Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

• Название: Жены и дочери
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Классическая проза

Любовные интриги и роковые страсти, большие ожидания и фамильные секреты…

Когда овдовевший отец 17-летней Молли Гибсон решает жениться вновь, жизнь девушки превращается в хаос. Молли предстоит научиться жить рядом с властной мачехой и необузданной сводной сестрой, разобраться в мрачных семейных тайнах, испытать пылкую страсть и стать жертвой любовных интриг…

Перевод с английского Валентины Григорьевой.

Редактор: Елена Первушина.

Комментарии взяты из романа «Жёны и дочери» издательства «Wordsworth Classics».

---

— Тише, лошадка, тише, — произнес сквайр, совершенно не осознавая, что он сам является причиной ее нетерпеливых движений, постоянно натягивая поводья, а также, возможно, что это указание он адресовал сам себе.

Никто из них не заметил Роджера Хэмли, который приближался к ним широким, равномерным шагом. Он увидел отца с порога хижины старого Сайласа, а так как бедный старик еще спал, он вышел поговорить с отцом и оказался достаточно близко, чтобы услышать последние слова.

— Я не знаю, кто вы, но я знал управляющих, которые были джентльменами, и я знал тех, кто ими не был. Вы принадлежите к последним, молодой человек, — сказал сквайр, — вот так. И мне хотелось бы испытать на вас свой хлыст за вашу дерзость.

— Прошу, мистер Хэмли, — холодно повторил мистер Престон, — умерьте ваш пыл и подумайте. Мне действительно жаль видеть человека вашего возраста в таком волнении, — сказал он, тем не менее, отодвигаясь немного дальше, не столько из собственного страха, сколько желая избавить разгневанного мужчину от приведения угрозы в исполнение. Как раз в эту минуту рядом оказался Роджер. Он немного запыхался, но взгляд его был мрачным и тяжелым, хотя говорил он достаточно спокойно.

— Мистер Престон, я едва ли понимаю, что вы хотели сказать вашими последними словами. Но помните, мой отец — джентльмен по возрасту и положению и не привык получать советы, как управлять своим гневом, от юношей вроде вас.

— Я хотел прогнать его людей со своей земли, — сказал сквайр сыну, желание выглядеть хорошо в мнении сына немного охладило пыл, но хотя его слова могли казаться спокойными, внешние признаки раздражения не исчезли — бледное лицо, дрожащие пальцы, горящий взгляд. — Он отказался это сделать и усомнился в моих словах. Мистер Престон повернулся к Роджеру, словно просил трезво подумать и пересмотреть скороспелое решение, и заговорил тоном невозмутимого объяснения, хотя слова его не были дерзкими, они чрезмерно раздражали.

— Ваш отец неправильно понял меня… возможно… — он старался намекнуть сыну, что его отец был не в состоянии слушать разумные доводы. — Я никогда не отказывался делать то, что справедливо и правильно. Я только потребовал дополнительных доказательств о причинении вреда в прошлом, а ваш отец обиделся на это, — и затем он пожал плечами и поднял брови в той манере, которой когда-то научился во Франции.

— Во всяком случае, сэр! Я едва ли сочту манеру и слова, относящиеся к моему отцу, которые я услышал от вас, когда подошел ближе, проявлением уважения, которое вы должны были оказать человеку его возраста и положения. Что касается причинения вреда…

— Они вытащили весь утесник, Роджер… для дичи больше не будет укрытия, — вставил сквайр. Роджер поклонился отцу, но продолжил свою речь с тех слов, на которых его прервали.

— Я сам разузнаю в более спокойные минуты, и если я обнаружу, что подобный вред или ущерб был нанесен, конечно, я буду надеяться, что вы присмотрите, чтобы это прекратилось. Пойдем, отец! Я собирался навестить старого Сайласа… возможно, ты не знаешь, что он очень болен, — так он попытался отвлечь сквайра, чтобы предотвратить дальнейшую перепалку. Это ему не совсем удалось.

Мистер Престон был взбешен спокойствием Роджера и сказал в сторону, возможно громче, чем это допускали приличия:

— Его возраст и положение! Что мы должны думать о положении человека, который начинает подобные работы, а потом их прекращает, поскольку не считался с затратами, и который вынужден уволить своих рабочих в начале зимы, оставляя…

Они ушли довольно далеко, чтобы слышать остальное. Сквайр был готов вернуться, но Роджер взял под уздцы кобылу и вел ее по болотистой почве так, словно шел по твердой земле. Хорошо, что лошадь знала его, и была достаточно старой, чтобы предпочесть спокойный шаг и не гарцевать. Мистер Хэмли яростно рванул поводья и, наконец, разразился проклятием:

— Черт побери, Роджер! Я не дитя, не нужно со мной так обращаться. Оставь меня, я сказал!

Роджер отпустил поводья. Они не чувствовали себя уверенно, и ему не хотелось, чтобы какой-нибудь зритель подумал, что он оказывает давление на своего отца, и это молчаливое послушание нетерпеливой команде больше успокоило сквайра, чем что-то либо еще.

— Я знаю, я уволил их… а что я мог поделать? У меня больше не было денег. Ты понимаешь, для меня это потеря. Он не знает, никто не знает, но я думаю, твоя мать знала, как мне тяжело увольнять их как раз перед наступлением зимы. Я провел много бессонных ночей, думая об этом, я отдал им то, что у меня было… это правда. У меня не было денег для них, но у меня были откормлены три бесплодных коровы, я отдал людям каждый кусок мяса, я позволил им пойти в лес и собирать то, что попадется, я закрыл глаза на то, что они сломали старые скамейки, а теперь мне напоминает об этом этот грубиян… этот слуга. Но я продолжу работы… продолжу, лишь бы только досадить ему. Я покажу ему, кто я. Мое положение! Хэмли из Хэмли занимает более высокое положение, чем его хозяин. Я продолжу работы, увидишь! Я плачу сто-двести процентов в год по правительственному займу. Я соберу больше, если обращусь к евреям. Осборн показал мне способ, и Осборн заплатит за это… он заплатит. Я не потерплю обид. Ты не должен был останавливать меня, Роджер! Ей богу, мне хотелось отхлестать наглеца!

Он продолжал приводить себя в неистовство, сыну было больно на это смотреть, но как раз в этот момент маленький внук Сайласа, державший лошадь сквайра, когда тот приезжал навестить больного, подбежал, запыхавшись:

— Пожалуйста, сэр, пожалуйста, сквайр, мама послала меня. Дедушка внезапно проснулся, и мама говорит, он умирает, вы придете? Она говорит, он примет это как сердечную любезность, вот увидите.

Они поехали к хижине, сквайр не проронил ни слова, но внезапно почувствовал, словно поднимается из водоворота и опускается в безмолвном и величественном месте.

Часть IV

Глава XXXI Безразличная кокетка

Трудно было бы ожидать, что стычка, произошедшая между мистером Престоном и Роджером Хэмли, поможет им проникнуться симпатией друг к другу. Они едва ли разговаривали прежде и лишь изредка виделись, поскольку обязанности управляющего до сего времени ограничивались Эшкомом, находившемся в шестнадцати — семнадцати милях от поместья Хэмли. Мистер Престон был старше Роджера на несколько лет, и в то время как Осборн и Роджер учились в школе и колледже, он проживал в графстве. Мистер Престон уже был готов недолюбливать Хэмли, потому что и Синтия, и Молли говорили о братьях с уважением, и были дружны с ними; цветы, присланные ими по случаю бала, предпочли его букету; большинство людей хорошо о них отзывались, — а мистер Престон испытывал инстинктивную животную ревность и враждебность ко всем вызывающим восхищение молодым людям. Несмотря на свою бедность, Хэмли занимали более высокое положение, чем мистер Престон, и более того, он был управляющим знаменитого лорда вига, чьи политические интересы были диаметрально противоположными интересам сквайра, старого приверженца тори.

Не то чтобы лорду Камнору стоило больших трудов прийти к своим политическим убеждениям. Его семья получила от вигов собственность и титул во времена ганноверской династии,[92] и поэтому по традиции он был вигом и в юности состоял членом клуба вигов, где проигрывал в карты значительные суммы денег. Все это было достаточно приятно и закономерно. И если бы лорд Холлингфорд не вернулся в графство ради интересов вигов — как поступил когда-то его отец, до того, как унаследовал титул — вполне возможно, что лорд Камнор посчитал бы, что британская конституция в опасности, и патриотизм его предков неблагодарно игнорируют. Но за исключением выборов он не имел намерения вынуждать вигов и тори произносить партийные лозунги. Он слишком долго жил в Лондоне и был слишком общительным по натуре, чтобы отказать всякому, кто подходил ему по характеру, в гостеприимстве. Напротив, он всегда был готов его предложить, будь тот приятный знакомый вигом, тори или радикалом. Но в графстве, где он был лордом-наместником,[93] давнее политическое различие оставалось по-прежнему предрассудком, в соответствии с которым проверяли, годятся ли кандидаты для избирательной компании. Если случайно кто-либо из вигов оказывался на обеде у тори и наоборот, то еда усваивалась с трудом, а вино и яства критиковали, вместо того чтобы ими наслаждаться. Брак между молодыми людьми из разных политических партий был делом небывалым, их союз был запрещен, как союз Ромео и Джульетты. И конечно, мистер Престон был не из тех, в чьем сердце не находилось места подобным предубеждениям. Напротив, они приводили его в волнение и выявляли весь его талант к интригам в интересах партии, сторонником которой он являлся. Более того, он считал, что доказывает преданность своему нанимателю, «рассеивая его врагов»[94] всеми возможными средствами. Он всегда ненавидел и презирал тори, а после того разговора на болотистом выгоне перед хижиной Сайласа, он возненавидел Хэмли и Роджера особенно сильно, самой лучшей и особенной ненавистью. «Этот щеголь», — как с тех пор он всегда называл Роджера, — «еще заплатит за это», — сказал он себе в виде утешения после того, как отец и сын ушли.