Дмитрий Мережковский - Бремя власти: Перекрестки истории

• Название: Бремя власти: Перекрестки истории
• Автор: Дмитрий Мережковский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-358-02632-2

Тема власти – одна из самых животрепещущих и неисчерпаемых в истории России. Слепая любовь к царю-батюшке, обожествление правителя и в то же время непрерывные народные бунты, заговоры, самозванщина – это постоянное соединение несоединимого, волнующее литераторов, историков.

В книге «Бремя власти» представлены два драматических периода русской истории: начало Смутного времени (правление Федора Ивановича, его смерть и воцарение Бориса Годунова) и период правления Павла I, его убийство и воцарение сына – Александра I.

Авторы исторических эссе «Несть бо власть аще не от Бога» и «Искушение властью» отвечают на важные вопросы: что такое бремя власти? как оно давит на человека? как честно исполнять долг перед народом, получив власть в свои руки?

Для широкого круга читателей.

В книгу вошли произведения:

А. К. Толстой. «Царь Федор Иоаннович» : трагедия.

Д. С. Мережковский. «Павел Первый» : пьеса.

Е. Г. Перова. «Несть бо власть аще не от Бога» : очерк.

И. Л. Андреев. «Искушение властью» : очерк.

---

Общество разделилось на два лагеря: Годуновы против Мстиславских, Шуйских, Воротынских, Головиных и прочих. Борису удалось одолеть врагов: Головиных отстранили от казначейских должностей, старик Мстиславский сослан был в Кириллов монастырь и пострижен, другие недруги – кто в ссылке, а кто и в тюрьме. Теперь против Годунова стояли Шуйские во главе с князем Иваном Петровичем – народным любимцем. Это был сильный противник.

Иван Петрович Шуйский – князь, боярин и воевода, герой успешной обороны Пскова от войск Стефана Батория в 1581 году – проявляя незаурядное личное мужество, он с пятидесятитысячной пехотой и семитысячной конницей противостоял стотысячному польскому войску. В 1585 году, во время коронования Федора, Иван Шуйский получил звание наместника Псковского и все доходы со Пскова – подобной награды не имел до него никто из бояр. «Воинская слава князя Ивана Петровича гремела не только по всей России, но и в целом образованном мире, читавшем еще недавно на всех европейских языках описания знаменитой осады Пскова и восторженные хвалы его защитнику» [50; 377].

А. К. Толстой создал в драме выразительный образ, в котором беззаветная храбрость и честность сочетаются с наивностью и мягкостью сердца – «зело он мягко-серд», «младенец сущий». Прямота, благородство, великодушие, доблесть, рыцарство – все эти прекрасные качества уживаются в нем с боярской гордостью, необдуманной стремительностью поступков и некоторой односторонностью. Воин с душой ребенка – но не политик, не интриган. В этом его сила, в этом и его слабость.

Интрига против Годунова провалилась – кроткий царь Федор возмутился требованием отпустить царицу «во иноческий чин» и вступить в новый брак «чадородия ради». Братьев Ивана и Андрея Шуйских сослали, имущество конфисковали. В ссылке они и умерли – как говорили в народе, не без участия приставов Годунова, ускоривших кончину опальных. Положение Годунова укрепилось. К лету 1587 года он вполне мог торжествовать победу – соперников ему не было.

«Борис Федорович – теперь лорд-правитель (lord-protector of Russia), – пишет Дж. Горсей. – Велика была его наблюдательность, которая помогла ему быть прославляемым, почитаемым, уважаемым и грозным для его людей, он поддерживал эти чувства своим умелым поведением. Так как был вежлив, приветлив и проявлял любовь как к князьям и боярству, так и к людям всех других сословий» [14; 87–88].

Годунов правил страной, оставаясь в тени, «поддерживая» власть царя – так же, как держал он, стоя рядом с троном, «царского чину яблоко золотое».

Постепенно за рубежом создавалось представление о Борисе как о человеке, принадлежащем к правящей династии, обладающем огромной властью, соправителе и «кровном приятеле» государя – чему немало способствовали иностранные дипломаты и купцы, обласканные им, а также возвращаемые по домам пленные. «То великий человек, – еще в 1585 году писал один из московских дипломатов, явно под указку Бориса, – боярин и конюший, а се государю нашему шурин, а государыне нашей брат родной, а разумом его Бог исполнил и о земле великой печальник» [41; 63].

Титул Годунова, постепенно обраставший новыми и новыми званиями, звучал весьма выразительно: «Государю великому шурин и правитель, слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств, царства Казанского и Астраханского». Борису дан был высший чин конюшего, и он стал во главе Конюшенного и Земского приказов, которые собирали налоги с посадов и черносошных крестьян. Примерно в 1588 году Борис получил даже позволение вступать в переписку с иностранными монархами и обменивался посланиями, например, с Максимилианом, братом императора Рудольфа, и с королевой Елизаветой: «…то его царскому имени к чести и к прибавленью, что его государев конюший боярин ближний Борис Федорович Годунов ссылатись учнет с великими государи» [41; 65].

Во время дворцовых приемов Борис стоял у самого трона – выше сидящих «в лавках» бояр, на пирах за его здоровье пили сразу же после Федора и других государей, а иностранные послы после царя представлялись Борису, у которого были собственные двор и штат. Богатство Годунова было впечатляющим: по размерам доходов с ним не мог соперничать никто из бояр – он был в состоянии, по словам Дж. Горсея, в какие-нибудь сорок дней поставить в поле сто тысяч хорошо снаряженных воинов.

Обладая таким могуществом и богатством, Борис был в то же время «щедрым помощником нуждающимся, кротко и внимательно выслушивал всевозможные просьбы народа о всяких вещах; он был приятен в своих ответах всем, жалующимся на обидящих, и быстро мстил за обидимых и вдов; он много заботился об управлении страной, имел бескорыстную любовь к правосудию, нелицемерно искоренял всякую неправду, даже чрез меру заботился в городах разных зданий для наполнения царства и снабжения их приличными украшениями» [48; 230–231].

Борис был справедлив и добродетелен – устроитель земли русской, защитник слабых, он даже пытался побороть два отечественных порока: взяточничество и «чрезмерное богомерзкое винопитие». Даже те, кто был настроен в целом отрицательно к Борису, не могли не признать, что Годунов – «усердный ревнитель о всяком благочестии», «прилежный охранитель старинных церковных порядков» и всякого зла «властный и неумолимый искоренитель, а другим за добро искренний воздаятель» [48; 230–231].

Читая все эти слова, трудно поверить, чтобы такой человек мог оказаться злодеем, палачом и страшным грешником, навлекшим на Русь гнев Божий.

Хотя… Вот свидетельство Дж. Горсея, «пригретого» Борисом и в целом ему симпатизировавшего: «Он. приветлив, склонен и доступен для советов, но опасен для тех, кто их дает, наделен большими способностями». В то же время он «склонен к черной магии, необразован, но умом быстр, обладает красноречием от природы и хорошо владеет своим голосом, лукав, очень вспыльчив, мстителен, не слишком склонен к роскоши, умерен в пище, но искушен в церемониях…» [14; 133].

Опасен для советчиков.

Неумолим в искоренении зла.

Лукав, вспыльчив и мстителен.

Все отмечают «дней Годуновых прекрасное начало»: «В начале своей жизни он во всем был добродетелен, – не может не признать даже Иван Тимофеев. – Во-первых, он делал добрые дела прежде всего для Бога, а не для людей» [48; 230–231].

Что же изменилось?

Властолюбие победило добродетель?

Какие бы честолюбивые планы Годунов ни строил, он не мог не сознавать, что вряд ли станет официальным наследником престола. Шуйские были гораздо родовитее Годуновых, и даже среди собственных родственников Борис отнюдь не был первым по придворной иерархии и стоял, например, ниже своего дяди Дмитрия Ивановича. К тому же Борис старше Федора на пять лет, и у него самого нет наследников мужского пола (сын родился лишь в 1589 году).

Столь желанное Годуновым возвышение произошло только во второй половине 1591 года, после смерти царевича Дмитрия. Это трагическое событие было впоследствии использовано различными придворными группировками, боровшимися за власть, в их интересах. И хотя специальная комиссия, расследовавшая дело, пришла к выводу о нечаянном самоубийстве мальчика, слухи о причастности Годунова к кровавому убиению невинного младенца росли и укреплялись во мнении народном.

Те, кто признавал вину Годунова, пытались объяснить себе его четырнадцатилетнее разумное и благотворительное правление при царе Федоре притворством: «Откуда в нем существовали эти добрые качества – от природы ли, или от доброй воли, или из-за <стремления> к мирской славе? – пишет дьяк Иван Тимофеев. – Явно, что <причина лежала> в открытом притворстве, которое тайно скрывалось в глубине его сердца, и в долголетнем злоумышлении его – <достигнуть> самой высоты <царской власти>. Думаю еще, что немалой причиной было и то, что он научился многому хорошему от истинно самодержавного Федора, ибо с малых лет часто находился при нем»[87] [48; 231] («истинно самодержавного» – запомним на будущее это определение).

Так задним числом набрасывалась зловещая тень на все деяния Годунова. Нам сейчас трудно, пожалуй, оценить всю тонкость этой градации добродетели: «первого сорта» – добро ради самого добра, а добро, совершаемое ради достижения некоей желанной цели, – как бы и не совсем добро. Тем более что у нас перед глазами многочисленные примеры того, сколько зла может принести человек, рвущийся к власти!

По мнению современников, Борис искажал смысл истинно христианской добродетели – либо сознательно, либо неосознанно, поскольку и сам не понимал разницы, не усвоив как следует божественные истины: «Но аще и разумен бысть Борис в царских правлениях, но Писаниа Божественного не навык и того ради в братолюбии блазнен бываше», – пишет Авраамий Палицын [39;101]. Ему вторит Иван Тимофеев: «Он же презре словес силу глаголемых Богом, ли не разуме, бо бе сим не искусен сы, от рождения бо до конца буквенных стезь ученьми не стрывая. И чюдо, яко первый такой царь не книгочей нам бысть»[88] [48; 56].