Михаил Коцюбинский - Смех

• Название: Смех
• Автор: Михаил Коцюбинский
• Жанр: Классическая проза

---

М.М. Коцюбинский

СМЕХ

Рассказ Перевод с украинского Е. Егоровой

Бледная, невыспавшаяся пани Наталя приоткрыла дверь из спальни в столовую, где Варвара уже вытирала пыль. Застегивая на ходу белую утреннюю блузу, она тихо и как будто со страхом спросила:

— Вы еще не открывали ставен?

Варвара бросила тряпку и собралась было бежать.

— Сейчас открою.

— Нет... нет, не надо... пусть будут закрыты весь день!..— быстро и испуганно приказала она прислуге.

Коренастая Варвара удивленно подняла на нее свое широкое, землистого цвета лицо.

— Сегодня, пожалуй, неспокойно в городе. Недобрые люди то и дело ходят теперь по улицам. Как бы еще к нам не забрались. Не ходите сегодня на базар. Найдется у нас что-нибудь приготовить?

— Мяса нет.

— Ничего. Обойдемся... Готовьте, что есть. А на улицу не выходите и в квартиру никого не пускайте. Нас нет дома... понимаете? Все уехали. Разве кто-нибудь из знакомых, тогда другое дело.

Пани Наталя говорила эти слова приглушенным голосом, почти на ухо Варваре; светлые близорукие глаза ее при этом беспокойно блуждали.

Когда Варвара вышла, пани Наталя посмотрела вокруг. В комнате стоял полумрак, и только желтые полоски света пробивались сквозь щели закрытых ставен и разливались в воздухе мутными струйками. Пани Наталя подергала железные болты ставен, поправила гайки и тихо пошла в другие комнаты, сгорбленная, белая, как привидение. Осматривая все ставни со стороны улицы, она приникала иногда ухом к окну и напряженно слушала. Оттуда неслись какие-то неясные, смешанные звуки, которые казались ей иной раз необычными и тревожными.

Она думала о нынешнем дне. Чем-то он кончится? Мало давили людей казацкие кони, недостаточно пролили крови штыки и пули — понадобилось еще натравить темный народ на интеллигенцию. Сколько она просила мужа: уедем куда-нибудь на это время, заберем детей,— не захотел... и вот теперь дождались... Ах, боже мой! И за что же?

Она невольно вспомнила грязные, бессмысленные, грубые воззвания, которыми вот уже несколько дней засыпан был город. Призывали бить и резать всех врагов правительства... Там ясно стояла и их фамилия... Да, адвокат Валерьян Чубинский... Эта фамилия была ненавистна полиции, и теперь она стояла в списках...

В соседней комнате послышался детский смех и крик.

Пани Чубинская бросилась туда.

— Тс! Тише!.. Ах, боже мой! Да перестаньте же кричать!..

Она отчаянно махала широкими белыми рукавами, как птица крыльями, а вокруг бледных губ легли у нее складки невыразимого страдания. Она успокаивала детей и озиралась на окна, словно боялась, что эти живые голоса долетят сквозь них на улицу.

На помощь пришла Варвара. Спокойные движения, с какими она сновала по комнате, собирала платье и натягивала детям чулочки, уверенные, тяжелые шаги босых ног, серьезное лицо — от всего этого веяло на пани Наталю покоем. С таким верным, рассудительным человеком было как будто бы безопаснее.

— Варвара, вы были на улице? — спросила пани Наталя.

— Нет, не была. Постояла немного у ворот.

— Что же там... спокойно?

— Да так... Приходили какие-то люди, спрашивали пана.

— Люди приходили? Какие же это... люди?

— А кто их знает... люди...

— Что же у них... было что-нибудь в руках?

— В руках? Палки были.

— Палки?

— Я сказала,что пана нет... все уехали.

— Хорошо сделали, Варвара, хорошо... Так помните, Варварушка, дома, кроме вас, никого нет... Ах, боже!..

— Варвара! Варвара!..— послышался из столовой раздраженный голос Чубинского.— Почему до сих пор ставни не открыты?

Пани Наталя задержала рукой Варвару и бросилась в столовую.

Там стоял ее полуодетый муж и щурил подслеповатые глаза. Он еще не успел надеть очки, плохо видел, и лицо его, обрамленное русыми волосами, казалось растерянным и помятым.

— Валерьян, милый, пусть так будет. Это я велела... Ты знаешь, какой сегодня день! Я тебя сегодня никуда не пущу!..

— Вот глупости. Пусть сейчас же откроют ставни.

— Ах, боже мой... Ну, я тебя прошу... Ради меня... ради наших детей...

У пани Натали выступили на скулах красные пятна.

Пан Валерьян сердился. Что за выдумки! Все равно никуда не убежишь. Но в глубине души он чувствовал, что жена поступила правильно.

Вскоре Варвара внесла самовар. Все сели за стол.

В комнате было темно и как-то странно. Желтые зайчики света трепетали на стенах и на буфете, ветер рвал ставни и стучал ими. Дети — мальчик и девочка,— удивленные необычной обстановкой, перешептывались друг с дружкой, пан Валерьян раздраженно барабанил по столу пальцами. Стакан чаю стыл перед ним, а он нетерпеливо закусывал свою русую реденькую бородку и смотрел куда-то поверх очков. Уже несколько дней он замечал каких-то подозрительных людей, которые следили за ним, куда бы он ни пошел. По ночам под окнами маячили какие-то темные фигуры и жались к заборам, когда на них обращали внимание. А вчера, проходя по улице, он отчетливо услышал позади себя ругательство, которое, наверное, относилось к нему. «Оратор, оратор»,— злобно шипел какой-то здоровенный черный мужик и сверкнул на него глазами, когда он обернулся. Пан Валерьян ничего не сказал об этом жене, чтобы не волновать ее, и вдруг перед глазами у него промелькнуло целое море голов... головы, головы, головы... потные, разгоряченные лица и тысячи глаз, которые смотрят на него из тумана сизых испарений. Он говорил. Какая-то горячая волна била ему в лицо, врывалась с дыханием в грудь. Слова вылетали из груди, как хищные птицы, отважно и метко. Речь, кажется, удалась ему. Ему удалось так просто и ярко обрисовать противоположность интересов тех, кто дает работу, и тех, кто должен ее брать, что даже самому этот вопрос стал яснее. И когда ему рукоплескали, он знал, что это аплодирует разбуженное сознание... Да, но что будет сегодня? В самом деле, что будет сегодня?

Чубинский взглянул на жену. Она сидела выпрямившись и прислушивалась. На бледном лице застыло выражение испуганной птицы.

Эти закрытые окна и впрямь раздражают. Что там, за ними, на улицах, на этих неведомых реках, но которым плывет чужой тебе народ, готовый каждую минуту разлиться морем страстей и затопить берега.

Вдруг кто-то постучал в ставню.

Пани Наталя даже подпрыгнула на стуле.

На минуту все окаменели.

— Ну, чего ты пугаешься? — рассердился пан Валерьян.— Вероятно, дети шалили и задели ставню, как это часто бывает, а ты сразу же бог знает что подумала...

Из кухни прибежала Варвара.

— Что случилось, Варвара? — испугалась пани Наталя.

— Паныч Горбачевский пришли... Они через двор зашли в кухню.

— A-а!.. пусть заходит, пусть...— Студент Горбачевский уже показался из-за спины Варвары.

— Что там слышно, рассказывайте!..— приветствовал его хозяин.

— Кажется, скверно. У Микиты, говорят, всю ночь был черносотенный митинг. Пили и советовались, кого бить. Прежде всего будто бы решили уничтожить «раторов» и «домократов».

— Ах, боже!..

— Вы не пугайтесь, пани Наталя, может быть, ничего и не будет. На улицах какое-то подозрительное движение. Бродят кучками по три-четыре человека... Лица сердитые, суровые, а глаза, недобрые, злые, так и сверкают огнем, как увидят интеллигента... Дайте мне чаю...

Пани Наталя дрожащими руками налила стакан чаю и, расплескивая по дороге, подала студенту.

— Ну, что же дальше? — спрашивал пан Валерьян, срываясь с места и бегая по комнате.

— Спасибо. Прошел через базар. Народу много. Там раздают водку. Идут какие-то таинственные совещания, но о чем говорят — трудно сказать. Слышал только несколько фамилий: Мачинского, Залкина, вашу...

— Ах, боже!..

— Вы не пугайтесь. В воскресенье обычно больше народу и пьют водку... Нельзя ли попросить хлеба? Спасибо. А все-таки удивляюсь, почему вы не уехали на это время из города. Бегу сейчас к вам — вижу: ставни закрыты, значит, никого нет; забежал только спросить, куда и надолго ли, а вы, оказывается, сидите себе здесь... Вы рискуете, вы очень рискуете...

— Вот видишь... Не говорила ли я, не молила ли я — уедем куда-нибудь, возьмем детей...— чуть не плакала пани Наталя, прижимая руки к груди и глядя на гостя умоляющими глазами, как прежде на мужа.

— А, да что теперь об этом говорить! — раздраженно крикнул пан Валерьян и продолжал бегать по комнате. Он курил папиросу за папиросой и разбивал головой облака синего дыма, которые ползли за ним длинными волнами, как туман в горах.

— Ах, что творится... что только творится...

Это говорил кто-то другой высоким женским голосом. Все обернулись к дверям в кухню, откуда, впуская на мгновение свет, влетела в столовую маленькая кругленькая женщина. Шапочка съехала у нее набок, рыжие волосы растрепались и пылали, точно она принесла на них пожар с улицы.