Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Классическая проза

Любовные интриги и роковые страсти, большие ожидания и фамильные секреты…

Когда овдовевший отец 17-летней Молли Гибсон решает жениться вновь, жизнь девушки превращается в хаос. Молли предстоит научиться жить рядом с властной мачехой и необузданной сводной сестрой, разобраться в мрачных семейных тайнах, испытать пылкую страсть и стать жертвой любовных интриг…

Перевод с английского Валентины Григорьевой.

Редактор: Елена Первушина.

Комментарии взяты из романа «Жёны и дочери» издательства «Wordsworth Classics».

---

Молли наблюдала за этим увяданием с чутким беспокойством, но на все ее вопросы, не переутомилась ли Синтия от танцев, или не случилось ли чего, что беспокоит ее, та отвечала вялым «нет». Как-то Молли упомянула имя мистера Престона и поняла, что эта тема причиняет боль Синтии: она еле сдерживала волнение, но произнесла только несколько резких слов, выражающих далеко не доброе отношение к джентльмену, и попросила Молли больше никогда не упоминать при ней его имени. Все же, последняя не могла представить себе, что он больше неприятен ее подруге, чем ей самой, и что он мог быть причиной нынешнего нездорового состояния Синтии. Но это нездоровье длилось уже столько дней без изменений и улучшений, так что даже миссис Гибсон это заметила, и Молли не на шутку встревожилась. Ее мачеха считала молчание и вялость Синтии естественным последствием «танцев с каждым, кто приглашал ее» на балу. Партнеры, чьи имена числились в «Красной книге»[85] не довели бы девушку до такого изнеможения. Но позднее, когда в состоянии Синтии не было заметно улучшений, миссис Гибсон вышла из себя и обвинила дочь в капризности и лености; в конце концов, и отчасти по просьбе Молли, она обратилась к мистеру Гибсону, чтобы тот как доктор обследовал предполагаемую больную, а это Синтия ненавидела больше всего на свете, особенно, когда вынесли вердикт, что у нее нет ничего серьезного, а всего лишь обычное вялое настроение и упадок сил, который вскоре восстановится после применения укрепляющего средства, а тем временем ей не стоит слишком переутомляться.

— Есть одна вещь, которая мне не нравится, — сказала Синтия мистеру Гибсону после того, как он назначил ей укрепляющее средство — когда доктора дают по чайной ложке отвратительную микстуру как верное лекарство от печалей и забот, — она рассмеялась; у нее всегда находились для него приятные слова и улыбки, даже если она была не в духе.

— Полно! Этими словами ты признаешь, что у тебя есть «печали». Давай заключим сделку — если ты мне расскажешь о своих печалях и заботах, я постараюсь найти от них другое средство и не давать тебе то, что ты соизволила назвать «отвратительной микстурой».

— Нет! — ответила Синтия, краснея, — у меня никогда не было печалей. Я говорила в общем. О чем я должна сожалеть, если вы и Молли так добры ко мне, — ее глаза наполнились слезами.

— Ну, ну, не будем говорить больше об этом, тебе нужно будет выпить что-нибудь сладкое, чтобы ослабить горечь лекарства, к которому я вынужден прибегнуть.

— Пожалуйста, не нужно. Если бы вы только знали, как я не люблю приторные микстуры. Мне нужно горькое лекарство… и если иногда… если мне придется… если я не честна с собой, я люблю правду в других… по крайней мере, иногда, — она закончила предложение с другой улыбкой, скорее слабой и бледной.

Первый посторонний человек, который заметил перемены во внешности и поведении Синтии, был Роджер Хэмли — хотя он и не видел ее до того, как она стала принимать «отвратительную микстуру», и понемногу приходить в себя. Первые пять минут, после того, как он вошел в комнату, он не сводил глаз с Синтии, пытаясь отвечать на вежливые банальности миссис Гибсон. В первый же удобный момент он подошел и встал перед Молли, словно прикрывая ее собой от присутствующих в комнате, — после его прихода появились еще несколько гостей.

— Молли, какой нездоровой выглядит ваша сестра! Что с ней случилось? Ей нужен совет? Вы должны простить меня, но те, кто живет вместе в одном доме, не замечают первых признаков болезни.

Молли полюбила Синтию крепкой и стойкой любовью, и если что-то и могло подвергнуть ее испытанию, так это привычка Роджера называть Синтию сестрой Молли всякий раз, как он говорил с последней. Услышь она это от кого-нибудь другого, ей было бы безразлично, она едва ли обратила бы внимание на такие слова. Но такое выражение из уст Роджера резало ей слух и терзало душу; ее ответ прозвучал кратко.

— О! Она всего лишь переутомилась на балу. Папа осмотрел ее и говорит, что она скоро придет в себя.

— Может, ей нужно сменить обстановку? — задумчиво спросил Роджер. — Я бы хотел… мне бы хотелось пригласить ее в Хэмли Холл; конечно, вашу матушку и вас тоже. Но я не знаю, возможно ли это… и все же, как это было бы замечательно!

Молли почувствовала, что визит в поместье в подобных обстоятельствах будет так отличаться от ее прошлых визитов, что она едва ли смогла бы ответить, понравится он ей или нет.

Роджер продолжил:

— Вы вовремя получили наши цветы? Ах, вы не знаете, как часто я думал о вас в тот вечер! Вам он понравился? У вас было много приятных партнеров, а все это делает первый бал восхитительным? Я слышал, что ваша сестра танцевала каждый танец.

— Бал был приятным, — тихо ответила Молли. — Но несмотря на это, я не уверена, хочу ли я пойти туда еще раз. Кажется, что балы доставляют так много хлопот.

— А, вы думаете о своей сестре и ее недомогании?

— Нет, вовсе нет, — довольно резко ответила Молли. — Я думала о платье, наряде и усталости на следующий день.

Если ему хочется, пусть думает, что она бесчувственная. Она поняла, что только что выказала слишком много чувства, и у нее странно сжалось сердце. Но он был слишком добр по своей природе, чтобы услышать излишнюю резкость в ее словах. И перед тем как уйти он, якобы, держа ее за руку и прощаясь с ней, произнес очень тихо, чтобы не услышали другие:

— Я могу что-нибудь сделать для вашей сестры? У нас много книг, как вы знаете, если она любит читать, — не получив от Молли подтверждения своим словам ни взглядом, ни словом, он продолжил: — А цветы? Она любит цветы. О, наша клубника как раз поспела… Я принесу ее завтра.

— Без сомнения, она понравится ей, — ответила Молли.

По той или иной причине, неизвестной Гибсонам, Осборн непривычно долго не навещал их, тогда как Роджер приходил почти каждый день и всегда с каким-нибудь новым подношением, которым он пытался облегчить недомогание Синтии, насколько это было в его силах. Ее отношение к нему было таким мягким и любезным, что миссис Гибсон встревожилась, как бы, несмотря на «отсутствие утонченности», как она соизволила это назвать, его не предпочли бы Осборну, который, непонятно почему, пренебрегал своей выгодой. Втайне она придумывала, как разными способами проявить неуважение к Роджеру, но дротики отскакивали от его благородной натуры, которая не могла постичь ее мотивов, и обрушивались на Молли. В детстве ее часто называли непослушной и вспыльчивой, и теперь ей казалось, что она начала понимать, какой, в самом деле, у нее вспыльчивый характер. То, что, казалось, не причиняло вреда Роджеру и не раздражало Синтию, приводило Молли в ярость. А теперь, когда она обнаружила, что миссис Гибсон задумала сделать визиты Роджера более короткими и менее частыми, она всегда следила за проявлениями этого желания. Она понимала, что имеет в виду мачеха, намекая на то, как одиноко сейчас сквайру, когда Осборна нет в поместье, и когда Роджер так часто уезжает к друзьям в течение дня.

— Мистер Гибсон и я были бы так рады, если бы вы смогли остаться на ужин, но, разумеется, мы не можем быть так эгоистичны и попросить вас остаться, когда понимаем, как должно быть одиноко вашему отцу. Вчера мы говорили о том, как он сносит свое одиночество, бедный старик!

Или как только Роджер приезжал с букетом ранних роз, Синтии было желательно подняться в свою комнату и отдохнуть, тогда как Молли приходилось составлять компанию миссис Гибсон по какому-то выдуманному поручению или просьбе. И все же Роджер, с самого детства всегда пользовавшийся несомненным уважением мистера Гибсона, не торопился понять, что он нежелателен в этом доме. Если он не виделся с Синтией, это было его неудачей, во всяком случае, он узнавал, как она себя чувствует, и оставлял для нее какие-нибудь безделушки, которые, как он полагал, ей понравятся, и охотно рисковал своим удовольствием, наезжая четыре-пять раз в день, в надежде снова ее увидеть. Наконец, настал день, когда миссис Гибсон вышла за рамки.

Синтии стало намного лучше. Укрепляющее средство справилось с душевным недугом, хотя она отказывалась это признать. К ней вернулся милый румянец и беззаботность, и для беспокойства не осталось причин. Миссис Гибсон сидела за вышиванием в гостиной, а обе девушки — у окна: Синтия смеялась над настойчивыми попытками Молли сымитировать французский акцент, с которым та читала страницу из Вольтера. По обязанности или ради фарса так сложилось, что теперь по утрам они занимались «полезным чтением», хотя лорд Холлингфорд, неосознанно предложив саму идею, вернулся в город, не сделав больше попыток снова увидеться с Молли, чего так ожидала миссис Гибсон в ночь, когда состоялся бал. Это видение Альнаскара[86] разбилось вдребезги. Было еще довольно рано: восхитительный, свежий, прекрасный июньский день только начинался, воздух благоухал ароматом распустившихся цветов. Почти все время пока девушки якобы занимались чтением французских книг, они, на самом деле высунувшись из открытого окна, пытались достать куст вьющейся розы. Наконец, им это удалось, букет лежал на коленях у Синтии, но многие лепестки опали, и хотя с подоконника доносился их аромат, вся красота цветов исчезла. Миссис Гибсон несколько раз побранила их за веселый шум, который мешал ей сосредоточиться на подсчете стежков в образце. Она назначила себе вышить определенное количество стежков этим утром, прежде чем выйти, оказавшись из той породы людей, которые придают огромную важность выполнению незначительных решений, занимаясь маловажными пустяками без какой-либо видимой причины.