Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Классическая проза

Любовные интриги и роковые страсти, большие ожидания и фамильные секреты…

Когда овдовевший отец 17-летней Молли Гибсон решает жениться вновь, жизнь девушки превращается в хаос. Молли предстоит научиться жить рядом с властной мачехой и необузданной сводной сестрой, разобраться в мрачных семейных тайнах, испытать пылкую страсть и стать жертвой любовных интриг…

Перевод с английского Валентины Григорьевой.

Редактор: Елена Первушина.

Комментарии взяты из романа «Жёны и дочери» издательства «Wordsworth Classics».

---

Иных трудностей на этот раз Роджеру добавил Осборн, наследник поместья, у которого должен был родиться ребенок. Собственность Хэмли была закреплена за «наследниками мужского рода, родившимися в законном браке». Был ли брак законным? Осборн, казалось, никогда в этом не сомневался — на самом же деле, он дважды задумывался об этом. И если он, муж, не сомневался, насколько же меньше сомневалась в этом Эми, его доверчивая жена? К тому же, кто скажет, сколько страданий в будущем могли доставить намеки на незаконность? Однажды вечером Роджер, сидя рядом с беззаботным и безвольным дилетантом Осборном, начал расспрашивать его о подробностях женитьбы. Подсознательно Осборн знал, что имеет в виду Роджер. Не то чтобы ему не хотелось соблюсти истинную законность по отношению к жене, просто он был так нездоров в то время, что ненавидел, когда его беспокоили. Это было похоже на припев скандинавской прорицательницы Грея: «Мой покой не нарушайте».[96]

— Постарайся рассказать мне, как ты ухитрился это сделать.

— Как ты утомителен, Роджер! — вставил Осборн.

— Пожалуй, так оно и есть. Продолжай!

— Я рассказывал, Моррисон поженил нас. Ты помнишь старину Моррисона из Тринити?

— Да, как доброго парня с глупой головой.

— Ну, он стал священнослужителем, и экзамен на чин священнослужителя измотал его настолько, что он попросил отца дать ему сотню-другую для поездки на континент. Он собирался посетить Рим, поскольку слышал, что там бывают такие приятные зимы. Поэтому он оказался в Меце в августе.

— Я не понимаю, почему.

— Не больше, чем он сам. Ты же знаешь, он никогда не был силен в географии, и так или иначе подумал, что Мец, произносимый на французский манер, должен быть по дороге в Рим. Кто-то сказал ему об этом в шутку. Тем не менее, хорошо, что я его встретил там, потому что я решил жениться, и мне не пришлось терять время.

— Но Эми — католичка?

— Верно! Но, видишь ли, я — нет. Ты же не думаешь, что я поступил с ней нечестно, Роджер? — возмутился Осборн, привстав на кушетке, он внезапно покраснел.

— Нет! Разумеется, ты не хотел ничего подобного, но, видишь ли, скоро родится ребенок, а это поместье майоратное. И мне хотелось бы знать, законный у вас брак или нет? Мне кажется, это деликатный вопрос.

— Ох! — ответил Осборн и откинулся назад, — если это все, я полагаю, что ты следующий наследник мужского рода, я могу доверять тебе как самому себе. Тебе известно, что мой брак заключен с добрыми намерениями, и я думаю, что он законен по своей сути. Мы заехали в Страсбург — Эми нашла подругу, порядочную француженку средних лет, которая годилась и в подружки невесты, и в компаньонки, а затем мы уехали до того, как мэр…префект…как они там называются? Я думаю, Моррисон скорее наслаждался происходящим. Я подписал все возможные бумаги в префектуре. Я не прочел их, боясь, что не смогу подписать их добросовестно. Это был надежный план. Эми била дрожь, я, было, подумал, что она упадет в обморок, а затем мы отправились в ближайшую английскую капеллу, Карлсруэ, но капеллана не было на месте, поэтому Моррисон с легкостью получил ссуду капеллы и, мы поженились на следующий день.

— Но, несомненно, требовалась какая-нибудь запись или документ?

— Моррисон сказал, он заполнит все эти формы, он должен знать свои обязанности. Я довольно хорошо отблагодарил его за хлопоты.

— Ты должен будешь снова жениться, — сказал Роджер, помолчав, — и до того, как родится ребенок. У тебя есть свидетельство о браке?

— Полагаю, что оно есть у Моррисона. Но думаю, что я женат законным браком согласно законам и Англии, и Франции. Это в самом деле так, старина. У меня где-то есть бумаги от префекта.

— Не имеет значения. Ты снова женишься в Англии. Эми посещает Римскую католическую церковь в Престаме, верно?

— Да, она так благочестива, я ни за что не стану мешать ее религиозности.

— Тогда вы оба поженитесь там и в церкви прихода, где она живет, — решительно произнес Роджер.

— Это доставит много хлопот, излишних хлопот и излишних трат, я бы сказал, — ответил Осборн. — Почему бы не оставить все, как есть? Не в нашей с Эми натуре превратиться в негодяев и отрицать законность брака, и если родится мальчик, и мой отец умрет, и я умру, я не сомневаюсь, что ты поступишь с ним по справедливости, старина, так же, как это сделал бы я сам.

— А если я умру в придачу? Принесем в жертву сразу всех живущих Хэмли, раз уж на то пошло. Кто будет наследником?

Осборн на мгновение задумался: — Один из ирландских Хэмли, я полагаю. Думаю, они бедствуют. Возможно, ты прав. Но что за необходимость делать такие мрачные предзнаменования?

— Закон заставляет предвидеть все в таких делах, — ответил Роджер. — Поэтому, я заеду к Эми на следующей неделе, когда буду в городе, и сделаю все необходимые приготовления до твоего приезда. Я думаю, ты будешь счастлив, если все будет сделано.

— Я буду счастливее, если мне, как и тебе, будет дарована возможность повидать мою женушку. Но что влечет тебя в город? Хотелось бы мне иметь деньги, чтобы ездить как ты, вместо того, чтобы быть навечно запертым в этом безрадостном старом доме.

Порой жалуясь, Осборн был склонен сравнивать возможности свои и Роджера, забывая, что их положения были следствием их характеров, а так же, что Роджер отдавал большую часть собственного дохода на содержание жены брата. Но если эта неблагородная мысль ясно появлялась в сознании Осборна, он бил себя в грудь и кричал «Mea culpa»[97] не хуже других. Единственно, он был слишком слаб, чтобы поддерживать совесть без посторонней помощи.

— Я бы и не помыслил о поездке, — сказал Роджер, краснея, словно его обвинили в том, что он тратит чужие деньги вместо своих собственных, — если бы мне не нужно было уехать по делам. Лорд Холлингфорд написал мне. Он знает о моем большом желании быть занятым, и, прослышав о каком-то деле, посчитал его подходящим для меня. Вот его письмо, можешь прочесть. Но в нем не говорится ничего определенного.

Осборн прочел письмо и вернул его Роджеру. Помолчав минуту или две, он сказал:

— Почему тебе нужны деньги? Мы слишком много берем у тебя? Мне очень стыдно, но что я могу поделать? Только предложи мне занятие, и я приступлю к нему завтра же, — он говорил так, словно Роджер упрекал его.

— Мой дорогой брат, не забивай себе голову этими мыслями. Иногда я должен что-то делать для себя, и я подыскал себе дело. Кроме того, мне хочется, чтобы отец продолжил дренажные работы, это пойдет на пользу его здоровью и состоянию духа. Если я смогу ссудить необходимую часть денег, он и ты будете платить мне проценты, пока не вернете всю сумму.

— Роджер, ты сама бережливость в нашей семье, — воскликнул Осборн, внезапно восхитившись поведением своего брата, и позабыв сравнить его со своим собственным.

Роджер уехал в Лондон, Осборн отправился за ним, и две-три недели Гибсоны не видели ни одного из братьев. Но как волна накатывает за волной, так один интерес сменяет другой. «Семья», как называли Камноров, приехала на осеннюю побывку в Тауэрс. И снова дом заполнился посетителями, а слуг, экипажи и ливрейных лакеев видели на двух улицах Холлингфорда так же, как и много раз в прошлые осени.

Так день за днем жизнь совершала свое движение. Миссис Гибсон нашла, что возможность общения с семьей из Тауэрса лично для нее намного увлекательней, чем визиты Роджера или редкие посещения Осборна Хэмли. Синтия испытывала давнюю неприязнь к великому семейству, которое так много сделало для ее матери и так мало для нее самой, и которое она считала в некоторой степени причастным к тому, что так мало видела свою мать в те дни, когда была маленькой девочкой и жаждала любви, но ничего не получала. Более того, Синтия скучала по своему рабу, хотя не испытывала к Роджеру и тысячной доли того, что он испытывал к ней. Тем не менее, она находила, что не так уж неприятно иметь предметом своего внимания мужчину, которого она всецело уважала, и которого вообще уважали люди, радостного исполнителя каждого, едва произносимого желания, человека, в чьих глазах все ее слова были жемчужинами или алмазами, все ее поступки — неземной милостью, и в чьих мыслях она царила безраздельно. У нее не было о себе скромного мнения, и все же она не была тщеславна. Она знала об этом поклонении, и когда из-за сложившихся обстоятельств она лишилась этого, ей его не доставало. Граф и графиня, лорд Холлингфорд и леди Харриет, в общем, лорды и леди, ливреи, платья, сумки, полные дичи, и пересуды дам и кавалеров во время прогулок верхом не входили для нее ни в какое сравнение с отсутствием Роджера. И, тем не менее, она не любила его. Нет, она не любила его. И Молли это знала. Каждый раз, убеждаясь в этом, она сердилась на названную сестру. Мисс Гибсон не понимала собственных чувств. Роджер не испытывал непомерного интереса к тому, какими они могли быть, пока его собственная жизнь зависела от того, что чувствует и о чем думает Синтия. Поэтому Молли с острой проницательностью читала в сердце сестры, и она знала, что Синтия не любит Роджера, Молли могла бы закричать от сожаления при мысли, что Синтия не ценит сокровище, лежавшее у ее ног, и это было бы просто бескорыстное сожаление и давняя, пылкая нежность. «Не желай луну, дорогая, я не могу достать ее». Любовь Синтии была луной, которую желал Роджер, и Молли видела, что она была далека и недостижима, но она бы протянула струны своего сердца, чтобы подарить ее Роджеру.