Роберт Стоун - В зеркалах

• Название: В зеркалах
• Автор: Роберт Стоун
• Издательство: Азбука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03455-6

Роберт Стоун — классик современной американской прозы, друг Кена Кизи и хроникер контркультуры, лауреат Национальной книжной премии США за роман «Псы войны». Его первый роман «В зеркалах» получил престижную премию имени Фолкнера, присуждающуюся за лучший дебют, и стипендию Гуггенхейма. Роман был экранизирован Стюартом Розенбергом (учитель Дарена Аронофски), главные роли исполнили Пол Ньюмен, Джоанн Вудворд и Энтони Перкинс.

Не менее примечательна история русской публикации «В зеркалах»: перевод был издан в журнале «Иностранная литература» сокращенным по цензурным соображениям почти на треть, а книгой выходит впервые — и впервые полностью; один из авторов исходного перевода, знаменитый Виктор Голышев, для настоящего издания восстановил все купюры.

Итак, Рейнхарт — бывший кларнетист и талантливый интерпретатор Моцарта, бывший радиоведущий, а ныне алкоголик без кола и без двора — приезжает в Новый Орлеан. Помыкавшись по злачным местам Латинского квартала и лабиринтам своего расщепленного сознания, он получает работу на местной радиостанции и встречает красавицу Джеральдину. В чем загвоздка? В том, что былое оставило неизгладимый след на лице Джеральдины и в ее душе. Загвоздка в том, что владеющий радиостанцией луизианский миллионер мнит себя вождем ультраправого подполья и в его далекоидущих планах Рейнхарту отведена отнюдь не последняя роль…

---

Был там пастор Орион Бёрнс из Церкви Честного Христианства, собравший двадцать четыре тысячи подписей под требованием запретить преподавание всех теорий «квантов, происхождения человека от рыбы и относящихся к относительности» в учебных заведениях штата Оклахома.

Был конгрессмен Роско Чаплейн, собиравшийся рассказать о законопроекте, который он хотел предложить Палате представителей, — о запрете печатать в Соединенных Штатах книги, содержащие непристойные слова, а также сюжеты и ситуации развратного или аморального характера.

Был там и Олдос Марс, таинственный человек с чугунным подбородком, разъезжавший по маленьким городкам в увешанном собственными фотографиями «форде»-универсал в поисках субсидий для цикла лекций по «теории и практике подрывной деятельности», содержание которых опиралось на опыт, накопленный им за годы службы в самых секретных отделах военной разведки.

Был там и Фарли-моряк.

И знакомый Рейни, Калвин Минноу, плоскоглазый моложавый мужчина из прокуратуры штата, который, по слухам, подставил ножку всем тем, кто стоял выше его на служебной лестнице, по крайней мере в двух правлениях муниципалитетов. Прокурор Минноу был реформатором: в настоящее время он проводил кампанию по вычеркиванию бездельников, мошенников, паразитов, блудниц и прихвостней коммунистов из списков лиц, получающих пособия. Для этой цели он предпринял обследование получающих пособия, и выяснилось, что процент лиц, принадлежащих к той или иной из вышеупомянутых омерзительных категорий, весьма высок.

Простодушную добродетель и деревенский здравый смысл в этой компании представлял Джимми Снайп — критик-дилетант и новоявленный юный Брайан[93] из края лесопилен. Он некоторое время флиртовал с организацией демократов и остановил свой выбор на Бингемоне. Метание молний увлекло его, и ему захотелось попасть в конгресс.

Доктор Брут Антиной Торнпол, декан технологического института в Кейро-Спрингс и украшение своей расы, на совещании, естественно, не присутствовал, но должен был выступать вечером.

Зато там присутствовали и не столь выдающиеся личности. Муниципальный советник Майкл Куни явился в качестве заинтересованного наблюдателя: советник был честолюбив и не удовлетворен своим положением. И еще — молчаливый представитель нефтяной компании «Лафайет», заведовавший там отделом связи с общественностью, несколько судей, шерифов и кандидатов на судебные должности, а также полковник полиции в штатском.

На отдельной странице программы в обрамлении голубых звезд и золотых лассо красовалась фотография Кинга Уолью, звезды вестернов.

— Кинг Уолью? — спросил Рейнхарт.

— Угу, — сказал Джек Нунен. — Н-но-о! Предел, верно?

— Он здесь?

— Конечно. Бингемон его на руках носит. Он живет на вилле Бингемона за озером. — Джек Нунен взял программу и посмотрел на фотографию Кинга. — Редкая сволочь, можете мне поверить.

— В самом деле? — с улыбкой спросил Рейнхарт.

— Можете не сомневаться, — сказал Джек. — Погодите, вот увидите его в действии. Любого человека — пусть он даже лилипут — готов в кровь расквасить. Он избивает сторожей на автомобильных стоянках. Он избивает тех, кто, по его мнению, выругался. Он сумасшедший! Бингемон на него не надышится.

— И часто вам приходилось с ним встречаться?

— Эх, — раздраженно сказал Нунен и посмотрел на Рейнхарта с робостью, которая, подумал Рейнхарт, как-то не вязалась с его характером. — Мы были на вилле Бингемона. И ведь за все время, что я здесь работаю, он мне даже выпить не предложил ни разу. Я убежден, что это приглашение было… было сделано, чтобы издевнуться надо мной.

Он поежился.

Рейнхарт спросил, почему он так считает.

— Ну, я не слишком нравлюсь Кингу Уолью, — сказал Нунен. — Он обо мне невысокого мнения. И… это забавляет Бингемона. Всю субботу Уолью не давал мне прохода. Не знаю, то ли ему не по вкусу моя физиономия, то ли он со всеми ведет себя так. Но меня он вконец извел и все время заигрывал с Терри. — Он снова посмотрел на Рейнхарта с той же робостью. — Бингемона это приятно щекочет. Он ведь… он ведь похотлив… Хотя сам он ничего не может, потому что прогнил насквозь. У него целый штат врачей, черт…

— Спокойней, спокойней, Джек! — сказал Рейнхарт. — Примите таблетку.

— Уже принял, — ответил Нунен. — И выпил. Так что теперь он решит, что я пьян, и спустит с меня шкуру.

Оба помолчали, глядя на стол. Рейнхарт отпил из фляжки.

— Они ни на минуту не оставляли меня в покое… то есть нас. Едва мы приехали, сразу началось. Бингемон все время расспрашивал меня про всякие мелкие подробности, о которых я представления не имею, — просто распускал хвост перед этим дураком актером. А потом сказал моей жене — прямо при мне, — что я хороший мальчик, но меня надо держать в руках.

Нахмурившись, Нунен принялся грызть наманикюренный ноготь мизинца.

— Потом он усадил меня у себя в кабинете за старые журналы передач, а Терри поехала кататься верхом с Кингом Уолью. С тех пор как я начал тут работать, она была какая-то растерянная… оттого что я поздно возвращаюсь… А она любит ездить верхом. Она из Южной Каролины. Ну, днем они ездили кататься, а вечером они ее напоили… Она совсем растерялась.

— Конечно, — сказал Рейнхарт. — Разумеется.

Он смотрел, как Джек Нунен трет кулаком по крышке стола, словно полируя ее.

— Она смотрела на меня, — сказал Джек. — Она смотрела на меня, точно потерянная. Понимаете, она ведь не знала, что ей делать. Она не знала, что я хочу, чтобы она делала… или не делала. В тех обстоятельствах, понимаете? Вы понимаете?

Джек Нунен, думал Рейнхарт. Лет тридцати, тридцати двух, приятное лицо, рыжеватые волосы, голубые глаза — ясные, когда в них нет хитрого или испуганного выражения. Подающий надежды молодой человек, счастливчик, американец. Он несколько раз видел миссис Нунен в студии. Рыженькая, милая, с нежным голосом. Она была похожа на Джека. Где-то у них был дом, и они жили в нем своей жизнью. Дети… словом, машинка крутилась.

«Джек Нунен. Миссис Джек Нунен. Что происходит? — думал Рейнхарт. — Скажи мне, Джек Нунен. Что все-таки происходит — независимо от обстоятельств? Кто вы такие и что, по-вашему, вы делаете, мистер и миссис Джек Нунен?»

Он опять отпил из фляжки и увидел, что на лице Нунена мелькнула досада.

— Да, — сказал он. — В тех обстоятельствах. Я понимаю.

— Зачем? Вот что ставит меня в тупик. Все это — весь день… только чтобы без конца меня унижать. Они… она… не знаю. Ее сапожки они оставили перед дверью спальни, и Бингемон велел негру отнести их — через тот кабинет, где я работал. А вечером, уже потом, они ее напоили в столовой, и я что-то сказал… И не о том вовсе, что происходило, боже упаси, а этот сукин сын киноковбой сказал, чтобы я не смел выражаться при даме. Моя жена… я не знаю — понимаете? А утром в воскресенье он провожает меня до машины и говорит, что прибавляет мне три тысячи долларов. Три тысячи! Только представьте себе!

— Это нелегко, — сказал Рейнхарт.

— А вам он прибавил? — быстро спросил Джек Нунен.

— Нет, — сказал Рейнхарт. — Мне — нет.

— Не знаю, Рейнхарт. Я не знаю, смогу ли я… вытерпеть. Я хочу сказать… Мальчик миссис Нунен… Я радиовещатель, понимаете?

— Послушайте, — сказал Рейнхарт, — почему вы не уйдете?

Нунен тупо посмотрел на него.

— Вы говорите, что это не для неженок. Вы правы. Это не для неженок. Вы мне это сказали, когда я явился сюда с улицы. Так почему вы не уходите? Вы же семейный человек, так? Вы хотите действия, но хотите и спокойного будущего. Как по-вашему, Бингемон даст вам пенсию? Вам нравится политика? И это — ваша политика?

— Да, отчасти. То есть я считаю себя… Конечно, немного экстремистская…

— Ну так почему же вы не уходите? — сказал Рейнхарт.

Внезапно муть исчезла из глаз Нунена, его губы настороженно сжались.

— Почему не уходите вы? — спросил он у Рейнхарта.

— Ну, — сказал Рейнхарт, — так ведь то я.

Звонок на углу письменного стола Джека Нунена зажужжал, и на панели вспыхнула красная лампочка.

Нунен улыбнулся. Уныния как не бывало.

— Сегодня не время для таких разговоров, дружище, — сказал он Рейнхарту. — Мы еще здесь, так поддадим жару.

— Ладно, — сказал Рейнхарт. — Пойдем и поддадим жару.

Он пожал плечами. Очко не в его пользу. Джек Нунен никуда отсюда не уйдет.

Они вошли в комнату, где пребывала дружественная пресса. Всего «друзей» было около десяти, и они, как заметил Рейнхарт, довольно точно делились на две категории в зависимости от своих взглядов — на «влажных» и «сухих». «Влажные» отличались естественной мужественностью внешнего вида; их пыл объяснялся избытком гормонов, что нередко проявлялось и в их статьях. Их лагерь был более профессиональным. «Сухие» были ороговевшими, ломкими людьми, чистыми, но пропыленными: возмущенные торговцы, воинственные лавочники с маленькими злобными лицами. Четверо «друзей» принадлежали к женскому полу — трое «сухих» в черном, чьи глаза горели горечью различных ужасных потерь, и одна пухлая старая дама с увеличенной щитовидкой, по-видимому «влажная». Все они принялись здороваться с Джеком Нуненом.