Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙII
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-89332-093-Х (III т.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation.

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 3. — СПб.: Гиперион, 2004. — 896 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Третий том дневников охватывает период с 1893 по 1899 гг.

Исходный pdf - http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4474675

Предание.ру - самый крупный православный мультимедийный архив в Рунете: лекции, выступления, фильмы, аудиокниги и книги для чтения на электронных устройствах; в свободном доступе, для всех.

---

Был Николай Гаврилович Матюнин, в 1875 году — пограничный ком[?], сдававший здесь Курильские острова Японии, ныне начальствующий в Новокиевске. Из Кореи только что. О корейском Короле: «Трус, и притом лично за себя, глуп»; о корейском наследнике: «Идиот, глупый от природы, и с двенадцати лет — в гареме, где из него выжаты все соки»; о корейских министрах: «Вот этот полицейский (указывая на ворота Миссии, где стоял полицейский) умнее всех их вместе». Против выхода сибирской железной дороги в какой–либо порт, кроме Владивостока: «Зачем же? Иначе его убьют! А он может быть открыт с моря круглый год». В добрый час!

16/28 июня 1896. Воскресенье.

До литургии совершенно крещение шестнадцати человек, возрастных и детей.

После литургии и раздачи святых икон новокрещенным, старшины Церкви в Коодзимаци, шесть человек, попросили иметь со мною разговор. Лишь только заговорили о престарелости о. Павла Савабе, о необходимости иметь помощника, я понял, что пришли просить о поставлении Алексея Савабе священником в помощь отцу. Вчера Алексей Савабе сам приходил говорить о том же, прося руководства, соглашаться на избрание, или нет. И потому, не дослушав речи, которая, по японскому обычаю, забирая все глубже в цветник, обещала прогулку утомительно продолжительную, я прервал вопросом:

— О поставлении Алексея Савабе священником?

— Да, — отвечал обескураженный оратор.

— Согласен. Но для священника нужен храм. А у вас какой? Напоминает одежду пятилетнего ребенка на пятнадцатилетием юноше, — руки и ноги голые, и одежда расползлась по швам. У вас в большие праздники не большая ли часть молящихся вне храма? А храм — не течет ли по всем спаям? Итак, возбудите в себе усердие и соберите силы построить новый храм — более вместительный и наиболее удобный и так далее.

Речь, которую на сей раз я овладел, шла довольно долго в том же направлении. Показывал им сборную книжку, по которой собраны деньги на наш Собор, — подписки там в один рубль [?]… По–видимому, одушевились и положили собрать деньги на покупку места под храм и постройку храма. Вчера я толковал Алексею Савабе тоже, чтобы он, соглашаясь на избрание, поставил условием постройку для него нового храма. И хоть большие богачи там есть вроде Моисея Тодороги и Павла Хирума, но где же им одушевиться до чисто христианской щедрости! И потому я обещал пожертвовать целую половину того, что потребуется на покупку места и постройку храма. Сегодня, впрочем, я этого не сказал, предоставляя Алексею иметь мое обещание в резерве. Увидим, способен ли он вдохновиться, на что в молодости был очень способен его отец; а вдохновится, то и будет храм; нет, — вероятно, все кончится «гузу гузу», но это будет и доказательство ничтожности Алексея для церковной службы; до сих пор он ничем ровно не заявил себя, хотя давно уже на церковной службе, и при значительном, в сравнении с другими, содержании; но у меня все еще надежда, что он воспрянет и пользу окажет.

Илья Яманоуци, катихизатор в Хацидзёосима, явился уже на Собор; несколько рано, но с следующим судном он опоздал бы к Собору. С ним — юнец, поступающий в военную службу; учился у него грамоте и вере.

Впрочем, за целый год у Яманоуци не оказывается ни одного приготовленного к крещению. Учил он там грамоте и начаткам христианского учения; но последнее слушали у него только потому, что чрез это можно было пользоваться им, как школьным учителем. Приобрел он дружбу и уважение многих, ибо вел себя — прямо видно — хорошо, по–христиански; желают его возвращения туда; и он сам тоже не прочь отправиться опять на год туда, надеясь, что дальнейшее его пребывание там будет иметь более иметь более прямую пользу для Церкви. Хорошо, если это состоится, иначе зачем же году его жизни там даром пропадать!

В Женскую школу сегодня еще две просились: нарочно для того прибыли из Вакканай в Хоккайдо; мать одной привезла их из такой дали, и при всем том пришлось отказать — жаль!

17/29 июня 1896. Понедельник.

В седьмом часу вечера проходя по ученическому коридору, в открытые двери в комнатах не вижу почти никого, а к экзаменам готовиться должны! Иду к Кавамото, чтобы сказать ему о сем. Но почти всю школу встречаю заседающею в профессорской, пред дверями комнаты Кавамото, он сам в центре собрания.

— А я к вам шел сказать, что учеников нет в комнатах. Они вот где! Что за собрание?

— Я после доложу вам, — промолвил Кавамото, приставши.

Я ушел и занимался вечер своим чередом. После молитвы Кавамото спрашивает:

— Можно к вам?

— Пожалуйста!

Приходит и объясняет ни более, ни менее как то, что два подростка нашей Семинарии повадились в развратный дом ходить; один из них, к несчастью, еще сын заслуженного катихизатора Павла Кагета, племянника старейшего из наших священников, о. Матфея Кагета. Сей юноша уже и из школы ушел, увидев, что начинают исследовать его поведение; юноша, с прискорбием надо сознаться, неизвестно по чьим грехам, несчастно рожденный, с характером, резко покатым к злому: сначала он крал, за что долго не был принимаем в нашу школу, потом очень зло шалил, за что, принятый, был удален из школы; ныне, думал я, Слава Богу, исправляется, но вот он — лжец и развратник, не вышедши еще из отрочества и с атмосферою, не зараженною вокруг него, ибо его развратностью все товарищи гнушаются, что и показали заявлением сегодня всего о нем Иоанну Кавамото. Другой юноша, совсем тупой к учению, последний во втором классе.

— Кроме сих двух, развратников нет в Семинарии. Я это исследовал и удостоверился. Именно сегодня вечером я просил всех сознаться по совести, — это и было собрание.

Эта заботливость Кавамото о нравственности школы меня очень тронула. Быть может, из него выйдет и порядочный «Кочёо», который управит школою во благо. Дай бы Бог!

Заметил я ему только, что фамильярничать с учениками не следует, ко благу их же, — заседать там, как он сегодня — совсем запанибрата, тогда как не в гости он позвал их к себе, а для наставления и вразумления.

— Но так обращается с учениками о. Антоний Храповицкий. Я ему следую. Он мой идеал.

— О. Антоний Храповицкий слишком глубок и многосторонен, чтобы следовать ему. Таких, как он, может быть, и в России еще нет; подражать ему, не имея его ресурсов, было бы самонадеянностью и опрометчивостью. Лучше следовать общему правилу: любите учеников, будьте крайне справедливы и беспристрастны, являйте во всем участие к их благу, но будьте в то же время начальником, а не панибратом, чтобы они не имели ни малейшего повода понизить уважение, чтобы видели в вас силу, на которую всегда могут опереться, руководство, которому со всею доверчивостью могут предаться. Это именно нужно. Этого они и сами желают. И будут рады и счастливы, если Вы будете таким именно Кочёо.

— Да, я уже слышал, что они рады тому, что школьные правила начинают строже наблюдаться, — заключил беседу Иоанн Акимович Кавамото, которому и дай Бог быть хорошим начальником Православной Духовной Семинарии в Токио!

Продолжение в следующей книжке

Краткий миссионерский дневник с 18/30 июня 1896 года

Продолжение с предыдущей, в красном сафьяне, книжки

Епископ Николай Токио, Япония.

18/30 июня 1896. Вторник/

Петр Исикава, редактор «Православного Вестника», возвратившись с обзора места несчастия от хлынувшей с моря волны, рассказывал такие сцены, что невозможно от слез удержаться.

Яков Яманоуци, катихизатор в Ямада, был в доме вместе со всеми своими четырьмя детьми и женою, беременною пятым; старшему из детей, мальчику Александру, было двенадцать лет, и он готовился ныне проситься в Семинарию. Когда нахлынула волна, дом упал, и всех их придавило деревом; при второй волне дерево придавило Якова еще больше, при третьей еще больше, причем он потерял создание и перестал дышать, благодаря чему не вдохнул в себя морской воды; если бы еще хлынула волна, он был бы раздавлен, так как голова его, точно в тисках, была между двумя большими балками. Очнувшись и слыша писк вокруг себя малых детей, он с страшною болью для головы постарался высвободиться, проделал отверстие в навалившейся крыше, и одного по одному вытащил наверх всех младших детей и жену; старший же мальчик был где–то вдали под непролазно нагромоздившимся деревом и оттуда лишь слышался его плачевный зов: «Ото–сан, ото–сан». А между тем другая враждебная стихия начинала бушевать. Поблизости кто–то, не могши освободить своих в темноте, засветил огонь и нечаянно произвел пожар: беспорядочная груда развалин, не смоченная достаточно волной, запылала с неимоверною быстротою, и многие под развалинами не убитые волной добиты огнем. «Ото–сан, ото–сан», — раздавался все жалостнее и слабее голос мальчика Яманоуци, пока навеки не заглушен был все более разгорающимся пламенем. Исикава видел Яманоуци с распухшей и увязанной бинтами головой. На Собор он не придет, потому что не надеется до того времени выздороветь и пристроить удобно свое семейство. Об нем с семейством, впрочем, по возможности, заботятся; временным городничим ныне, вместо настоящего, которого убило волной, христианин, который поместил Яманоуци с семьей в своем временном правлении вместе со многими другими, между которыми есть, например, некто Алексей Сато с женой–христианкой. Оба сии — жители города Мияко, тоже подвергшегося несчастью от волны. Алексей имел в Мияко отличный дом и был одним из замечательных тамошних жителей. И вот — одной волной смыло их дом и унесло все имущество. Радые, что спасли, по крайней мере, жизнь, они бежали из Мияко с возможною поспешностью, боясь другой такой волны; была мысль их — бежать в Ямада, где много братий христиан; но на полдороге они ослабели, и от пережитых волнений, и от голода — и упали в изнеможении. Двое добрых людей нашли на них, сжалились над ними, взвалили на плечи и принесли в Ямада, откуда, к счастью, это недалеко было. «И вот — богатое семейство, обратившееся в нищих в буквальном смысле слова, — прибавил Исикава, — но они благословляют Бога и за то, что не отнял у них самый драгоценный дар — жизнь, и считают это чудом благости Божией».