Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины

• Название: Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
• Автор: Ольга Елисеева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03048-0

Новая книга известной писательницы и историка Ольги Елисеевой посвящена повседневной жизни русского дворянства золотого века Екатерины II.

Рассказывая о житье-бытье вельмож и старосветских помещиков, самой императрицы и заезжих путешественников, автор старалась показать не только их носовые платки, свечи и грязные колеса дорожных карет, но и то, как дышали, чувствовали, любили и ненавидели наши предки в то славное, уже далекое, но по-прежнему притягательное время.

Для решения подобной задачи нет способа лучше, чем дать возможность читателю самому прикоснуться к подлинным документам эпохи. Вот почему такое важное место в книге занимают тексты, созданные два столетия назад: воспоминания, корреспонденция, политические памфлеты, донесения и т. д.

---

Иначе и быть не могло. Вспомним гневное письмо А. С. Пушкина теще Н. И. Гончаровой, пытавшейся в 1831 году настраивать Наталью Николаевну против мужа: «Обязанность моей жены подчиняться тому, что я себе позволяю. Не женщине в 18 лет управлять мужчиною 32 лет»[381]. А ведь речь о временах сравнительно мягких. Тем более эти слова прозвучали бы справедливо полустолетием раньше. В «Капитанской дочке» от имени своего персонажа поэт писал: «Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина».

Бурхард Кристоф Миних — фельдмаршал императрицы Анны Иоанновны. В ее царствование дворяне получили право не тянуть лямку бессрочно, как это было при Петре I, а покидать службу по истечении 25-летнего пребывания. Следовательно, в деревню родитель пушкинского героя отправился только в сорок с небольшим, а если принять во внимание премьер-майорский чин, то и ближе к пятидесяти. Там он выбрал невесту из местных дворянских дочек Авдотья Васильевна Ю. могла оказаться под венцом и 17, и 15, и даже 13 лет от роду. Замуж в первой половине XVIII века выдавали рано. Е. П. Янькова говорила о браке своих родных, состоявшемся в 1745 году: «Жениху был двадцать пятый год, невесте пятнадцатый; по-тогдашнему это было так принято… Сказывали мне, что матушкина мать княжна Мещерская была двенадцати лет, когда выходила замуж»[382]. Знаменитая красавица и женщина недюжинной деловой хватки, державшая на откупе почти всю Тверскую губернию, — Агафоклея Александровна Полторацкая — вышла замуж в 1751 году, четырнадцатилетней девочкой. Когда ее сватали, няня обратилась ней со словами: «Феклуша, убирай куклы, жених приехал».

Лишь к 80-м годам осмотрительные родители начинают оттягивать срок расставания девушек с домом. Средним возрастом невест становятся 20–25 лет. Это говорит и об улучшении условий жизни российского дворянства, поскольку рубеж увядания дамской прелести заметно отодвинулся, и о развитии образования в дворянских семьях. Воспитание девушки уже не считалось законченным к 15 годам. Напротив, в столичном обществе стали поговаривать о том, что рано вывозить дочерей в свет — только прежде времени их старить.

Однако превратиться в господствующую тенденцию такое отношение не могло. В многодетных семьях обычно оставалось немало старых дев, поэтому родители старались сбыть с рук кого можно. В трудном положении оказывались провинциальные невесты, если у матери не хватало средств вывезти их в крупные города или в столицу. Девушек буквально навязывали первому встречному дворянину, случайно заглянувшему в имение. Друг А. С. Пушкина — Павел Воинович Нащокин описывал знакомство своих родителей:

«Женился он (отец мемуариста. — О.Е.) тридцати лет с лишком. Жену нашел в отъезжем поле… в Курской губернии. Любя страстно охоту, он часто потешался ею в окрестностях Курска со множеством дворян и со своими офицерами… Во время одной из таких поездок застала их буря и непогода, от которой не устояли шатры отцовского стана, а дождь залил и кухонный огонь, и провиант. Отец мой послал в бывшую на виду усадьбу с спросом расположиться на некоторое время в обширной оранжерее… Поутру пошел он в господский дом благодарить за гостеприимство». Там его встретила необычного вида хозяйка, так что с первого взгляда было не разобрать, женщина это или мужчина, переодевшийся в дамское платье. «То была моя бабушка, сказывали мне, что она имела все ухватки мужские, росту была самого большого, собой сухая, лицом мужественна, с орлиным взглядом. Отец мой, думаю, не менее поразил ее. Росту он был очень малого, в плечах необыкновенно широк, такого роду сложения, как по-русски говорят, молотками сбит. Круглая голова почти без шеи лежала на могучих плечах, как на подносе». Хозяйка недолго церемонилась с заезжим генералом, позвала дочерей и представила: «Клеопатра, старшая, петербургская, тихая, умная, скромная, учена языкам и наукам. А вот эта моя вторая… Александра, деревенщина, я ее, батюшка, сама учила, и потому она такая же дура и сумасшедшая, как я, выбирай и бери себе любую». Гость не стал отнекиваться. «Посадил всех трех в карету, повез в Курск, сопутствуя им всем своим охотничьим штатом. А на другой день по приезде скромная Клеопатра сделалась женою моего отца»[383].

Невесту нечасто спрашивали о ее желании. Петр I трижды указами 1700,1702 и 1724 годов запрещал проводить обряд венчания без ясно выраженного согласия обеих сторон. Такое упорное повторение о многом говорит. Тем не менее картина менялась медленно. Сговора между родителями бывало достаточно. Камер-юнкер Ф. В. Берхгольц описал свадьбу, происходившую на его глазах в 1722 году. На вопрос священника: «Желают ли молодые вступить в брак и добровольно ли согласились на него?» — в церкви раздались смешки присутствующих[384].

Старшие члены семейства смотрели на детей как на своего рода подданных и чувствовали полное право распоряжаться их судьбой. А молодые люди не дерзали гласно обнаруживать своего мнения. Это выходило за рамки приличий и говорило о невоспитанности. Даже когда снисходительный и образованный жених считал своим долгом осведомиться у невесты, согласна ли она выйти за него замуж, девушки дичились и пугались. Так, А. Е. Лабзина рассказывала о времени своего обручения: «Ласки моего назначенного мужа стали ко мне открытее. Но они меня не веселили, и я очень холодно их принимала, а была больше с матерью моей, и сердце мое не чувствовало ни привязанности, ни отвращения, а больше страх в нем действовал. И он, видя это, несколько раз спрашивал, по воле ли я иду за него и не противен ли он мне? Мой ответ был: „Я выполняю волю матери“, — и убегала, чтобы не быть с ним без свидетелей»[385].

Сами девушки не считали возможным открыто выражать свои желания. Е. П. Янькова, урожденная Корсакова, чья семейная жизнь сложилась счастливо, писала о времени сватовства: «Мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то чтоб я была в него влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдает, нет, но дай батюшка свое согласие, и я бы не отказала»[386]. Ей вторит Е. А. Сабанеева, передавая слова своей матери, чья юность относилась к 80-м годам XVIII века: «Молодым девицам приходилось иногда слушать соображения и предположения об их судьбе, но они мало придавали тому значения. Часто случалось, что их личные склонности не согласовывались с планами родителей, однако их это не раздражало — таков был дух, таковы были нравы той эпохи. Очень может быть, что каждая имела свою сердечную тайну, которую берегла в душе и надеялась. А дальше судьба рассудит и Бог определит»[387].

Слово «роман» считалось предосудительным и означало любовную интригу с опасными приключениями. Такой-то «роман» и случился у одной из матушкиных подруг Полины Боборыкиной. «Несмотря на свою любовь к дочери, тетушка была с нею очень строга… К добру это не могло вести. Полина была, конечно, скрытна и с матерью совсем не откровенна. И вот какой тогда созревал роман. Князь Владимир Никитич Друцкой-Соколинский начал ухаживать за Полиной. Ей он очень нравился, да и мудреного тут не было ничего: он был очень хорош собою, умный и милый. Зачем бы тут быть роману?…Однако вышло так, что в один прекрасный день приезжает тетушка и объявляет, что Полина невеста. И откуда взялся тот жених, мы понятия не имели: какой-то генерал старый, дурной такой, совсем не нашего общества человек. Полина в отчаянии льет слезы, но, конечно, сказать ничего не смеет. И так скоро повелось дело. Сейчас помолвка, затем еще дня через три тетушка приехала с нами проститься перед отъездом в Петербург, чтобы там шить приданое.

Этот последний вечер в Москве Полина провела у нас и поведала нам, что она тихонько от матери виделась с Друцким у его сестры, что он избранный ее сердцем, что они поклялись друг другу в вечной любви и даже обменялись кольцами. Мы плакали над ее безумием, уговаривали или покориться матери, или же открыто противиться… Полина писала нам, и письма ее были отчаянные, она теряла всякую надежду, падала духом, а жених-генерал бывал у них в Петербурге всякий день.

В конце второй недели Боборыкины вернулись в Москву, сейчас же были у нас, и каково же было наше удивление увидеть Полину, сияющею радостью. Жениху-генералу тетушка отказала… Приданое было готово, рядная написана… В одно утро жених заехал к тетушке, и вот говорит ему Авдотья Евгеньевна: „Свадьба будет у нас на Красную Горку в Москве. Теперь позвольте вам передать рядную“. Он взял бумагу, развернул и начал читать. Как же разгневалась тогда Авдотья Евгеньевна! „Как, — говорит, — батюшка! Ты мне на слово не веришь! Ты хочешь проверять меня?“ Жених начал было извиняться…но не такова была тетушка. „Нет, милостивый государь мой, ваше превосходительство! Между нами все кончено. Вот вам Бог — а вот порог“ …Затем роман с князем Друцким окончился свадьбой весьма скоро и благополучно»[388].