Леонид Фомин - Солнце красно поутру...

• Название: Солнце красно поутру...
• Автор: Леонид Фомин
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1986

Наряду с новыми произведениями свердловского писателя в книгу вошли четыре его ранее печатавшихся повести — «Розовый вечер», «Парма», «Гуси-лебеди» и «Лесная повесть». Стержневая тема адресованного юношеству сборника — человек и родная природа.

---

ВОРОН КАРЛ И ЗАЯЦ

Ранним ноябрьским утром, еще затемно, я забрался с фотоаппаратом на зарод соломы, замаскировался и стал выжидать. Еще раньше я заприметил, что над полем по утрам часто пролетали грузные, словно литые, в ярком осеннем пере тетерева, на посеребренной неглубоким снежком стерне мышковали сторожкие грациозные лисы, по закрайкам березовых колков шустро пробегали в вечной заботе за свою шкуру уже побелевшие зайцы. Вот, думаю, я и добуду себе редкий трофей.

Потихоньку светало. Небо на востоке заалело, подсвечивая розовым стайку высоких перистых облаков. Хорошо на зароде! Легкий морозец щекочет щеки, кристаллики парящего инея взблескивают перед глазами. Это от дыхания. Любуюсь зарей, гаснущими звездами, а сам нет-нет да и окину взглядом окрестности.

Опять посмотрел в даль поля. Что такое? От березовой, похожей на дымчатое облачко островинки отделился розовый комок и покатился в мою сторону. Да ведь это заяц, от зари он розовый!

Перестал я вертеть головой, приготовился…

Сначала заяц бежал быстро — надо было одним духом пересечь открытое место, а когда свернул в межу — сбавил ход. По всей меже из снега торчала закостеневшая от холодов высокая трава, и косой неторопко закостылял дальше, прикрываясь ею. Иногда он останавливался, навострял уши.

Не успел заяц доскакать до зарода — откуда ни возьмись вынырнул горностай. Увидев длинноухого, встал по стойке «смирно». Сердито цыкнул, напряженно вздернул короткий хвостик с черной метиной на конце. Но, видать по всему, горностай был с ночи сыт мышами, и у него не возникло желания преследовать быстроногого зайца. Косой же, в свою очередь, счел за благоразумие уступить дорогу.

Однако недалеко отбежал. Метров через сто остановился и подождал, когда горностай скроется из виду. А скрылся тот мгновенно, будто провалился сквозь землю. Был — и нету. Это он юркнул в свою нору.

И все же зайца выдали сороки. Завидев его, расселись по сторонам — и ну трещать, ну шуметь на всю округу!

На стрекот прилетели вороны. Да много, сразу штук, наверное, двадцать. Тяжело опустились к сорокам. Переваливаясь с ноги на ногу, с недобрыми намерениями стали окружать зайца. Почуяв подмогу, и сороки осмелели, затараторили еще громче и тоже пошли в наступление, вскидывая черные хвосты-метелки. При одних сороках заяц еще сидел, пугливо прядая ушами, но тут не выдержал и дал стрекача. Да разве удерешь от птиц среди чистого поля? Вороны и сороки тут же настигли его и опять «посадили».

Вижу, попал бедолага в переплет…

А дальше вот что было. Птицы перестали кричать и как бы даже растерялись, когда низко над ними, широко раскинув крылья, облетел круг ворон. Он не сел сразу, осмотрел сверху, из-за чего это сестрицы затеяли свару, и прикинул, есть ли резон вмешиваться. Решил, что есть, и не сел, а грохнулся в снег на вытянутые, хищно растопыренные лапы. Медленно сложил на спине крылья. Вороны и сороки не двигались, оглушенные внезапным появлением патриарха, трепетал от страха заяц, обреченно вжимаясь в снег.

Ворон со смоляной бородищей под горлом и массивным клювом в добрый вершок еще раз переложил на сутулой спине крылья, словно поправил бурку, державно шагнул вперед, от чего сороки и вороны с готовностью отскочили, глянул на жертву попеременно то одним, то другим разбойничьим глазом и громко, отчетливо выговорил:

— Карл!

Не знаю, что это означало — или ультиматум о бесполезности сопротивления, или рыцарский жест, дескать, уважаю противника и, прежде чем приступить к расправе, называю свое имя, — только после этого «знакомства» все скопище разом ринулось на зайца…

И вот что случилось затем.

Заяц неожиданно опрокинулся на спину да так полоснул длинными задними ногами по навалившемуся воронью, что только перья закружились! После этого вскочил и с непостижимой скоростью помчался к березовой островинке.

Но вороны не думали сдаваться. С превеликим возмущенным шумом устремились за ним. Впереди летел Карл. Носатый, поджарый, похожий на черную головешку. Хоть и быстро махал косой, птицы все же довольно скоро догнали его, повторили попытку зажать в круг. И зажали. Опять расселись тесным кольцом, и опять ворон сказал: «Карл!»

Только заяц уже познакомился с ним и не стал дожидаться развития событий. Едва вороны приблизились к нему, снова перевернулся на спину и снова дрыгнул задними ногами. Да так дрыгнул, что не только перья остались чернеть на снегу, а и две беспомощно бьющиеся вороны… Хлопая крыльями и сшибаясь, посрамленные птицы беспорядочно заметались в воздухе, уже далекие от намерения преследовать зайца. А он шибче прежнего мчался к спасительному леску, где его дом, его лежка и где можно спокойно отдышаться от погони.

ПИСЬМЕНА НА СНЕГУ

Идешь по зимнему лесу и налюбоваться не можешь преображенной его красотой. Давно ли еще здесь цвели травы, пели птицы, пахло наливной солнечной земляникой — и было хорошо в летнем лесу. Потом травы завяли, птицы улетели, заполыхала многоцветьем нарядная осень — и тоже было хорошо.

А вот теперь лес совсем другой — тихий и заснеженный, будто и не лес вовсе, а сказочный чертог.

Нет слов, красив зимний лес, только чуточку грустно в нем — роскошном, пустом и гулком.

Пустом? Нет, это от морозной тишины кажется, что лес спит, а вместе с ним спят и звери, и птицы. Но это только кажется. Конечно, есть и завзятые засони. Давно спят в дуплах, повиснув вниз головой и, как плащом, обвернувшись перепончатыми крыльями, летучие мыши; спит на мягкой подстилке из сухих листьев в теплой, наглухо заткнутой норе барсук; спит еж и, понятно, Мишка-медведь. Но сто́ит внимательней приглядеться к лесу, и всюду можно заметить следы непрекращающейся, хотя и скрытой жизни.

…Шуршит под лыжами снег. Все дальше и дальше ухожу от проезжей дороги. Тихо кругом. В нарядных дошках дремлют ели. Белые колпаки, точно теплые барашковые папахи, нахлобучили на себя высокие пеньки. А молодые сосенки так укутаны снегом, что не видно иголок.

Над лесом встало розовое солнце. Заалели вершины елок. Но что там такое? С одной заструился сверкающий куржак. Закачалась ветка, и на ней красным фонариком вспыхнула яркая птичка с диковинным клювом. Клюв толстый, короткий, похожий на щипчики, которыми колют сахар, только острые кривые концы заходят один за другой. Да ведь это же клест!

Примяв лапками острые иголки, клест ловко, как попугайчик, перевернулся вниз головой, сорвал усохшую шишку и давай ее лузгать! Быстро набил зоб — и порх на соседнее дерево. А там, в развилке сучьев, какой-то зеленый шарик темнеет. Так и есть, гнездо клеста. Самка уже высунулась навстречу.

Клест подцепился к гнезду и из клюва в клюв накормил ее.

Все ясно: самка сидит на яйцах. У них, у клестов, заведено парить зимой. Если, конечно, много корма — семян хвойных деревьев. И не обязательно в определенный месяц. Даже в январе, в самые что ни на есть холода, самка откладывает в добротное, по-зимнему утепленное гнездо четыре или пять зеленоватых, в густом накрапе яичек и высиживает их, не отлучаясь ни на минуту. А как же! Иначе заморозишь. Заботливый самец приносит в это время корм.

И опять скользят лыжи. Иду то полянками, то под тучной нависью крон деревьев.

А вот и первый след на снегу. Четко выпечатанный, будто отлитый в фаянсе. Чей же? Две точки, а чуть впереди — две овальные бороздки. Конечно, заячий! Только заяц ходит так, словно опирается передними лапами на костыли. А где же заяц был и куда направился? Сейчас узнаем. Он ведь все подробно «записал» на снегу.

Ночью заяц щипал озимь на поле, а к рассвету отправился на лесную опушку — отдыхать. Это хорошо видно по следу — идет прямо, никуда не сворачивает. На жировке — там не разберешься, всяко напетляет, накружит, а тут — как веревочку тянет. Но я-то знаю, недолго так протянет…

Прыгал, прыгал заяц и вдруг остановился. Поднялся на задние лапы, постоял столбиком, послушал. Спокойно все, а он — обратно. С чего бы это? Ага, раз начал хитрить, запутывать следы — значит, близко лежка. А до чего ловко запутывает: скок назад — и прямо в старый след, скок еще раз — и опять в след! Но вот и сдвоенный след кончился. Ни впереди его нет, ни сзади. Не улетел же заяц!

Это он сделал большой скачок в сторону. «Скидку» сделал, как говорят охотники. Таких скидок бывает подряд три или четыре. Тут уж смотри в оба! Да не шуми очень-то, если хочешь увидеть косого. Заяц сметнулся со своего следа и где-то здесь, совсем рядышком, затаился. Лежит где-нибудь на горушке, а то и на пне, дремлет, а ушки слушают, караулят сон. Сам белый, и снег белый. Пока там ищейка-лиса разберется, куда делся заяц, он прыг за куст — и был таков…

Ну, а я иду дальше. Совсем лес густой стал. Настоящее Берендеево царство. Угрюмо горбятся в снежных балахонах вековые деревья. Низкими ветвями-лапами, будто руками, опираются о землю.