Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

• Название: Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03048-0

Новая книга известной писательницы и историка Ольги Елисеевой посвящена повседневной жизни русского дворянства золотого века Екатерины II.

Рассказывая о житье-бытье вельмож и старосветских помещиков, самой императрицы и заезжих путешественников, автор старалась показать не только их носовые платки, свечи и грязные колеса дорожных карет, но и то, как дышали, чувствовали, любили и ненавидели наши предки в то славное, уже далекое, но по-прежнему притягательное время.

Для решения подобной задачи нет способа лучше, чем дать возможность читателю самому прикоснуться к подлинным документам эпохи. Вот почему такое важное место в книге занимают тексты, созданные два столетия назад: воспоминания, корреспонденция, политические памфлеты, донесения и т. д.

---

Чаще всего при анализе впечатлений заезжего иностранца в пояснениях нуждаются зафиксированные им эпизоды русской жизни, а не позиция автора. Только после должного комментария все встает на свои места и недоумение сменяется пониманием. Однако это ощущение ложно. Позиция странника, попавшего в иную реальность, тоже требует комментария с точки зрения его собственной культуры. Сложность подобной работы окупается ее интересом.

Из всего букета источников, которые помогают сегодня воссоздать повседневную жизнь России времен золотого века Екатерины II, записки иностранцев — мемуары, корреспонденция, донесения дипломатов, памфлетная литература — наиболее богаты фактическим материалом. В них зафиксированы вещи, на которые, по причине их привычности, русские современники просто не обращали внимания. Как пили, здоровались, пользовались косметикой, ходили в баню, делали покупки… Только если отечественные воспоминания далеко отстоят от описываемой эпохи и автор считает, что внукам будет любопытно узнать об ушедших обычаях, в них можно почерпнуть подобную информацию. Записки же иностранцев подают ее с пылу с жару, в реальном времени. Это заставляет ученых пристально всматриваться в данный источник, ища в нем следы далекого прошлого.

«Дороги и дураки»

Знаменитое пушкинское высказывание о двух бедах России — лейтмотив многих сочинений иностранных путешественников. Что до дорог, то они неизменно плохи. Дураки же появляются по мере продвижения и после близкого знакомства оказываются либо не так глупы, как первоначально считалось, либо, напротив, хитры и злонамеренны — смотря по настрою автора.

Нельзя отрицать, что первое знакомство со страной совершается в пути. И здесь пресловутые «русские дороги» играли неблаговидную роль — они заранее подготавливали путешественника к тому, что он въезжает в государство варварское, обширное и лишенное привычного для европейца комфорта. Даже самые доброжелательные мемуаристы отдавали дань возмущения этому национальному бедствию. «Начиная с Риги, — писала Виже-Лебрён, — дороги оказались такими, что невозможно даже вообразить более ужасные; наваленные кучами каменья сотрясали наш экипаж на каждом шагу, а чрезвычайно дурные постоялые дворы не предоставляли никакой возможности для остановки. Так, совершенно без отдыха, толчок за толчком, доехали мы до Санкт-Петербурга»[645]. С художницей согласился бы Казанова, проделавший тот же путь, но за четверть века до нее: «От Копорья до Петербурга нет нигде пристанища; пообедать или переночевать можно только в частном доме, а не на станции»[646].

Постоялые дворы не блистали чистотой, и обслуживание на них оставляло желать лучшего. Если путешественник рассчитывал ехать с минимальным комфортом, то все необходимое — провизию, постель и дрова — приходилось везти с собой. «Обедали собственными припасами, как здесь принято, — сообщала в письме родным Марта Вильмот, — и даже пользовались своими ножами и вилками; у обитателей деревянной хижины, где мы останавливались, брали только воду»[647]. Ей вторил Миранда: «Я запасся вином, хлебом, колбасой и проч., ибо так заведено в этой стране, и уселся в карету»[648].

Станционные служащие вовсе не считали своим долгом обеспечивать проезжих горячим обедом. Эта часть сервиса целиком зависела от доброй воли или желания нажиться, а их проявляли не все. Вспомним хрестоматийные пушкинские строки:

Трактиров нет. В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит.

Если в XIX веке прейскурант появился хотя бы для отвода глаз проверяющего начальства, то в XVIII столетии о такой вещи никто не подозревал. Девизом путешественника было: все свое ношу с собой. Даже перину и простыни полагалось везти в багаже.

Особенно раздражало отсутствие кроватей на постоялых дворах и в гостиницах. Если комнату еще можно было снять, то найти ложе считалось необыкновенной удачей. Эта несообразность удивляла иностранцев, но ларчик открывался просто: русское простонародье привыкло спать на печи, на полатях и на лавках вдоль стен. А кому не хватало места, то на полу на постеленных войлоках, перинах и тюфяках. Кровать считалась предметом роскоши из барского обихода и не вошла еще в общее употребление. Поэтому на станциях могли предложить гостю чай в фарфоровой посуде (что по европейским меркам выглядело дорогим удовольствием) и тут же указать место на полу.

«Ты садишься в карету… за которой следует повозка, запряженная тройкой лошадей и нагруженная всеми принадлежностями домашнего обихода, кухонной посудой, едой и т. д., — описывала мисс Вильмот свое путешествие из Петербурга в Москву. — Поверх скарба усаживаются горничная, двое или трое слуг, повар; и ты едешь около 30 верст… Остановившись у обветшавшего деревянного дома, ты входишь внутрь. Теперь зажми нос и распахни окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Через несколько минут слуги вносят восковые свечи в серебряных подсвечниках, подают на серебряном подносе чай, заваренный в серебряном чайнике, и фарфоровые чашки с блюдцами. Потом они расстилают твою постель на полу и, пожелав спокойной ночи, оставляют тебя с твоими мыслями»[649].

Иногда путешественники предпочитали вообще не останавливаться на постоялых дворах, в гостиницах и трактирах. Причиной было плохое обслуживание или, вернее, разница того, что считалось приемлемым и неприемлемым для представителей разных культур. Виже-Лебрён рассказывала: «Поездка оказалась для меня прежестоким испытанием… Настил из бревен постоянно трясется, давая то же ощущение, что и большие волны на море. Карету мою, ехавшую на полколеса в грязи, толкало и бросало во все стороны, и я в любую минуту могла отдать Богу душу. Дабы отдохнуть от сей пытки, я остановилась на полпути в Новгороде, где оказался первый на всей дороге трактир, в коем обещали мне хороший стол и пристойную комнату. Едва в оную водворившись, ощутила я какое-то непонятное и тошнотворное зловоние. Призванный хозяин не мог предложить какого-либо другого места, и пришлось смириться. Но вскоре приметила я, что невыносимый сей запах исходит из-за остекленной двери, выходившей в соседнюю комнату. О причине был допрошен слуга, который преспокойно объяснил, что за дверью лежит тело умершего вчера человека. Я не стала расспрашивать далее и велела закладывать лошадей»[650].

Не столь щепетильный Миранда — заядлый путешественник, объехавший мир от Венесуэлы до Турции и Россию от Крыма до Москвы, — фиксировал в дневнике 1787 года как дурные, так и положительные эпизоды своих странствий. Он был одним из немногих, кому нравились русские просторы и не угнетало безлюдье: «Боже мой! Какие великолепные панорамы, какие виды открываются повсюду в этой стране! Без сомнения, это одно из самых прекрасных творений природы, ибо искусство здесь участвовало очень мало либо почти вовсе не участвовало!»[651]

На станциях венесуэлец находил способ развлечься, взяв девушку на ночь, о чем бесхитростно повествовал читателю: «На постоялом дворе… девица показала мне комнату с очень удобной кроватью, что нечасто встречается в этой стране, и посулила прийти и провести со мной ночь. Она была хороша собой и чрезвычайно ласкова. Я лег в постель, и девушка вскоре явилась. Но, обнаружив в комнате моего слугу Алексея, который не успел уйти, бедняжка сделала вид, будто пришла погасить огонь, и тут же ретировалась. После этого, похоже, хозяйка ее заперла, а я проснулся в три часа утра, велел запрячь лошадей и уехал»[652].

Не повезло Миранде и на Валдае, в этом раю придорожных куртизанок «Приехали в город Валдай, известный красотой и свободными нравами здешних женщин. Меня хотели разместить на почтовом дворе, но дом оказался настолько неприглядным, что я отправился за две версты в городскую гостиницу, которую мне указали две девицы, торговавшие кренделями. Хозяин уже спал, но тотчас поднялся на стук. Из перины, которой он меня снабдил, и моих простыней мы соорудили вполне сносную постель, и я улегся спать, предвкушая завтрашнюю встречу с местными красавицами. Утром выпил чаю с молоком, и за все с меня взяли всего лишь пятьдесят копеек. Лил дождь, и ни одна из нимф, служительниц Венеры, коими столь славятся эти края, так и не показалась»[653].

Движение по дорогам с расшатанным деревянным настилом было серьезным испытанием. Особенно в весеннюю и осеннюю распутицу. Климатические особенности — то подмыв тракта талыми водами, то оползни, то зимние заносы — делали покрытие недолговечным. Его следовало поновлять каждый год, а лучше дважды: после «разлива рек, подобного морям», и после ноябрьской грязи, с первыми холодами застывавшей в колеях комьями. Но на это не хватало ни сил, ни средств. Низкая плотность населения на больших неосвоенных просторах не только препятствовала своевременному ремонту, но и создавала непривычную для европейского глаза картину: «Хуже тех мест, где сейчас приходится курсировать почтовым каретам, трудно себе вообразить: ни возделанных полей, ни жилья, сплошные темные и мрачные леса»[654]. Дорога, вместо того чтобы идти от города к городу мимо частых селений, пролегала через глухие боры и пустынные равнины, на которых можно было замерзнуть в пургу или утонуть, провалившись в канаву, полную воды.