемона. Адмиралы, Джимми Снайп и вся братия. Нунен сказал, что ты там тоже требуешься.

— Я знаю, — сказал Рейнхарт, закуривая сигарету. — Я знаю, я знаю.

Он вышел и в коридоре столкнулся с Фарли, который расстроенно отряхивал манжеты. На нем был серый шерстяной костюм с пасторским воротником.

— Ваше преподобие, — сказал ему Рейнхарт, — вы становитесь все ординарнее. За такое одеяние вас могут арестовать.

— А, брось! — сказал Фарли. Он был откровенно встревожен.

— Как будто дело дошло до дела?

— Как будто.

Они вместе пошли к кабинету Бингемона.

— Черт подери, — продолжал Фарли, — в такой штуке я еще не участвовал. Откровенно говоря, я слегка… ну, ты понимаешь.

— Слегка струсил.

— Да нет. Что зал, что стадион — мне все едино. Но вот репортеры мне не нравятся, старик. Очень не нравятся. — Он понизил голос. — А проклятые телевизионные камеры нравятся и того меньше. Я ведь подряжался выступать по радио, так? А это слишком уж изобразительно, пойми меня правильно.

— Меня немножко удивляет, что такой всезнайка, как он, вообще решил тебя выпустить. Кем мы ему тебя отрекомендовали?

— О, он наводил обо мне справки. По-моему, он пришел к заключению, что я актер и порядочный человек с некоторой склонностью к авантюрам. Самое смешное, что он даже не подозревает, насколько он близок к истине.