Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

• Название: Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03048-0

Новая книга известной писательницы и историка Ольги Елисеевой посвящена повседневной жизни русского дворянства золотого века Екатерины II.

Рассказывая о житье-бытье вельмож и старосветских помещиков, самой императрицы и заезжих путешественников, автор старалась показать не только их носовые платки, свечи и грязные колеса дорожных карет, но и то, как дышали, чувствовали, любили и ненавидели наши предки в то славное, уже далекое, но по-прежнему притягательное время.

Для решения подобной задачи нет способа лучше, чем дать возможность читателю самому прикоснуться к подлинным документам эпохи. Вот почему такое важное место в книге занимают тексты, созданные два столетия назад: воспоминания, корреспонденция, политические памфлеты, донесения и т. д.

---

Программа Смольного была выдающейся для своего времени, по сложности и в наборе наук мало уступая Сухопутному корпусу, где получали образование предполагаемые мужья «монастырок». Девушки изучали Закон Божий, русский, французский, немецкий и итальянский языки, арифметику, физику, историю, географию, архитектуру, геральдику, рисование, танцы, музыку, рукоделие и даже токарное ремесло. Искусства преподавали учителя из Академии художеств.

Большое место было отведено сценическому мастерству, поскольку в Смольном существовал свой театр, где воспитанницы пели, танцевали, ставили трагедии и комические оперы. Недаром художник Д. Г. Левицкий, в 1772–1776 годах исполнявший по заказу Бецкого серию портретов смольнянок, изобразил большинство девушек именно в сценических амплуа. Е. И. Нелидова, А. П. Лёвшина и Н. С. Борщева танцуют, Г. И. Алымова играет на арфе, Е. Н. Хрущева и Е. Н. Хованская исполняют роли в комической опере итальянского композитора Кампи «Капризы любви, или Нинетта при дворе».

Воспитанницы жили в Смольном двенадцать лет. Новый прием происходил каждые три года. Внутри весь курс обучения делился на четыре ступени или «возраста» с пребыванием в каждом по три года. Девушки разных «возрастов» носили платья определенного цвета. Самые маленькие — кофейные или коричневые, поэтому на внутреннем языке Смольного наивность или ребячливость называлась «кофейностью». Второй возраст — голубые, третий — серые и, наконец, старшие одевались в белое. Эти скромные на вид наряды шились из дорогих качественных тканей. Для повседневной носки употреблялся камлот — шерсть с примесью шелка английской выделки. Для праздников шелк[204]. В одном из писем Лёвшиной Екатерина просила: «Поздравьте от меня ваших кофейных кукол, приголубьте голубых обезьян, поцелуйте серых сестер и обнимите крепко белых резвушек, моих старых друзей»[205].

Обычно забывается, что, создавая Воспитательное общество в Смольном монастыре, Екатерина имела перед глазами удачный пример подобного учебного заведения во Франции — знаменитый Сен-Сир, открытый во времена Людовика XIV. Королю подсказала создать его маркиза де Ментенон, дама просвещенная и религиозная одновременно. Внучка драматурга д’Обинье, вдова сатирика Скарона и воспитательница королевских детей от мадам Монтеспан, она стала последней любовью Людовика. Король даже заключил с ней тайный брак, причем почти с благословения супруги: умирая, Мария Терезия надела свое кольцо на палец доброй Франсуазы Скарон[206].

Маркиза учредила пансион для бедных дворянских девушек, стремясь дать им приличное образование и подыскать подходящие партии. Она сама следила за программой, часто навещала воспитанниц, иногда вместе с королем. Считается, что выпускницы Сен-Сира, выйдя замуж, внесли большой вклад в насаждение просвещенных нравов во французском обществе. Заметно, что Екатерина, опекая «монастырок» из Смольного, стремилась играть роль Ментенон и Людовика в одном лице. Она стала и августейшей покровительницей Воспитательного общества, и старшим, все понимающим другом девушек.

Одаренный педагог, императрица интуитивно почувствовала необходимость в таком друге. Находясь в стенах закрытого заведения, «пилигримки» были окружены, с одной стороны, сверстницами, равными и по положению, и по кругу знаний (вернее, незнания о внешнем мире), с другой — воспитательницами, с которыми доверительные отношения подчас были просто невозможны в силу субординации. Вне семьи отсутствовало важное звено — старший родственник-посредник, тетя или дядя, которые обычно и вводили племянников «в свет», разъясняли тонкости и условности «взрослой» жизни.

Литература Просвещения пестрит примерами, как такой родственник или мнимый друг только развращал подростков, открывая им неприглядные тайны светского общества[207]. (Достаточно вспомнить роль маркизы де Метрей из «Опасных связей» Лакло — холодной, расчетливой львицы, из ревности погубившей неопытную Сесиль Воланж) Однако без старшего друга дело обстояло еще хуже — разрыв с семьей и традицией мог обернуться для «монастырок» полной беспомощностью по выходе из Смольного. Попытка компенсировать потерю и привела Екатерину собственной персоной в круг благородных девиц.

Смольнянки «с энтузиазмом говорили о посещениях Екатерины», нетерпеливо ждали ее. «Ах, Лёвушка! — восклицала императрица в одной записке. — …Неужели ты каждый день отмериваешь двести двадцать одну ступеньку, чтобы издали взглянуть на мой дворец, который вы не любите за то, что он так далеко разлучен с вами?» Провожая государыню, воспитанницы плакали, что несколько смущало жизнерадостную Екатерину: «Вы горюете, когда не видите меня. Вы, напротив, очень веселы, когда видите меня. Увы! погода дождливая. Путешествие в Москву печалит вас; слезы ручьем текут, и когда я видела вас в последний раз, следы их были заметны»[208].

Девушки нетерпеливо дожидались возвращения императрицы из дальних поездок, но особенно они ждали того момента, когда закончится их обучение и самые выдающиеся будут приняты фрейлинами ко двору. Екатерина не забывала обнадеживать младших подруг на счет этой блистательной перспективы. «Ровно через три года я приеду и возьму вас из монастыря, — писала она Лёвшиной, — тогда кончатся и слезы, и вздохи. Назло себе вы увидите, что то же Царское Село, о котором вы так невыгодно отзываетесь, понравится вам… Тогда вы будете постоянно со мной и на свободе; подобно некоторым из наших придворных сорок, выучитесь тарантить».

Образ старшей подруги — женщины искушенной, светской, способной дать ответы на вопросы, волнующие молодую девушку — не редкость ни в быту, ни в литературе того времени. В юности Екатерина сама пережила обаяние подобной личности — графини Бентинк, вдовы графа Ольденбургского — и хорошо запомнила силу этого чувства и приемы, которые производят впечатление на юную, еще неопытную душу. Когда понадобилось, императрица смогла блестяще воспользоваться своим опытом в отношении «сестриц» из Смольного.

Государыне вовсе не хотелось, чтобы воспитанницы росли дикарками. Ей нравилось показывать их публике, когда они посещали резиденции или выступали на сцене. «Я хорошо помню, как однажды в Летнем дворце прыгали рои моих белых друзей, между тем как разноперые птички летали по стенам, вскружив головы всему городу»[209], — шутила она с Лёвшиной. В Уставе Общества было записано: «Для большей привычки к честному обхождению, то есть чтобы придать девушкам приличную смелость в поведении, необходимо установить в сем обществе по праздничным и по воскресным дням собрания для приезжающих из города дам и кавалеров»[210].

Поэтому торжества и спектакли в монастыре были открыты для благородных господ обоего пола. Особенно пышно отмечалось окончание учебного года, которое было приурочено ко дню рождения императрицы 21 апреля. Тогда Смольный посещали высшие государственные сановники, иностранные послы и придворные во главе с Екатериной. В мае 1773 года для девиц старшего возраста специально была устроена прогулка в Летнем саду, чтобы показать их столичной общественности. Это событие отметили статьями «Санкт-Петербургские ведомости» и «Живописец» Н. И. Новикова, а А. П. Сумароков посвятил девушкам оду.

Екатерина даже была не против поддержать ухаживания придворных кавалеров за кем-нибудь из «монастырок». Коль скоро ей нравилась смуглая Лёвшина, то именно той и позволялось больше других. Покровительство императрицы исключало возможность недовольства со стороны начальницы Воспитательного общества француженки Софьи де Лафон. «Скажите от меня мадам Лафон, — писала государыня, — что высокая девица в белом платье с носом попугая и темным лицом, та самая, что приветствовала меня при входе в монастырь целой батареей ох и ах… совершенно в моем вкусе». Такая близость и стала причиной, по которой Екатерина прочила Лёвушку в суженые Григорию Орлову, когда их собственный роман давно был в прошлом. «Серенада, которую вам задал князь Орлов, по моему мнению, не дурная мысль. Он любит дурачиться и очень расположен к вам, известной ему от колыбели. Он также любит отечество и ваш институт, устроенный на благо его. Он в особенности любит вас, и знаете ли за что? За то, что вас нельзя не любить»[211].

В образованной среде грань между жизнью и литературой была очень тонка. Сюжетные ходы и типы характеров перекочевывали из светских гостиных на страницы книг и возвращались обратно. Нельзя не заметить сходства между стилистикой иностранной переписки Екатерины и эпистолярным романом Ш. де Лакло «Опасные связи», что легко объяснить влиянием, которое на обоих авторов оказали популярные тогда «Письма г-жи де Севиньи». Но еще больше сюжетное сходство между треугольниками: Екатерина, Орлов, Лёвшина и маркиза де Метрей, виконт де Вальмон, Сесиль Воланж. Взрослая опытная дама подстрекает своего бывшего возлюбленного к ухаживанию за неопытной девочкой-институткой.