Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

• Название: Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03048-0

Новая книга известной писательницы и историка Ольги Елисеевой посвящена повседневной жизни русского дворянства золотого века Екатерины II.

Рассказывая о житье-бытье вельмож и старосветских помещиков, самой императрицы и заезжих путешественников, автор старалась показать не только их носовые платки, свечи и грязные колеса дорожных карет, но и то, как дышали, чувствовали, любили и ненавидели наши предки в то славное, уже далекое, но по-прежнему притягательное время.

Для решения подобной задачи нет способа лучше, чем дать возможность читателю самому прикоснуться к подлинным документам эпохи. Вот почему такое важное место в книге занимают тексты, созданные два столетия назад: воспоминания, корреспонденция, политические памфлеты, донесения и т. д.

---

Корреспондентка не сомневалась в истинности титула пострадавшей. Бедность и отсутствие покровительства делали баронессу совершенно беззащитной перед нанимателями. Упомянутый выше повар вполне мог через годок занять место гувернера и, в очередной раз вызвав неудовольствие добрейшего графа Б., получить сто плетей. Вспомним разговор Дубровского с месье Дефоржем на постоялом дворе. Узнав, что учитель-француз едет к Троекурову, молодой разбойник спрашивает:

«— Кто такой этот Троекуров?

— …я слыхал о нем мало доброго. Сказывают, что он барин гордый и своенравный… что с учителями он не церемонится и уже двух засек до смерти.

— Помилуйте! и вы решились определиться к такому чудовищу.

— Что же делать, господин офицер. Он предлагает мне хорошее жалованье, три тысячи рублей в год и все готовое… У меня старушка мать, половину жалованья буду отправлять ей на пропитание, из остальных денег в пять лет могу скопить маленький капитал… и тогда bonsoir, еду в Париж и пускаюсь в коммерческие обороты… Надобно вам знать, что я готовился было не в учителя, а в кондиторы, но мне сказали, что в вашей земле звание учительское не в пример выгоднее».

Мечтам далеко не всех Дефоржей суждено было осуществиться. Некоторые новоявленные педагоги оставляли свои места из-за дурного обращения, не понимая, почему наниматели ставят знак равенства между ними и слугами, едва ли не крепостными. Мисс Вильмот записала прямо-таки детективный сюжет: «Одна знатная дама, отличавшаяся на редкость вкрадчивыми манерами, наняла недавно жену английского врача, которая из-за разлада в семье рассталась с мужем, гувернанткой к детям. Они вместе отправились в один провинциальный город, где муж дамы был губернатором. Несколько дней все были очень любезны, но по прошествии некоторого времени, когда миссис Т. распаковала свои сундуки и одолжила даме чуть не половину своего гардероба, все маски были сброшены. С той минуты всё переменилось: теперь к ней относились столь же презрительно и дерзко, сколь ранее доброжелательно и с уважением…

Комната была сырая, в ней постоянно толклись слуги, ей не позволяли гулять… кормили плохо и т. д. Короче, все это вынудило миссис Т. вскоре сказать даме, что более она не может оставаться в их доме. Над ней посмеялись и сказали, что уехать ей будет довольно трудно, так как без разрешения губернатора никто не может покинуть город, а разрешение это она едва ли когда-нибудь получит. Между тем здоровье миссис Т. так расстроилось, что у нее открылся туберкулез, и она начала кашлять кровью, но ей невозможно было ни получить, ни отправить письма, то есть она стала самой настоящей пленницей».

Однажды миссис Т. улучила момент, вылезла из окна и добралась до соседнего города, где у нее жил друг, к которому беглянка и направилась. «Не успела она толком рассказать ему свою историю, как появилась губернаторская коляска, чтобы увезти ее назад. Миссис Т. воспротивилась, но ее друг, англичанин, хорошо зная, что такое власти, посоветовал ей подчиниться, пообещав послать письмо, которое она привезла, в Москву и добиться ее освобождения». Через несколько дней приехал чиновник из Москвы с повелением «высших сановников Петербурга» не удерживать иностранку против ее воли. «Губернатор и его жена после нескольких стычек и попыток запугать миссис Т., чтобы та все держала в тайне, переменили тон, и жена губернатора выразила надежду, что они расстаются друзьями»[808].

Приведенная история вызывает много вопросов. Где было дело? Почему знатная дама нуждалась в «половине гардероба» скромной докторши? Как за «несколько дней» можно доставить жалобу из провинции в Москву, получить ответ из самого Петербурга и вернуться назад? Кроме того, губернатор не давал разрешение на выезд из города, это не входило в его служебные обязанности… Однако подобными слухами запугивали друг друга приезжие иностранцы, и, надо признать, почва для них была.

У русской стороны имелись свои страхи. Среди сонма хлынувших в Россию ловцов удачи на каждые десять честных работяг приходилась пара авантюристов — вымогателей и лжецов с поддельными документами, мнимых аристократов, профессиональных шулеров, объявленных в розыск на родине. Казанова колесил по всей Европе, будучи беглым заключенным из венецианской тюрьмы. Миранда выполнял разведывательные поручения лондонского кабинета, в то время как его преследовало собственное испанское правительство за участие в революционной деятельности. Упоминавшийся нами выше шевалье Д’Эон вошел во все работы по международным отношениям середины XVIII века не столько как дипломат, сколько как удачливый мистификатор, творец фальшивого завещания Петра Великого, кавалер в юбке, «менявший» пол по заказу. Все они в определенный момент своей жизни выбирали ареной деятельности Россию.

Недаром Сегюр обвинял русское общество в излишней доверчивости к разного рода проходимцам. «Правда, что тогда в Россию приезжало множество негодных французов, развратных женщин, искателей приключений, камер-юнгфер, лакеев, которые ловким обращением и умением изъясняться скрывали свое звание и невежество, — вспоминал посол. — Но этому не было виною наше правительство. Все эти люди никем не были покровительствуемы, не имели никаких бумаг… Скорее можно было винить самих русских, потому что они с непонятною беспечностью принимали к себе в дома и даже доверяли свои дела людям, за способности и честность которых никто не ручался… Иногда обман открывался и таких господ выгоняли, сажали в тюрьму или ссылали».

Некий плут назвался графом де Вернелем, выдал себя за путешествующего богача и в подтверждение, вместо солидных бумаг, предоставил «только какие-то неважные письма, будто бы писанные к нему какими-то немецкими или польскими дамами. Он хорошо говорил, был недурен собою, забавен, мило пел и играл и потому… втерся в лучшее петербургское общество». Однако вскоре в домах, где бывал мнимый граф Вернель, стало пропадать столовое серебро. Гостя «стали подозревать, о нем стали поговаривать, наконец, на него донесли, хотели его схватить, но он скрылся». Беглеца почти настигли на польской границе, где лже-Вернель устроил скандал, поскольку местный губернатор медлил его принять. Рассерженный чиновник распорядился выслать незнакомца в Польшу. «Не прошло трех часов, как курьер из Петербурга привез повеление захватить мошенника»[809].

Подобные истории не были редкостью. Они воспитывали чувство настороженности к приезжим. Если Сегюр писал о беспечности, то Марта Вильмот отмечала, что «недоверчивость» — отличительное качество русских. В данном случае противоречие только кажущееся: одно обусловливало другое. Чрезмерное простодушие сначала — обман — горький опыт и стремление дуть на воду, обжегшись на молоке. У представителей столичного света выработалась устойчивая модель поведения: приезжий должен показать рекомендательные письма от уважаемых лиц. Но даже их ручательство не гарантировало любезного приема.

В мемуарах графини Варвары Головиной описан характерный случай. В 1788 году она отправилась из Петербурга к мужу на театр военных действий в Молдавии. На почтовой станции под Витебском ее нагнал молодой французский волонтер граф Луи Александр Андро де Ланжерон, который передал ей письмо от матери. «Я видела его в Петербурге у графа Кобенцля и у герцогини Нассауской», — писала Варвара Николаевна. Заметим, «видела» не значит «была представлена». Формальное знакомство между попутчиками еще не состоялось. Это и определило весь дальнейший стиль поведения дамы. «Поблагодарив его, я опять уселась за стол и принялась за бульон, который он пожирал глазами, но который я поспешно доела, чтобы показать ему, что я не намерена делиться с ним, вовсе не желаю его общества и что он может уходить».

На первый взгляд графиня поступает невежливо. Не о таких ли манерах писали сестры Вильмот, находя русских дам плохо воспитанными? Однако барьер между фрейлиной и безвестным волонтером был по тем временам существен, а обед в обществе молодого мужчины — не вполне приличен. Позднее в Шклове Ланжерон вновь нагнал Головину и уже повел себя как старый знакомый. Молодая женщина и здесь не дала ему шанса: «Как только я вошла во двор почтовой станции… вдруг около моей кареты показались граф Ланжерон и… граф Цукато, оба в папильотках и халатах, рассыпаясь в извинениях за свой смешной наряд… Чтобы избавиться от их общества, я отправилась дожидаться лошадей в находившийся в глубине двора дом, где никого не было».

В Могилеве преследование продолжалось: Головина получила от Ланжерона послание в стихах и «очень почтительное письмо», за которое выговорила ему: «Никогда хорошо написанные стихи не были так дурно приняты, как ваши». Может показаться, что волонтер решил поухаживать за графиней, а та держалась строго, защищая свою добродетель. Но на деле ситуация куда прозаичнее: «Он принял сокрушенный вид и сказал, вздыхая, что… только что получил известие из Парижа, что его жена была при смерти. Он просил у меня рекомендательных писем к мужу и к княгине Долгорукой. Я села писать; я рекомендовала его как поэта, как рыцаря, ищущего приключений…как чувствительного мужа, оплакивающего агонию своей жены в стихах. Я сложила два письма и передала ему, не запечатав их»[810].